Чарльз Диккенс - Лавка древностей. Часть 1
— Вы, должно быть, давно уже звоните? продолжала дѣвушка:- здѣсь не было ни души: мы всѣ ловили пони и не могли слышать звонка.
Китъ не понялъ, что она хотѣла сказать, но такъ какъ ему неловко было, стоя у порога, забрасывать вопросами незнакомую дѣвушку, онъ снова взвалилъ сундучокъ себѣ на плечи и послѣдовалъ за нею въ коридоръ, оттуда черезъ противоположную дверь во дворъ, гдѣ и встрѣтилъ м-ра Гарланда, который торжественно велъ подъ уздцы своенравную лошадку. Въ это утро, какъ потомъ разсказывали Киту, пони битыхъ два часа бѣгалъ въ своей загородкѣ и не давался никому въ руки, словно поддразнивая всѣхъ.
Старичокъ принялъ его очень ласково; о старушкѣ и говорить нечего. Она стала еще больше благоволить къ нему, когда замѣтила, съ какимъ усердіемъ онъ обтиралъ ноги о половикъ, — такъ усердно, что у него пятки горѣли, прибавимъ мы. Его тотчасъ же повели въ комнаты и начали осматривать во всѣхъ подробностяхъ его костюмъ. И платьемъ, и вообще всѣмъ внѣшнимъ видомъ Кита остались очень довольны. Потомъ ему показали конюшню и его комнатку, которой онъ уже издали любовался; лошадка обошлась съ нимъ очень дружелюбно, а комнатка наверху оказалась очень чистенькой и удобной. Оттуда хозяинъ прошелъ съ нимъ въ садъ и сказалъ ему, что будетъ учить его садовымъ работамъ и всему, что отъ него требуется, и что, съ своей стороны, сдѣлаетъ все, что отъ него зависитъ, чтобы упрочить его счастье и благосостояніе, если Китъ постарается заслужить его расположеніе. Китъ поминутно кланялся и благодарилъ, — надо полагать, что шляпа его значительно пострадала въ это утро. По окончаніи всѣхъ этихъ церемоній, Китомъ завладѣла старушка-барыня. Она подозвала къ себѣ Барбару — такъ звали маленькую служанку — и велѣла напоить и накормить Кита: ужъ вѣрно, молъ, онъ проголодался съ дороги. Китъ спустился вслѣдъ за Барбарой внизъ, въ кухоньку, такую чистенькую и хорошенькую, какой онъ еще и въ жизни не видывалъ, развѣ только подъ окномъ, въ игрушечной лавкѣ. Все въ ней блестѣло, все было въ удивительномъ порядкѣ. Въ этой-то волшебной кухонькѣ Китъ сѣлъ за столъ, чистый, бѣлый, какъ скатерть. Барбара поставила передъ нимъ мясо, хлѣбъ, пиво и т. п. На этотъ разъ онъ очень ловко справляется съ ножомъ и вилкой, потому что противъ него сидитъ эта незнакомая дѣвушка и все смотритъ, вѣрнѣе, наблюдаетъ за нимъ.
Однако нельзя сказать, чтобы Барбара хоть чѣмъ нибудь была похожа на пугало; она безпрестанно краснѣетъ и не хуже самого Кита канфузится, не знаетъ, о чемъ заговорить. Сидятъ они молча; Китъ прислушивается къ тиканью часовъ, она чистить горохъ и пересыпаетъ его на блюдо. Вотъ онъ, невзначай, поднимаетъ глаза и съ любопытствомъ осматриваетъ кухоньку. На полкѣ, рядомъ съ блюдами и тарелками, стоитъ крошечный рабочій ящичекъ; Барбаринъ молитвенникъ и Евангеліе лежатъ тутъ же. Около окна, на самомъ удобномъ мѣстѣ, гдѣ посвѣтлѣе, прибито маленькое зеркало. На гвоздикѣ, у двери, виситъ Барбарина шляпа. Налюбовавшись этими изящными предметами, Китъ переводитъ глаза на ихъ обладательницу и, въ ту самую минуту, когда онъ, глядя на ея вѣки, спрашиваетъ себя, въ простотѣ сердечной, какого цвѣта должны быть у нея глаза, она какъ нарочно тоже взглядываетъ на него, и ихъ глаза, встрѣтившись на мгновеніе, тотчасъ же опускаются внизъ. Китъ наклоняется надъ своей тарелкой, Барбара надъ своимъ горохомъ: оба страшно сконфужены, словно только что уличили другъ друга въ какомъ-то проступкѣ.
XXIII
Ричардъ Сунвеллеръ возвращался домой съ попойки, устроенной Квильпомъ въ «Пустынѣ», какъ онъ очень удачно назвалъ свою любимую бесѣдку, въ той степени опьянѣнія, когда человѣку кажется, что онъ представляетъ изъ себя кладезь премудрости, — съ чѣмъ окружающіе его никакъ согласиться не могутъ, — и онъ охотно пускается въ разсужденія съ самимъ собою. Словомъ сказать, Дикъ былъ совсѣмъ пьянъ. Идя по тротуару, онъ выдѣлывалъ ногами мыслети: то вдругъ останавливался и глядѣлъ вокругъ мутными глазами, то бросался впередъ и, сдѣлавъ нѣсколько нетвердыхъ шаговъ, снова подавался назадъ и говорилъ, говорилъ безъ умолку. Почему-то ему пришло въ голову, что Квильпъ совсѣмъ не такой человѣкъ, который можетъ внушать довѣріе, и что не слѣдовало открывать ему такой важной и щекотливой тайны. Эта угнетающая мысль въ конецъ разбередила ему голову: онъ бросилъ шапку наземь, застоналъ и началъ громко роптать на судьбу: онъ-де сирота горемычный, а бѣднаго сироту всякому легко обидѣть.
— Съ малыхъ лѣтъ брошенъ родителями на произволъ судьбы, попалъ въ когти проклятому карлику: что-жъ тутъ мудренаго, что и проговорился! Вотъ онъ, несчастный сирота, смотрите на него; вотъ онъ, закричалъ онъ, поводя сонными глазами.
— Если хотите, я буду вашимъ вторымъ отцомъ, кто-то произнесъ около него.
Дикъ зашатался во всѣ стороны, стараясь сохранить равновѣсіе, сталъ вглядываться по направленію, откуда шелъ голосъ, и увидѣлъ сквозь мглу, застилавшую ему глаза, двѣ слабо мерцавшія точки; по сосѣдству съ этими точками обрисовался носъ, ротъ, а затѣмъ глазамъ его представилось и туловище, и тогда-то онъ сообразилъ, что все это принадлежало никому иному, какъ его пріятелю Квильпу. Тотъ все время шелъ рядомъ съ нимъ, а онъ почему-то воображалъ, что опередилъ его версты на двѣ.
— Милостивый государь, вы совершили великій грѣхъ, вы насмѣялись надъ сиротой, торжественно произнесъ Дикъ.
— Я, я насмѣялся надъ сиротой! полноте. Я готовъ замѣнитъ вамъ отца.
— Ну, этому не бывать! Обойдусь и безъ васъ; поэтому прошу васъ, сударь, сію же минуту отойдите отъ меня, оставьте меня въ покоѣ! слышите?
— Какой вы чудакъ! воскликнулъ Квильпъ.
— Уйдите прочь отсюда, говорилъ Дикъ; одной рукой онъ держался за столбъ, а другой дѣлалъ знакъ карлику, чтобы онъ убирался.
Прочь отъ меня, обманщикъ, уходи!
Хотя тебя и ждетъ веселье впереди,
Но знай, извѣдаешь и ты, уродъ,
Судьбу покинутыхъ сиротъ.
— Что-жъ, вы уйдете, сударь, или нѣтъ?
Но карликъ не обращалъ вниманія на его грозныя слова, и Дикъ сталъ надвигаться на него, чтобы сдѣлать ему надлежащее внушеніе. Или онъ забылъ о своемъ первоначальномъ намѣреніи; или же успѣлъ перемѣнить его по дорогѣ, только, подойдя вплотную къ Квильпу, онъ вдругъ схватилъ его за руку, началъ увѣрять его въ своей неизмѣнной дружбѣ и съ своей обычной, милой откровенностью объявилъ ему, что, кромѣ наружности, разумѣется, они, точно братья, рѣшительно во всемъ похожи другъ на друга. Тутъ онъ опять разсказалъ карлику о своемъ горѣ, но на этотъ разъ съ большимъ чувствомъ говорилъ о миссъ Уэкльзъ и старался убѣдить собесѣдника въ томъ, что если въ словахъ его и замѣчается нѣкоторая непослѣдовательность и отсутствіе связи, то это слѣдуетъ приписать отнюдь не дѣйствію розоваго вина, или какого нибудь другого крѣпкаго напитка, а его глубокой привязанности къ этой дѣвицѣ, такъ вѣроломно его обманувшей. Затѣмъ они взяли другъ друга подъ-руку и, дружески разговаривая, вмѣстѣ продолжали путь.
— Не забывайте, Дикъ, что я хитеръ, какъ бѣлка, а уменъ, какъ кротъ, говорилъ Квильпъ, прощаясь съ новопріобрѣтеннымъ другомъ. — Старайтесь убѣдить Трента, что я чувствую къ нему самое искреннее расположеніе; онъ что-то недовѣрчиво относится ко мнѣ, хотя я вовсе этого не заслужилъ, — приведите его ко мнѣ, и ваша карьера, можно сказать, обезпечена въ будущемъ.
— Вотъ въ томъ-то и бѣда, что только въ будущемъ. «Будущее» звучитъ всегда чѣмъ-то такимъ отдаленнымъ, замѣтилъ Дикъ.
— Да, но за то издали предметы кажутся гораздо меньше, чѣмъ они въ дѣйствительности, сказалъ Квильпъ, пожимая его руку:- вы только тогда сможете вполнѣ оцѣнить призъ, когда онъ будетъ уже у васъ въ рукахъ.
— Вы такъ думаете?
— Да, я такъ думаю, а главное, я знаю, что я говорю. Приходите же ко мнѣ вмѣстѣ съ Трентомъ. Скажите ему, что я его искренній другъ, точно такъ же, какъ и вашъ. Да почему бы мнѣ и не быть вашимъ другомъ въ самомъ дѣлѣ?
— Я тоже не вижу причины. По крайней мѣрѣ всякій геніальный человѣкъ долженъ былъ бы искать моей дружбы. Къ сожалѣнію, какъ вы сами знаете, вы не принадлежите къ разряду этихъ людей.
— Ужъ я ли не геній? воскликнулъ Квильпъ.
— Ну, къ лицу ли вамъ геніальность, сами посудите. Если васъ, чортъ возьми, и можно назвать геніемъ, такъ развѣ только злымъ. Вѣрьте мнѣ сударь, геніальные люди совсѣмъ иначе выглядываютъ, прибавилъ Дикъ, ударяя себя въ грудь.
Квильпъ взглянулъ на своего откровеннаго друга — лицо его выражало и ненависть, и лукавство — и тотчасъ же схватилъ его за руку и сталъ трясти, увѣряя Дика, что онъ необыкновенный человѣкъ и что онъ, Квильпъ, глубоко его уважаетъ. Затѣмъ они разстались. Дикъ шатаясь, поплелся домой, чтобы проспаться, а Квильпъ пошелъ своей дорогой, въ восторгѣ отъ открытія, которое сулило ему столько наслажденій въ недалекомъ будущемъ.
