Сомерсет Моэм - Сотворение Святого
— Сегодня.
— Так! — Я схватил его за руку. — Отведи меня и позволь их увидеть.
— И что вы сделаете? — спросил он, ужаснувшись.
— Не важно, отведи меня.
Дрожа всем телом, он вел меня по прихожим и коридорам, пока мы не подошли к лестнице.
Поднялись по ней и оказались в комнатке с потайной дверью, отделенной гобеленами от спальни Джулии. Я забыл о существовании и лестницы, и комнатки, и двери, а она вообще о них не знала. С открытой дверью требовалось лишь откинуть гобелен, чтобы войти в спальню.
Пока там никого не было. Мы ждали, затаив дыхание. Наконец вошла Джулия. Направилась к окну, выглянула, вернулась к двери. Села на стул, вскочила, вновь выглянула из окна. Кого она ждала?
Джулия закружила по спальне, на ее лице отражалась тревога. Я пристально наблюдал за ней. Наконец послышался тихий стук. Она открыла дверь, вошел мужчина. Невысокий, хрупкого сложения, с длинными волосами цвета соломы, падающими на плечи, и очень белой кожей, с синими глазами и маленькими золотистыми усиками. Выглядел он максимум лет на двадцать. Но я знал, что он старше.
Он подскочил к ней, заключил в объятия, прижал к сердцу, но она оттолкнула его.
— Джорджо, ты должен уйти! Он вернулся.
— Твой муж?
— Я надеялась, что ты не придешь. Быстро уходи. Если он увидит тебя, то убьет нас обоих.
— Скажи мне, что любишь меня, Джулия.
— Да, люблю тебя всей душой и сердцем.
Еще мгновение они стояли, прижавшись друг к другу, потом она оторвалась от него.
— Ради Бога, уходи.
— Ухожу, любовь моя. Прощай!
— Прощай, любимый!
Он вновь обнял ее, она обвила его шею руками. Они страстно поцеловались в губы. Меня она так никогда не целовала.
Крик ярости исторгся из моей груди, я выскочил из тайного убежища. Через мгновение оказался рядом с ними. Едва ли они успели осознать, что уже не одни. Я вонзил кинжал ему в шею. Он со стоном упал, Джулия пронзительно закричала. Кровь обагрила мою руку. Потом я посмотрел на нее. Она убегала от меня с перекошенным от ужаса лицом, с выпученными глазами. Я бросился за ней, и она закричала вновь, но Фабио успел схватить меня за руку:
— Не ее, не ее, нет!
Я вырвал руку, а потом… потом остановился, глядя на ее бледное, объятое ужасом лицо. Я не мог ее убить.
— Запри дверь, — велел я Фабио, указав на дверь, через которую мы вошли. Потом вновь посмотрел на нее, крикнул: — Распутница!
Позвал Фабио, и мы вышли через другую дверь. Я ее запер, и она осталась наедине со своим любовником…
Я созвал слуг и велел им следовать за мной. Мы вышли на улицу. Я шел гордо, направляясь к дому Бартоломео Моратини. Он как раз заканчивал обедать, сидел за столом со своими сыновьями. Они поднялись, увидев меня.
— Филиппо, ты вернулся. — В голосе Бартоломео слышалась радость. Потом он добавил, видя мое бледное лицо: — Что с тобой? Что случилось? Что с твоей рукой?
Я вытянул руку, чтобы они могли видеть.
— Это… это кровь любовника вашей дочери.
— Ох!
— Я застал их вместе и убил прелюбодея.
Бартоломео несколько секунд молчал.
— Ты поступил правильно, Филиппо. — Он кивнул и повернулся к сыновьям. — Шипионе, дай мне меч.
Тот принес меч, и Бартоломео посмотрел на меня:
— Мессир, прошу вас подождать моего возвращения.
Я поклонился.
— Как вам будет угодно.
— Шипионе, Алессандро, следуйте за мной.
В сопровождении сыновей он покинул комнату, и я остался один.
Слуги заглядывали в дверь, смотрели на меня как на какое-то странное чудище, убегали, стоило мне повернуться к двери. Я ходил по комнате из угла в угол. По улице шли люди, пели, разговаривали, словно ничего и не произошло. Они не знали, что смерть летала в воздухе. Они не знали, что счастье живого человека ушло навсегда.
Наконец я услышал шаги, в комнату вошел Бартоломео Моратини, за ним — его сыновья, все очень серьезные.
— Мессир, пятно с вашей чести и с моей смыто.
Я поклонился.
— Мессир, я ваш покорный слуга.
— Я благодарю вас за то, что вы позволили мне выполнить долг отца, и сожалею, что женщина из моей семьи показала себя недостойной моей фамилии и вашей. Больше я вас не задерживаю.
Я поклонился еще раз и отбыл.
Глава 40
Я вернулся в мой дом. Тихий-претихий, и когда я поднимался по лестнице, слуги отшатывались и отворачивались, словно боялись взглянуть на меня.
— Где Фабио? — спросил я.
— В часовне, — едва слышно ответил паж.
Я круто повернулся и отправился в часовню. Крашеные окна пропускали тусклый свет, и я с трудом различал, что внутри. По центру лежали два тела, прикрытые белой материей, и их головы чуть подсвечивались желтым огнем свечей. У ног молился старик Фабио.
Я подошел и отдернул материю. Упал на колени. Джулия выглядела спящей. Раньше я часто наклонялся над ней и наблюдал, как мерно поднималась ее грудь. Иногда думал, что во сне лицо ее такое спокойное и расслабленное, что она казалась мертвой. Но теперь грудь не поднималась и не опускалась, а ее удивительную белизну обезображивала кровавая рана. Она лежала с закрытыми глазами и чуть разошедшимися губами, и лишь отпавшая челюсть говорила о том, что она мертва. Очень бледное лицо обрамляли роскошные черные волосы.
Я посмотрел на него, тоже очень бледного, и его соломенные волосы резко контрастировали с ее. Он выглядел таким молодым!
Я стоял на коленях и, пока часы медленно текли, думал о том, что произошло, старался понять. Тусклый свет, проникающий через окна, померк, свечки в темноте ярко горели. Нимб света окружал теперь только лица умерших, тогда как остальная часовня растворилась в темноте.
Мало-помалу я начал осознавать, что любовь этих двоих была настолько сильной, что ни честь, ни вера, ни здравый смысл не могли устоять перед ней. И вот о чем я думал, пытаясь утешиться.
В шестнадцать лет Джулию выдали замуж за старика, которого она никогда раньше не видела, и она встретилась с кузеном мужа, юношей, чуть старше ее. Любовь вспыхнула и разгорелась. Но Джорджо жил в доме богатого кузена. Тот кормил и поил его, обеспечивал всем необходимым, и юноша видел от старика только добро. Юный д’Эсти любил против своей воли, но все равно любил. А Джулия, думал я, любила, как женщина, страстно, забыв о чести и здравомыслии. В чувственном неистовстве своей любви она вскружила юноше голову, и он сдался. Но наслаждение сменилось угрызениями совести, он сбежал от искусительницы.
Я, конечно же, не мог знать, что произошло, когда она осталась одна, тоскуя о своем возлюбленном. Ссора сопровождалась злыми словами… Джулия тоже почувствовала угрызения совести и постаралась убить свою любовь, но попытка провалилась? Возможно, он сказал, что не любит ее, и она попыталась утешиться в объятиях других любовников. Но Джорджо любил ее слишком сильно, чтобы забыть. Наконец он не смог вынести разлуки и вернулся. И вновь с наслаждением пришли муки совести, и он, устыдившись, сбежал опять, ненавидя ее, презирая себя.
Прошли годы, муж Джулии умер. Почему Джорджо не вернулся к ней? Любовь ушла, и он боялся? Я не понимал…
Потом она встретила меня. Мне оставалось только гадать, что она почувствовала. Полюбила меня? Возможно, долгое отсутствие заставило Джулию хоть немного позабыть любимого, и она думала, что он забыл ее. Она влюбилась в меня, а я… я полюбил ее всем сердцем. Я знал, что тогда она любила меня! Но молодой д’Эсти вернулся! Он, возможно, полагал себя исцеленным, считал, что новая встреча не вызовет у него никаких чувств. Разве я не говорил то же самое? Но, едва они увидели друг друга, старая любовь вспыхнула вновь, ее пламя поглотило их, и Джулия возненавидела меня за то, что из-за меня изменила своему истинному возлюбленному.
Свечи едва теплились, странные пятна света и тени мельтешили на лицах мертвых.
Глупец! Его любовь оставалась такой же сильной, как и прежде, но он боролся с ней всеми силами своей слабой воли. Для Джорджо Джулия превратилась в воплощение зла: отняла юность, мужество, честь, силу, ему казалось, что ее поцелуи унижают его, и, покидая ее объятия, он ощущал злобу и ненависть. Он клялся никогда больше не прикасаться к ней, но всякий раз нарушал клятву. Ее же любовь оставалась прежней — страстной, даже бессердечной. Джулию не волновало, что она пожирала его, главное — она любила. Ради нее он мог загубить свою жизнь, потерять душу. Она готова была жертвовать всем ради любви.
Джорджо опять сбежал, и она вновь обратила свой взор на меня. Возможно, пожалела за мою боль, может, решила, что моя любовь в какой-то степени заменит его. И мы поженились. Теперь она мертва, и я могу приписывать ей добрые намерения. Она, возможно, собиралась хранить мне верность, думала, что любит меня, и высоко чтила мою честь. Возможно, она пыталась, кто знает? Но любовь… любовь нарушит все клятвы и обеты. Любовь переломила ее, переломила его. Я не знаю, Джулия послала за ним или он, мучимый страстью, сам приехал к ней. Это случалось так часто, и случилось вновь. Они забыли обо всем, отдали себя любви, которая убивает…
