Бертольд Брехт - Трехгрошовый роман
Мэкхит решительно и последовательно проводил эту линию. Он и не думал скрываться от своих друзей из д-лавок; напротив, по-прежнему навещал их. Он с серьезной миной объяснял им, на что ему нужны деньги, сидел, нисколько не чванясь, в задних комнатах, сажал себе на колени ребят и всячески старался вселить в отчаявшихся владельцев лавок хотя бы частицу своей веры в будущее и твердость духа.
Он беседовал с женщинами об их нуждах и открывал перед ними все новые и новые, неизвестные им источники экономии. С мужчинами он беседовал отдельно.
– Я очень тяжело переживаю эту историю, но стараюсь не показывать виду, – говорил он. – В эти трудные дни будьте опорой вашей жене!
Он знал этих маленьких людей. Их поначалу мрачные лица не отпугивали его. От них требовались выдержка и присутствие духа. «Выживают только сильные», – говорил он, испытующе вглядываясь в их блуждающие глаза. Этот взгляд они потом долго не могли забыть.
История учит нас, что именно эти слои тяготеют к воззрениям, одобряющим торжество сильного над слабым.
Впрочем, с Полли он в эти дни говорил тем же тоном. Он требовал от нее жесточайшей экономии. Он будет голодать вместе со своими людьми, говорил он ей очень серьезно. Он покупал себе скверные сигары и меньше курил. Он даже стал выписывать одной газетой меньше.
– Верность за верность! – говорил он. – Я требую от них многого. Я требую невозможного. Как спартанская мать сказала сыну, идущему на битву: «Или со щитом, или на щите», так я говорю моим друзьям из д-лавок: «Или с товарами на полке, или зубы на полку». А это значит, что я должен быть верен им в час испытаний. Теперь ты понимаешь, почему я сократил твои расходы на хозяйство?
Он попробовал объясниться с Жаком Оппером, но Оппер неожиданно оказался весьма нелюбезен. Он сухо сказал, что, по его мнению, неудачник так же мало заслуживает снисхождения, как и глупец. Милость к павшим есть слабость.
Мэкхит нашел греческую философию несколько жестокой.
ПОДАРКИ
У Мэкхита оказались на руках большие запасы холста и шерсти. Незадолго до решения ЦЗТ сократить снабжение лавок он путем ограбления текстильной фабрики в Уэльсе приобрел большую партию холста и теперь не знал, куда его деть.
Газеты были опять полны известий о войне в Южной Африке.
Не только в Лондоне шли ожесточенные бои, но и в Южной Африке; и здесь и там борьба интересов вовлекала в свой водоворот неимущие слои населения, – вспомните хотя бы о всех этих Томах Смитах и Мэри Суэйер из д-лавок, отчаянно искавших в эти дни товаров.
Необходима была помощь.
Образовались благотворительные комитеты. Дамы из высшего общества ринулись в них. Стар и млад состязался в рвении. В светских домах и школах холеные ручки щипали корпию для раненых. Для храбрых воинов шили рубашки и вязали носки. Слово жертва приобрело новый смысл.
Мэкхит устроил Полли в несколько комитетов. Он выгодно продал свой холст, а также и шерсть.
Полли проводила все вечера в импровизированных белошвейных мастерских, где дамы за чашкой чая шили мужские рубашки. У всех были серьезные лица, и разговоры проходили под знаком жертвы.
– Как они обрадуются, этим красивым белым рубашкам! – говорили дамы.
Приглаживая ногтем большого пальца швы, они беседовали о величии Англии.
Чем старше были дамы, тем они казались кровожадней.
– С этими бандитами, убивающими наших томми из-за угла, слишком нежничают, – говорила почтенная старая дама, сидевшая рядом с Полли. – Их надо просто ловить и расстреливать, чтобы они поняли, что значит задирать Англию. Это вообще не люди. Это дикие звери. Вы слышали, что они отравляют колодцы? А наши всегда ведут честную игру. И совершенно напрасно! Стоит ли церемониться с этим сбродом? Как вы находите, дорогая моя?
– Наши солдатики, – вздохнула еще более старая дама в больших очках, – идут в бой прямо-таки с неслыханным мужеством. Под градом пуль они маршируют, как на учебном плацу. Им совершенно безразлично, убьют их да нет. Один газетный корреспондент провел анкету. Все ответили одно и то же: нам жизнь не дорога, лишь бы Англия гордилась нами.
– Они выполняют свой долг, – строго сказала первая, – выполним же и мы свой.
И они стали шить еще прилежней.
Две молодые девицы захихикали. Щеки у них пылали и они старались не глядеть друг на друга, чтобы не прыснуть. Матери сердито окликнули их.
Одна из дам – ей не было и двадцати лет – спокойней сказала:
– Когда читаешь в газетах, что там творится, и вспоминаешь этих красивых мальчиков в солдатских мундирах, становится тяжело на душе.
Обе девицы прыснули. Они ни на секунду не прекращали борьбы с собственным легкомыслием, отчаянно давились, строили, трясясь всем телом от смеха, похоронные гримасы и корчились от напряжения, стараясь быть серьезными.
Другая молодая дама пришла им на помощь.
– Не знаю, – завела она новый разговор, – когда я вижу наших бравых томми в пропотелых, изодранных мундирах и вспоминаю все бои и испытания, через которые они прошли, мне хочется поцеловать их – таких, какие они есть, – немытых, потных, окровавленных. Правда!
Полли бегло посмотрела на нее.
«До чего же прав мой отец! – подумала она, еще ниже склонив свое круглое лицо над шитьем. – После побед нужно посылать за подаянием оборванных, жалких, израненных солдат, а после поражений – щеголеватых и чистеньких. В этом все дело!»
Разговор перешел на подарки.
Дамы посылали на фронт пакетики с табаком, шоколадом и записками; все это было перевязано хорошенькими – лиловыми и розовыми ленточками.
– Больше всего табаку на шиллинг дают у Аарона на Миллер-стрит, – оживленно рассказывала одна барышня. – Он, может быть, не так хорош, но пусть будет похуже, зато побольше, так они просят.
Солдаты присылали благодарственные письма; барышни всем показывали их. В них попадались очаровательные орфографические ошибки, и они свидетельствовали о возвышенных чувствах.
– Жалко, что нельзя посылать письма при рубашках и носках, – сказала барышня, покупавшая на Миллер-стрит. – Это было бы еще приятней.
Старуха в очках внезапно повернулась к Полли и сказала дрожащим от ярости голосом:
– Когда я думаю о том, что этот чистый английский холст вскоре, быть может, окрасится кровью британского юноши, я готова своей рукой убить этих злодеев!
Полли испуганно поглядела на старую даму: ее высохшая рука с иголкой дрожала, нижняя челюсть бессильно отвалилась.
Полли стало дурно, и она вышла.
Ахая и охая, дамы заговорили о ней.
– Она в интересном положении, – шептала одна другой.
Когда Полли, все еще немного бледная, вернулась в комнату и молча подсела к шьющим кровопийцам, одна из них – с большими кроткими глазами – сказала:
– Надеюсь, это будет мальчик. Англии нужны мужчины.
Потом заговорили на другую тему. Толстая женщина в цветастом шелковом платье (все знали, что ее муж – адмирал) сказала:
– Поведение низших классов вызывает восхищение. Я состою еще в одном комитете, где щиплют корпию. Не мешало бы и вам туда заглянуть. Очень приятное общество. Так вот, в прошлый вторник приходит туда одна совсем про – стая женщина, по лицу видно, что дома у нее хоть шаром покати, и дает нам чисто вымытую, штопаную-перештопаную рубашку. «У моего мужа есть еще две, – говорит она. – Я читала, что на фронте очень много тяжелораненых». Когда мой муж услышал о ней, он сказал: «Это – британская мать. Любая герцогиня могла бы у нее поучиться».
Она гордо обвела всех взглядом.
– Каждый на своем месте и каждый по своим возможностям, – сдержанно сказала важная старуха, сидевшая рядом с Полли.
Полли сообщила мужу, что несколько светских дам пригласили ее к себе в гости. Он был очень доволен, что ему удалось так выгодно сплавить свой товар, и посоветовал ей и впредь принимать самое близкое участие в деле помощи британским воинам.
«ГОСПОДИН ИКС»
Всякий раз, как Мэкхит встречал господ Аарона и Опперов, он жаловался на вероломство своего бывшего друга Блумзбери; однако он чувствовал, что ему следовало бы еще резче подчеркнуть свою зависимость от Центрального закупочного товарищества. В особенности трудно было рассеять недоверие Коммерческого банка. Благодаря внезапным перебоям в поставке товаров он окончательно попал в руки ЦЗТ, и эти руки ни в коем случае не должны были оказаться руками господина Мэкхита.
Ввиду этого Мэкхит созвал еще одно, строго конфиденциальное совещание ЦЗТ. В протоколах он именовался господином Икс. Он одобрил проект весьма вежливого, выдержанного в строго юридических тонах письма господину Мэкхиту в Нанхеде, в котором ЦЗТ вежливо, но твердо указывало на то, что цены, установленные заключенными в свое время сделками, рассматривались им исключительно как цены рекламные. Запасы на складах ЦЗТ в настоящее время несколько истощились, но, как только позволят обстоятельства, товарищество возобновит поставки в полном объеме. Разумеется, на основе новых цен.
