Карел Чапек - Чапек. Собрание сочинений в семи томах. Том 6. Рассказы, очерки, сказки
— Где, где мое письмо? — воскликнул шофер Францик.
— Да вы мне только скажите, — ответил Колбаба, — где барышня Марженка живет, и письмо, будьте уверены, сейчас же полетит прямиком к ней. Господи боже ты мой! Целый год с одним днем таскаю я это письмо в сумке, по всему свету рыскаю, ищу эту самую барышню Марженку! Ну-ка, золотой мой паренек, давайте мне живо, скорей, мигом, без промедления, адрес барышни Марженки, и я пойду вручу ей это письмецо.
— Никуда вы не пойдете, господин почтальон! — сказал господин в черном. — Я вас туда отвезу. Ну-ка, Францик, поддай газу и кати к барышне Марженке.
Не успел он договорить, как шофер Францик дал газ, машина рванулась вперед и пошла, мои милые, писать по семидесяти, по восьмидесяти километров, по сто, по сто десять, сто двадцать, сто пятьдесят, все быстрей и быстрей, так что мотор пел, заливался, рычал, гудел от радости, и господин в черном должен был держать обеими руками шляпу, чтобы не улетела, и г-н Колбаба вцепился обеими руками в сиденье, а Францик кричал:
— Славно катим, а? Сто восемьдесят километров! Ей-богу, не едем, а летим прямым ходом по воздуху. Вон она, дорога-то, где осталась! Ей-ей, у нас крылья выросли!
И, летя так со скоростью сто восемьдесят семь километров, увидали они хорошенькую беленькую деревушку, — да это Либнятов, честное слово! — и шофер Францик сказал:
— Ну вот и приехали!
— Тогда остановитесь! — промолвил господин в черном, и машина опустилась на землю у деревенской околицы.
— А «бугатти» этот неплохо бегает! — с удовольствием отметил господин. — Ну, теперь, господин Колбаба, можете отнести барышне Марженке письмо.
— Не лучше ли будет, ежели господин Францик сам расскажет ей, что в этом письме написано. Ведь там целых восемь орфографических ошибок!
— Что вы! — возразил Францик. — Мне стыдно ей на глаза показаться: ведь она столько времени ни одного письма от меня не получала. Верно, совсем уж меня забыла и не любит нисколько, — прибавил он сокрушенно. — Идите вы, господин Колбаба; она живет вон в том домике, у которого окна такие чистые, как вода в колодце.
— Иду, — ответил г-н Колбаба.
Замурлыкал себе под нос: «Едет, едет, едет он, едет славный почтальон», и — раз, два, правой — к тому домику. А там, у чистого окошечка, сидела бледная девушка и подрубала полотно.
— Дай бог здоровья, барышня Марженка, — окликнул ее г-н Колбаба. — Не платье ли себе шьете подвенечное?
— Ах, нет, — печально ответила барышня Марженка. — Это я саван себе шью.
— Ну-ну, — участливо промолвил г-н Колбаба. — Ай-ай-ай, угодники пресвятые, ей-ей-ей, мученики преподобные, может, до этого не дойдет! Вы, барышня, разве больны?
— Не больна я, — вздохнула барышня Марженка, — а только сердечко у меня разрывается от горя.
И она прижала руку к сердцу.
— Господи боже! — воскликнул г-н Колбаба. — Подождите, барышня Марженка, не давайте ему разрываться еще немножко. Отчего ж это оно у вас так болит, позвольте спросить?
— Оттого, что вот уже год и день, — тихо промолвила барышня Марженка, — уже день и год я жду одного письмеца, а оно все не приходит.
— Не горюйте, — стал утешать ее г-н Колбаба. — А я вот целый год и день письмо одно ношу в сумке и не найду кому отдать. Знаете что, барышня Марженка? Отдам-ка я его вам!
И он подал ей письмо.
Барышня Марженка побледнела еще больше.
— Господин письмоносец! — тихим голосом промолвила она. — Это письмо, наверно, не ко мне: на конверте нет адреса!
— А вы загляните внутрь, — возразил г-н Колбаба. — Если не к вам, вернете мне, вот и все.
Барышня Марженка распечатала дрожащими руками письмо, и, только начала читать, на щеках ее выступил румянец.
— Ну как? — спросил г-н Колбаба. — Вернете мне или нет?
— Нет, — пролепетала барышня Марженка, сияя от радости. — Ведь это то самое письмо, господин почтальон, которого я целый год и день ждала! Не знаю, как и благодарить вас, господин письмоносец.
— Я вам скажу как, — ответил г-н Колбаба. — Уплатите мне две кроны штрафа за то, что письмо без марки, понятно? Господи Иисусе, я ведь с ним целый год и день бегаю, чтобы эти две кроны в пользу почты взыскать! Вот так: покорно благодарю, — продолжал он, получив две кроны. — А там вон, сударыня, кто-то вашего ответа ждет.
И он кивнул на шофера Францика, который — тут как тут — стоял на углу.
И пока г-н Францик получал ответ, г-н Колбаба, сидя рядом с господином в черном, говорил ему:
— Год и день, ваша милость, я с этим письмом пробегал, да стоило того: во-первых, чего только не повидал! Такая это чудная, прекрасная сторона, — хоть у Пльзни взять, хоть у Горжице, либо у Табора… Ага, господин Францик уже назад идет? Ну, понятно: такое дело легче с глазу на глаз уладить, чем письмами без адреса.
А Францик ничего не сказал; только глаза его смеялись.
— Поехали, сударь?
— Едем, — ответил господин в черном. — Сперва отвезем господина Колбабу на почту.
Шофер сел за руль, нажал стартер, включил сцепленье и газ, и машина тронулась с места плавно, легко, как во сне. И стрелка спидометра сейчас же остановилась на цифре 120 километров.
— Хорошо идет машина, — с удовольствием отметил господин в черном. — Она мчится так оттого, что ее ведет счастливый шофер.
Они доехали благополучно — и мы тоже.
Большая докторская сказка
© перевод Д. Горбова
В давние времена на горе Гейшовине имел свою мастерскую волшебник Мадияш. Как вы знаете, бывают добрые волшебники, так называемые чародеи или кудесники, и волшебники злые, называемые чернокнижниками. Мадияш был, можно сказать, средний: иной раз держался так скромно, что совсем не колдовал, а иной раз колдовал изо всех сил, так что кругом все гремело и блистало. То ему взбредет в голову пролить на землю каменный дождь, а как-то раз до того дошел, что устроил дождь из крохотных лягушат. Словом, как хотите, а такой волшебник — не очень-то приятный сосед, и хоть люди клялись, что не верят в волшебников, а все-таки норовили всякий раз Гейшовину сторонкой обойти; а ежели при этом говорили, будто через нее дальше и в гору высоко ходить, так только для того, чтобы в своем страхе перед Мадияшем не признаваться…
Вот сидел раз этот самый Мадияш перед своей пещерой и сливы ел — большие такие, иссиня-черные, серебристым инеем покрытые, а в пещере помощник его, веснушчатый Винцек — по-настоящему звать: Винцек Никличек из Зличка, — варил на огне волшебные снадобья из смолы, серы, валерианы, мандрагоры, змеиного корня, золототысячника, терновых игол и чертовых кореньев, коломази и адского камня, трын-травы, царской водки, козьего помета, осиных жал, крысиных усов, лапок ночных мотыльков, занзибарского семени и всяких там колдовских корешков, примесей, зелий и чернобылья. А Мадияш только смотрел за работой веснушчатого Винцека и ел сливы. Но то ли бедняга Винцек плохо мешал, то ли еще что, только снадобья эти в котле у него пригорели, перепарились, пережарились, перекипели или как-то там перепеклись, и пошел от них страшный смрад.
«Ах ты пентюх нескладный!» — хотел было прикрикнуть на него Мадияш, но второпях перепутал, каким горлом глотать, либо слива во рту у него ошиблась — не в то горло попала, только проглотил он эту сливу вместе с косточкой, и застряла косточка у него в горле — ни наружу, ни внутрь. И успел Мадияш рявкнуть только: «Ах ты пен…» — а дальше не вышло: голос сразу отнялся. Только хрип да сип слышится, будто пар шипит в горшке. Лицо кровью налилось, сам руками машет, давится, а косточка ни туда, ни сюда: крепко, прочно в глотке засела.
Видя это, Винцек страшно испугался, как бы папаша Мадияш до смерти не задохся; говорит решительно:
— Погодите, хозяин, я сейчас сбегаю в Гронов за доктором.
И пустился вниз с Гейшовины; жаль, никого там не было — скорость его измерить: наверно, получился бы мировой рекорд бега на дальнюю дистанцию.
Прибежал в Гронов, к доктору, — еле дух переводит. Отдышался наконец и зачастил, как горох рассыпал:
— Господин доктор, пожалуйте сейчас же — только сейчас же! — к господину волшебнику Мадияшу, а то он задохнется. Ну, и бежал же я, черт возьми!
— К Мадияшу на Гейшовину? — проворчал гроновский доктор. — По правде говоря, дьявольски не хочется. Но вдруг он мне до зарезу понадобится; что я тогда буду делать?
И пошел. Понимаете, доктор никому не может отказать в помощи, даже если его позовут к разбойнику Лотрандо либо к самому (прости господи!) Люциферу. Ничего не поделаешь: такое уж это занятие, докторство это самое.
Взял, значит, гроновский доктор свою докторскую сумку со всеми там ножами докторскими, щипцами для зубов, и бинтами, и порошками, и мазями, и лубками для переломов, и прочим докторским инструментом, — и пошел за Винцеком, на Гейшовину.
