Стивен Бене - Все были очень милы
Мне его тост не очень понравился, и я ему это сказал. Но он только покачал головой.
– Вы мне нравитесь, Пейнтер. И всегда нравились. Иногда вы мне кажетесь туповатым, но все равно нравитесь. Вы не можете меня оскорбить – я вам не позволю. И вы в этом не виноваты.
– В чем не виноват?
– В этом раскладе, – сказал он. – Потому что в глубине своей простенькой, опрятненькой души вы, Пейнтер, добропорядочный супруг… как и большинство народу. И останься вы при Салли, вы вели бы добропорядочную супружескую жизнь. Но вам передернули – у нас в Медоуфилде, – и чем вы теперь кончите, один бог знает. Как-никак я сам шесть лет прожил с Лайзой. Скажите, разве это не ад?
– Вы пьяны, – сказал я.
– In vino Veritas [4]. Нет, не ад – беру свои слова назад. В Лайзе есть оголтелость, но она незаурядная и привлекательная женщина – вернее, могла бы быть такой, если бы старалась. Но она воспитана на идее Романа с большой буквы и по натуре слишком ленива и слишком эгоистична, чтобы долго стараться. Всегда есть что-то новое, там, за горизонтом. Ну, и в конце концов я устал с этим бороться. И вы устанете. Ей не нужны мужья, ей нужны подопечные и последователи. А может быть, и вы уже устали.
– Пожалуй, вам лучше уйти домой. Я не хотел бы вас просить об этом.
– Виноват, – сказал он. – In vino Veritas. Но расклад смешной, правда? Лайза искала романтического приключения, а приобрела близнецов. Вы хотели жениться – приобрели Лайзу. Что же до меня, – тут выражение лица у него стало совсем не пьяным, – больше всего мне нужна была Сильвия, и я ее потерял. Я мог бы снова жениться, но думал, что ей тогда будет хуже. А теперь, возможно, женюсь на какой-нибудь из клиенток, которым помогал с разводом… как правило, мы разводов не берем, только в самых особых случаях, с самыми почтенными клиентами. И как нам всем будет смешно! Какой расклад! – Он сполз в кресле и уснул. Я дал ему поспать, а потом велел Бриггсу спустить его на дальнем лифте. На другой день он позвонил и извинился – кажется, он вел себя шумно, но совсем не помнит, что говорил.
И еще гость побывал у меня в кабинете: два года назад я привел домой Салли. Мы встретились, чтобы обсудить, в какой колледж пойдет Барбара, я хотел показать Салли кое-какие бумаги, но забыл их у себя. Обычно мы встречались в городе. Но она согласилась пойти домой – Лайзы как раз не было. Я вез ее на лифте и открывал ей дверь со странным ощущением. Она вела себя не так, как Джим, – кабинет ей показался милым.
Мы говорили о деле, и я все время смотрел на нее. Заметно, что постарела, но глаза по-прежнему ярко-голубые, и, увлекшись чем-то, она прикусывает большой палец. Странное ощущение. Нет, видеться-то мы, конечно, виделись, но происходило это обычно в городе. Знаешь, я бы ни капли не удивился, если бы она дернула звонок и сказала: «Чаю, Бриггс. Я дома». Понятно, Бриггса она не вызвала.
Я спросил, не хочет ли она снять шляпу, – она забавно посмотрела на меня и ответила: «И ты мне покажешь свои гравюры? Дэн, Дэн, с тобой надо держать ухо востро», и с минуту мы хохотали как дураки.
– О господи, – сказала она, вытирая глаза. – До чего смешно. Но мне пора домой.
– Слушай, Салли, – сказал я. – Я всегда тебе говорил… честное слово, если тебе что-то понадобится… если что-нибудь для тебя я…
– Конечно, Дэн, – сказала она. – И мы с тобой ужасные друзья, правда? – Но она еще улыбалась.
Я не желал слушать.
– Друзья! – я сказал. – Ты знаешь, как я к тебе отношусь. И всегда относился. И ты, пожалуйста, не думай…
Она потрепала меня по плечу… я забыл этот жест.
– Ну, ну, – сказала она. – Мамочка все знает. И мы в самом деле друзья, Дэн. Так что…
– Я был дураком.
Синие глаза ее посмотрели на меня твердо.
– Мы все были дураками, – сказала она. – Даже Лайза. Первое время я ее ненавидела. Я желала ей плохого. Ну, не самого плохого. Пусть узнает, что ты не можешь пройти мимо криво повешенной картины и не поправить ее, пусть услышит от тебя в сотый раз: «На одной ноге далеко не ускачешь». Такие мелочи, которые узнаешь со временем и должна с ними мириться. Но теперь и это прошло.
– Если бы ты приучилась затыкать бутылку пробкой, -
сказал я. – То есть не чужой, а ее пробкой. Но…
– Я затыкаю! Нет, кажется, никогда не приучусь! – И она засмеялась. Потом взяла меня за руки. – Странно, странно, странно. И странно, что все прошло, что мы друзья.
– Все прошло?
– Ну, конечно, не все, – сказала она. – Все, наверно, никогда не пройдет. Как мальчики, которые водили тебя на танцы. И есть дети, и не можешь не вспоминать. Но – прошло. Было, и мы потеряли. Я должна была сильнее драться – не дралась. А потом, мне было ужасно обидно, и я ужасно злилась. Но с этим я справилась. И теперь мой муж – Джерри. И не отдам его и Джерри-младшего ни за что на свете. Единственное, что меня иногда огорчает, – ему досталось меньше, чем он заслуживал. Все-таки он мог жениться… на ком-нибудь другом. Но он знает, что я его люблю.
– Еще бы, – сказал я довольно натянуто. – По-моему, ему неслыханно повезло.
– Нет, Дэн. Это мне повезло. Надеюсь, что сейчас, пока мы говорим, рентгеновский снимок миссис Поттер окажется хорошим. Джерри замечательно над ней потрудился. Но всегда волнуется.
– Передай ему привет, – сказал я.
– Передам. Знаешь, Дэн, он хорошо к тебе относится. Очень хорошо. Кстати, как твой бурсит? Придумали новое лечение – он велел спросить тебя…
– Спасибо, – сказал я. – Все рассосалось.
– Слава богу. Но пора бежать. Когда приезжаешь из пригорода, непременно надо за покупками. Передай Лайзе привет, жаль, что я ее не застала. Ее ведь нет?
– Нет. Она огорчится, что разминулась с тобой… не останешься до коктейля? Она обычно возвращается к этому времени.
– Очень заманчиво, но не могу. Джерри-младший потерял одну черепаху, надо купить ему взамен. Не знаешь, где тут хороший зоомагазин? Хотя могу у Блумингдейла – мне все равно за покупками,
– Хороший есть на Лексингтон авеню, пройти два квартала. Но раз ты собралась к Блумингдейлу… Что ж, до свидания, Салли. Счастливо.
– Счастливо, Дэн, до свиданья. И не будем огорчаться.
– Не будем. – Мы пожали друг другу руки.
Провожать ее на улицу не имело смысла, кроме того, мне надо было позвонить в контору. Но прежде чем позвонить, я выглянул в окно – Салли как раз садилась в такси. Когда человек не знает, что ты на него смотришь, он выглядит как-то по-другому. Я представлял себе, какой ее видят остальные: уже не молодая, не та Салли, на которой я женился, и даже не та, с которой мы беседовали всю ночь в остывшем доме. Милая замужняя женщина, которая живет в Монтклере, жена врача; милая женщина приехала за покупками в новой весенней шляпке, с проездным билетом в сумочке. У нее была беда в жизни, но она справилась. И перед тем как уехать на поезде, она сядет на станции на высокий табурет и выпьет содовой с мороженым и шоколадом – а может быть, теперь она туда не заходит. В сумочке у нее полно вещиц, но я не знаю, каких именно, и от каких замков у нее ключи. А если она будет умирать, меня вызовут, потому что таков этикет. То же самое, если умирать буду я. У нас что-то было, и мы потеряли, как она выразилась, – и осталось только это.
Теперь она – просто милая миссис Макконеги. Но только не для меня. И все же к прошлому вернуться нельзя. Даже в Медоуфилд нельзя вернуться – наш дом снесли, а построили многоквартирный.
Вот почему мне хотелось с тобой поговорить. Я не жалуюсь, и я не из тех, у кого шалят нервы. Я просто хочу понять… хочу разобраться. И порой это вертится, вертится в голове. Ведь хочется что-то сказать детям, особенно когда они подрастают. Да, я знаю, что мы им скажем. Но достаточно ли этого?
Когда у нас гостят Бад и Барбара, живем мы, в общем, дружно. Особенно с Барбарой – она очень тактичная и обожает близнецов. Теперь они подросли, и стало как-то легче. И все же время от времени происходит что-то такое, отчего задумываешься. Прошлым летом я взял Барбару с собой на яхте. Ей шестнадцать, и она очень славная девочка – не потому, что она моя дочь. В этом возрасте дети часто бывают колючими, а она – нет.
Ну, мы разговаривали, и, естественно, хочется знать, какие у твоего ребенка планы. Бад решил, что станет врачом, как Макконеги, и я не имею ничего против. Я спросил у Барбары, собирается ли она приобрести профессию, а она сказала, что, пожалуй, нет.
– В колледж-то я пойду, – сказала она, – и, может быть, несколько лет поработаю, ну, как мама в свое время. Но никаких особых талантов у меня нет. Я могла бы себя обманывать, папа, но не хочу. Мое дело, наверно, быть женщиной – дом, дети.
– Ну что ж, по-моему, правильно, – сказал я с весьма отеческим чувством.
– Да, – ответила она. – Я люблю детей. Знаешь, я, наверно, выйду замуж пораньше – для опыта. С первого раза может не получиться, но кое-чему научишься. А со временем найдешь того, с кем можно связать жизнь.
– Так вот как теперь у современных молодых женщин? – сказал я.
