Лев Овалов - Медная пуговица
Однако господин профессор явился сравнительно поздно.
– Что случилось, моя дорогая? – встревоженно спросил Гренер, войдя в гостиную и целуя Янковской руку. – Надеюсь, вы меня извините, меня задержал барон.
Он поздоровался со мной, и я бы не сказал, что очень приветливо.
– Мы разыскиваем вас уже часа четыре, – нетерпеливо сказала Янковская. – Надо срочно что-то сделать с Эдингером!
Гренер бросил беглый взгляд на меня и опять повернулся к Янковской.
– Может быть, вы разрешите предложить вам чашку кофе?
– Ах, да какой там кофе, когда я говорю об Эдингере! – нервно воскликнула она. – Давайте говорить о делах, а не о кофе!
Гренер опять неприязненно посмотрел на меня и вновь повернулся к Янковской.
– Но я не знаю… – промямлил он. – Господин Берзинь… Удобно ли…
– Ах, да ведь вы отлично знаете, что Берзинь – свой человек! – с досадой произнесла Янковская. – Генерал Тейлор заинтересован в нем не меньше, чем в вас!
Мне показалось, что замечание о нашей равноценности не доставило Гренеру удовольствия.
– Хорошо, дорогая! – послушно произнес он. – Если господин Берзинь осведомлен о ваших делах, давайте поговорим.
Он больше не смотрел на меня, но мое присутствие, я не ошибался, было ему неприятно.
– Эдингер начинает усердствовать сверх меры, – холодно сказала Янковская. – Вы как-то говорили, что хотели бы видеть на посту начальника Рижского гестапо своего друга Польмана и что можете это сделать. Мне кажется, пришло время доказать, что вы хозяин своего слова.
Гренер любезно улыбнулся.
– Я действительно хотел бы видеть в Риге своего друга Польмана, – согласился он. – И у меня достаточно связей, чтобы он получил в Берлине такое назначение. Но только не вместо Эдингера…
Он закивал своей птичьей головой.
– Только не вместо Эдингера, – настойчиво повторил он. – Эдингеру лично покровительствует Гиммлер, и, пока Эдингер не получил какого-либо повышения, Польману здесь не бывать.
– Ну а если Эдингера здесь не будет? – испытующе спросила Янковская. – Вы уверены, что на его место назначат Польмана?
– Так же, как и в том, что вижу сейчас вас перед собой, – уверенно сказал Гренер. – Но я не вижу способа избавиться от Эдингера.
Янковская холодно усмехнулась.
– О! Что-что, а способ устроить для него повышение найдется!..
Гренер опять закивал своей птичьей головкой.
– Я боюсь, вы переоцениваете свои возможности, дорогая…
– А вы недооцениваете возможностей заокеанской разведки, профессор, – холодно возразила Янковская. – Стоит дать команду, и обергруппенфюрер Эдингер взлетит так высоко…
– Увы! – не согласился с ней Гренер. – Ни на Гиммлера, ни на Гитлера генерал Тейлор никак не может повлиять!
– Но зато он может повлиять на самого господа бога, – насмешливо произнесла Янковская. – Ни Гитлер, ни Гиммлер не помешают отправить вашего Эдингера к праотцам.
– На это я не даю согласия! – крикнул Гренер. – Эдингер – честный человек, и я не хочу доставлять место Польману ценой человеческой жизни!
– А я с вами не советуюсь, как поступить с Эдингером! – крикнула в свою очередь Янковская. – Я спрашиваю вас, гарантируете ли вы, что в случае исчезновения Эдингера на его пост назначат Польмана?
– Что касается Польмана, я уверен, но, повторяю, я не согласен на устранение Эдингера… – Гренер впервые повернулся ко мне за все время этого разговора. – Господин Берзинь, или как вас там! Я надеюсь, вы не возьметесь за такое дело…
Он, кажется, решил, что это именно мне Янковская предполагает поручить устранение Эдингера. Но Янковская не позволила мне ответить.
– Да скажите же ему, что вы имеете особое поручение от Тейлора! – закричала она на меня. – Профессор все сводит к личным отношениям, но забывает, что есть интересы, ради которых приходится забывать о себе!
– Нет! Нет! И нет! – закричал вдруг Гренер, приходя в необычайное возбуждение. – Я ничего не хочу делать для господина Блейка! Вы испытываете мое терпение! Я предупрежу Эдингера…
И тут Янковская проявила всю свою волю.
– Не орите! – прикрикнула она на Гренера. – Ревнивый журавль!
И он не посмел ей ответить.
– Слушайте, – медленно произнесла она сдавленным голосом. – Эдингер – не ваша забота. Но если вы сейчас же не примете мер к тому, чтобы в Ригу был назначен Польман, я никогда – слышите? – никогда не уеду с вами за океан. Больше того, я наплюю на все, не побоюсь даже Тейлора – вы меня знаете! – и завтра же исчезну из Риги вместе с Дэвисом. Вместе с Дэвисом! Вы хотите этого?
И вот этого Гренер не захотел!
– Отто! Берндт! – взвизгнул он. – Где вы там?!
В гостиную влетел один из его денщиков.
– Кофе! Где кофе, наконец?! – визгливо забормотал он. – Сколько времени можно дожидаться? И госпожа Янковская, и господин Берзинь, и я, мы уже давно ждем…
Денщик – уж не знаю, кто это был: Отто или Берндт, – ошалело взглянул на Гренера и через две минуты – это была уже магия дисциплины! – внес в гостиную поднос с кофе и ликерами.
– Разрешите налить вам ликера? – обратился Гренер к Янковской.
По-видимому, это значило, что зверь укрощен.
– Налейте, – согласилась она и, совсем как кошка, лизнув кончиком языка краешек рюмки, безразлично спросила: – Вы когда будете звонить Польману?
– Сегодня ночью, – буркнул Гренер и обратился ко мне: – Может быть, вы хотите коньяку?
– Мы хотим ехать, – сказала Янковская. – У нас есть еще дела.
– Опять с ним? – сердито спросил Гренер.
– Да, с ним, – равнодушно ответила Янковская. – И еще тысячу раз буду с ним, если вы не оставите свою глупую ревность…
Она направилась к выходу, и Гренер послушно пошел ее провожать.
– Вы можете намекнуть своему Польману, – сказала она уже в передней, – что Эдингер чувствует себя очень плохо. И вы, как врач, весьма тревожитесь за его здоровье.
Мы опять очутились в машине.
– А теперь куда? – поинтересовался я.
– В цирк, – сказала Янковская. – Я хочу немного развлечься.
К началу представления мы опоздали, на арене демонстрировался не то третий, не то четвертый номер, но это не огорчило мою спутницу.
Мы сидели в ложе, и она снисходительно посматривала то на клоунов, то на акробатов.
– Вот наш номер, – негромко заметила она, когда объявили выход жонглера на лошади Рамона Гонзалеса.
Оркестр заиграл бравурный марш, и на вороной лошади в блестящем шелковом белом костюме тореадора на арену вылетел Гонзалес…
Оказалось, я его знал!
Это был тот самый смуглый субъект, который дежурил иногда в гостинице у дверей Янковской.
Надо отдать справедливость, работал он великолепно. Ни на мгновение не давал он себе передышки.
Лошадь обегала круг за кругом, а в это время он исполнял каскад разнообразных курбетов, сальто и прыжков. Ему бросали мячи, тарелки, шпаги, он ловил их на скаку и заставлял их кружиться, вертеться и взлетать, одновременно наигрывая какие-то мексиканские песенки на губной гармонике. Но самым удивительным было его умение стрелять. Это действительно был Первоклассный – да какое там первоклассный! – феноменальный снайпер. Гонзалес выхватил из-за пояса длинноствольный пистолет, и одновременно служители подали ему связку обручей, обтянутых цветной папиросной бумагой. Он взял их в левую руку, в правой держа пистолет. В цирке пригасили свет, цветные лучи прожекторов упали на арену, и наездник становился попеременно то голубым, то розовым, то зеленым. В оркестре послышалась дробь барабана. Лошадь галопом помчалась по кругу, а Гонзалес, не выпуская пистолета, хватал правой рукой диски, бросал вверх перед собой и, когда цветные диски взлетали к куполу, стрелял в них, продырявленные диски быстро плавно возвращались обратно, Гонзалес подхватывал их головой, и они повисали у него на плечах…
Этот человек имел изумительный глазомер и выработал необыкновенную точность движений!
Я с интересом наблюдал за его искусной работой… Не знаю почему, но мне вспомнился вечер на набережной Даугавы…
– Да, этот Гонзалес неплохо владеет пистолетом, – сказал я. – У меня такое чувство, точно я уже сталкивался с его искусством…
– Возможно, – согласилась Янковская. – Только это никакой не Гонзалес, а самый обыкновенный ковбой, и зовут его просто Кларенс Смит.
Он еще несколько раз метнул свои диски, выстрелил в них, поймал и спрыгнул с лошади. Вспыхнул свет, прожектора погасли, Гонзалес, или, как его назвала Янковская, просто Смит, принялся раскланиваться перед публикой.
Он остановил свой взгляд на Янковской, а она приложила кончики пальцев к губам и послала артисту воздушный поцелуй.
