Старая болезнь - Гюнтекин Решад Нури
Когда Юсуф расписывал, как Уфлет-абла, облачив свое длинное скелетоподобное тело в красный купальный костюм, будет плескаться в воображаемом море в Гёльюзю, то сам покатывался со смеху, удивляя тем самым торговцев на рынке. Зулейха нехотя следовала его примеру.
После обеда Зулейха совсем утомилась. Когда автомобиль выехал за пределы города, у нее закружилась голова и зазвенело в ушах. Юсуф заметил болезненную желтизну ее лица лишь полчаса спустя.
— Вы сжимаете руками виски, вам нездоровится? — спросил он.
Зулейха после недолгих колебаний несколько раз кивнула:
— Да, немного болит голова, — и, стараясь взбодриться, улыбнулась. — Ничего, скоро пройдет…
Юсуф тоже улыбнулся:
— Конечно, пройдет… Вы привыкли к морю, а сейчас вас на суше укачивать начинает.
Автомобиль съехал с узкой каменистой дороги, большей похожей на тропинку среди оливковых садов и подъехал к спуску в долину. Хотя казалось, что Юсуф не придает особого внимания недомоганию Зулейхи и дорога дальше была без опасных неровностей, он приказал шоферу ехать медленнее и осторожнее.
Эта дорога, которую Юсуф назвал автомобильной и которая в это время года, как он сказал, была гораздо удобнее обычного шоссе, ничем не напоминала оную, если бы не встречавшиеся время от времени следы колес.
Машина катила по пустым полям, высохшим лугам, сворачивала в редко попадавшиеся сады и поворачивала назад, если путь преграждала речка или натыкалась на препятствие в виде канавы или внезапно выросшего забора.
Водитель спрашивал, как проехать, у каждого встречного, хотя утверждал, что знал эти места как свои пять пальцев.
Ветра не было, воздух стал тяжелым. Зулейха с трудом дышала и чувствовала, что если позволит себе хоть немного расслабиться, то попросту уснет. С самого детства она страдала от того, что не могла спать днем, когда ее кто-нибудь мог увидеть.
Во время сна человек не может контролировать выражение своего лица, и люди в такие моменты выглядят некрасивыми, немощными и глупыми.
Возможно, этот страх сыграл не последнюю роль в том, что Зулейха ни одной ночи не провела рядом с Юсуфом.
Ведь человек во время сна ничего не контролирует. Может быть, даже храпит. Какой местью было застать в эти минуты слабости человека, страдающего от влияния загадок, что выражает его лицо.
Зулейха на какое-то мгновение закрыла глаза, а когда открыла, то увидела, что сидит в совсем другом положении и что вид за окном переменился. Она поняла, что, несмотря на все усилия, все-таки заснула. Покачиванием машины ее тело откинуло к Юсуфу, голова упала к нему на грудь. Юсуфу ничего не оставалось, как просунуть руку за ее спиной и, словно обнимая, поддерживать за плечо.
Зулейха, чтобы не выдать себя, снова закрыла глаза и притворилась спящей. От тряски ее голова слегка покачивалась.
Спать в объятиях любимого человека! И это тоже, словно припев, раз за разом повторяется во всех этих романах о настоящей любви. Но при этом она не могла не признать, что ей было приятно.
Да, из-за странного каприза за столько лет супружеской жизни, не было и ночи, чтобы она хотя бы час спала, положив голову Юсуфу на грудь.
Как считалось проступком оставаться в объятиях партнера секундой позже, чем закончился вальс, так же и она в своих мыслях считала невозможным оставаться в объятиях Юсуфа после того, как закончатся телесные наслаждения. И, поцеловав его в губы, возвращалась к себе в комнату.
Да, нельзя было отрицать, что любому приятно заснуть на мгновение, а потом проснуться на груди любимого человека, а если и не любимого, то того, кому доверяешь.
В это мгновение в голову Зулейхе пришла и другая мысль. Голова, которая покоилась на груди этого молодого и страстного человека, плечо, что он сжимал ладонью, в конце концов принадлежали той, которая несколько лет приходилась ему женой. На самом деле невозможно было представить, чтобы эта голова и это обнаженное тело, с которыми оказалось связано столько воспоминаний, не вызывали в нем вожделение и страсть.
Но Зулейха, хотя привлекла всю свою наблюдательность, не замечала в муже ничего кроме спокойствия и заботы человека, который держит на руках больную или просто заснувшую сестру.
И это глубокое спокойствие, которое не поддавалось никаким логическим объяснениям, стало Зулейхе неожиданно казаться признаком сильнейшей обиды.
Машина неожиданно остановилась у въезда на мост. Юсуф заговорил с шофером, и Зулейхе пришлось поднять голову. Чтобы больше походить на только что проснувшегося человека, она широко распахнула глаза. Если бы Юсуф обратил на нее внимание в эту минуту, то по ясному и полному глубокой задумчивости взгляду он бы понял, что Зулейха уже давно не спит.
Юсуф медленно высвободил руку, которой придерживал жену, и счел нужным объясниться:
— Вы так утомились, что задремали. У вас голова наклонилась. И мне пришлось вас подхватить. — Потом вышел из машины и протянул ей руку, чтобы помочь выйти: — Надеюсь, вас не затруднит немного пройтись пешком. Совсем немного, шагов: сорок-пятьдесят…
Рядом с мостом висела табличка, которая гласила, что грузовому транспорту и автомобилю запрещается по нему ехать.
Зулейха прочитала ее и растерянно спросила:
— Что же мы будем делать?
Юсуф пожал плечами и насмешливо сказал:
— Поедем, конечно… А что нам еще остается? Не бросать же машину.
— Хорошо, но ведь это опасно; раз тут повесили такую табличку?
— Это верно… Но пока вы спали, вы не заметили, как буквально за пару минут до нас в нашу сторону по мосту проехал пикап… А он по весу превосходит наш автомобиль, по крайней мере, раза в два. Там, где он проехал, наш автомобиль уж один раз так точно с легкостью проскочит.
Водитель выдал свои замечания, улыбаясь сквозь усы:
— Да если так посмотреть, то опасно было и вчера, и неделю, и месяц назад… Но теперь наконец деньги нашлись, скоро отремонтируют…
Когда Зулейха увидела, что, высадив ее из машины, Юсуф сам приготовился сесть в нее снова, спросила:
— Да, а как же вы?
Юсуф со смешком ответил:
— Мне, честно говоря, уже порядком надоело ходить пешком. — А потом прибавил тихим голосом, так чтобы не услышал водитель: — Даже если возможность опасности будет одна на миллион, все равно нужно поступать только так… Никогда нельзя бросать водителя одного.
Человеку со стороны такое поведение могло показаться или детской бравадой, или донкихотством. Но Зулейха так не думала, потому что знала, что это его врожденное благородство, идущее от семейных традиций предков-деребеев. Ей на память пришло одно событие, случившееся в первый год их совместной жизни.
Однажды в полночь, когда на дворе лил сильный дождь, всех жителей поместья разбудил резкий стук в дверь. Стучавшим оказался староста Омер Чавуш, рядом с ним стоял пастух, сильно заикавшийся и закашлявшийся от быстрого бега.
Пастух заметил, как два странно одетых человека зашли в каменоломни со стороны загонов для скота. Он не осмелился к ним подойти, потому что не знал, что они собираются делать, и побежал будить старосту.
Омер Чавуш в спешке натянул на себя сапоги и кожух, вооружился, но все равно пришел сообщить обстановку хозяину.
Юсуф, не говоря ни слова, оделся, положил в карман пистолет, который всегда оставался у изголовья кровати у него в комнате, снял висевший на стене хлыст и вышел на улицу.
Когда Зулейха увидела, как лицо свекрови побелело, словно полотно, и как та, нервно теребя руками концы головного платка, стала молиться, спросила:
— Ханым, а кто же эти люди?
Когда старая женщина ей ответила, Зулейха заметила, как расширились от волнения ее глаза:
— Может, сбежали из тюрьмы или из армии… А может, и разбойники. Кто ж их знает, дочка.
— Значит, это опасно?
— Конечно дочка…
— Тогда почему вы позволили своему сыну пойти?
— Да разве он меня послушает, дочка?.. Да и если он не пойдет, то кто ж тогда?
— Есть староста… Работники…
