Роберт Стивенсон - Странная история доктора Джекиля и мистера Хайда (Пер. Е. М. Чистякова-Вэр)
— Я видел, что мистер Хайд вошел в дом через дверь бывшего анатомического зала, Пуль, — сказал он. — Позволительно ли это, когда доктора Джекиля нет дома?
— Вполне, сэр, — ответил слуга, — у мистера Хайда есть ключ.
— Очевидно, ваш господин очень доверяет этому молодому человеку, Пуль? — задумчиво заметил адвокат.
— Точно так, сэр, — подтвердил Пуль. — Нам всем приказано слушаться его.
— Кажется, я никогда не встречал здесь мистера Хайда?
— О, нет, сэр, он никогда не обедает у доктора, — возразил дворецкий. — Мы редко видим его в этой части нашего дома. Чаще всего он приходит и уходит через лабораторию.
— Ну, покойной ночи, Пуль.
— Покойной ночи, мистер Утерсон.
И адвокат пошел домой с большой тревогой в душе. «Бедный Гарри Джекиль, — думал он, — я чувствую, что он тонет. В молодости он был неукротим; это было давно, конечно, но в законе Божьем нет границ давности. Да, конечно, это так: Хайд призрак старого греха, едва скрытого позора… Наказание явилось, pede claudo, после того, как память все забыла, а себялюбие нашло извинение проступку!». И адвокат, расстроенный этими мыслями, стал раздумывать о собственном прошлом, заглядывая во все его тайники, чтобы убедиться, не выскочит ли и для него какой-нибудь чертик из табакерки в виде старого греха. Но его прошлое было совершенно безупречно; немногие люди могли так спокойно, как он, читать свитки своей жизни. Мелкие проступки, совершенные им, принижали его, однако, благодаря дальнейшим воспоминаниям, он снова поднимался в своем мнении, благочестиво прославляя свою судьбу: он часто бывал близок к ошибкам, но избегал их. Вернувшись к прежним думам, адвокат почувствовал в себе искру надежды. «Если хорошенько изучить этого мистера Хайда, — подумал он, — то, конечно, найдешь у него множество тайн и, судя по его виду, тайн мрачных; в сравнении с ними худшие заблуждения бедного Джекиля покажутся солнечным светом. Так не может продолжаться. Я холодею, представляя себе, как этот негодяй, точно вор, крадется в спальню Гарри. Бедный Гарри, какое пробуждение! И в какой он опасности! Ведь если только этот Хайд заподозрит существование завещания, в нем может родиться желание поскорее получить наследство. О, да, мне следует взяться за это дело… Конечно, если только Джекиль не помешает мне». Он прибавил «если только Джекиль не помешает мне», потому что его духовный взор снова ясно увидел странные статьи завещания.
ГЛАВА III
Доктор Джекиль спокоен
Через две недели, в силу счастливой случайности, доктор Джекиль дал один из своих веселых обедов, пригласив к себе пять-шесть старых товарищей, людей достойных и знатоков хорошего вина. Мистер Утерсон постарался остаться в доме доктора дольше всех. Впрочем, он нередко засиживался у приятелей. Там, где Утерсона любили, его любили очень. Хозяева всегда удерживали молчаливого, сухого адвоката после ухода веселых и разговорчивых гостей; затратив много усилий на оживление, они отдыхали в его молчании. Доктор Джекиль не составлял исключения в этом отношении. Теперь, когда они сидели у огня, по выражению глаз этого высокого, полного, пятидесятилетнего человека с мягким, может быть, немного ленивым лицом, тем не менее носившем отпечаток талантливости и доброты, было видно, что он искренне и глубоко любил Утерсона.
— Мне хотелось поговорить с тобой, Джекиль, — начал адвокат. — Ты помнишь твое завещание?
Наблюдатель мог бы подметить, что доктору не понравилась эта тема, однако он весело отнесся к вопросу.
— Мой бедный Утерсон, — сказал Джекиль, — клиент вроде меня для тебя несчастье. Я никогда не видывал человека в таком отчаянии, как ты, когда я передал тебе мое завещание; разве вот еще этот мелочный педант Ленайон приходил в такую же ярость от того, что он называл моей научной ересью. О, я знаю, он очень хороший малый, тебе незачем хмуриться, превосходный малый, и мне всегда хочется почаще видеться с ним. Но что правда, то правда, он мелочный педант, невежественный брюзга-педант. Никто не приводил меня в такое негодование, как Ленайон.
— Ты знаешь, я никогда не одобрял его, — продолжал Утерсон, безжалостно оставив в стороне последнее замечание друга.
— Моего завещания? Да, конечно, знаю, — сказал доктор несколько резким тоном. — Ты говорил мне это.
— Ну, и повторю еще раз, — произнес адвокат. — Я узнал кое-что о молодом Хайде.
Красивое лицо Джекиля побледнело так, что даже его губы побелели и под его глазами появились черные тени.
— Я не хочу слышать ничего больше, — сказал он, — я думал, что мы согласились бросить этот разговор.
— То, что мне передали, было отвратительно, — продолжал Утерсон.
— Это не может изменить дела. Ты не понимаешь моего положения, — заговорил доктор, немного путаясь в словах. — Мое положение очень затруднительно, Утерсон, и очень странно, очень странно. Разговорами делу не поможешь.
— Джекиль, — сказал Утерсон, — ты меня знаешь, мне можно доверять. Выскажись, и я не сомневаюсь, что мне удастся помочь тебе.
— Мой добрый Утерсон, — сказал доктор, — это очень хорошо с твоей стороны, очень хорошо, и я не нахожу слов, чтобы поблагодарить тебя. Я вполне верю тебе; я охотнее доверился бы тебе, чем кому бы то ни было, даже больше, чем самому себе, но я не могу. Только, право, все это не то, что ты воображаешь, и дело далеко не так уж дурно. Чтобы успокоить твое доброе сердце, скажу тебе одну вещь: я отделаюсь от мистера Хайда в ту минуту, как только мне вздумается. Вот тебе моя рука, что я не лгу. Еще одно замечание, Утерсон, и я знаю, что ты не посмотришь на него дурно: все это мои личные дела, и я прошу тебя оставить их в покое.
Утерсон несколько минут молчал и раздумывал, глядя на огонь.
— Ты совершенно прав, — сказал он наконец и встал.
— Но так как мы заговорили об этом деле, надеюсь, в последний раз, — продолжал доктор, — мне хочется объяснить тебе один пункт. Я действительно очень интересуюсь бедным Хайдом. Я знаю, ты его видел; он сказал мне это, и я боюсь, что он говорил с тобой грубо. Но я искренне, очень, очень сильно интересуюсь этим молодым человеком. Если меня не станет, Утерсон, я хотел бы, чтобы ты обещал мне взять его под свою защиту и оградить его права. Я думаю, ты исполнил бы это, если бы ты знал все. А своим обещанием ты снял бы тяжесть с моей души!
— Я не могу сказать, что он всегда будет мне нравиться, — сказал адвокат.
— Я и не прошу этого, — ласково заметил Джекиль и положил руку на плечо друга. — Я прошу только справедливости; я прошу только помочь ему ради меня, когда меня больше не станет.
Утерсон невольно вздохнул.
— Хорошо, — сказал он, — обещаю.
ГЛАВА IV
Убийство Керью
Прошло около года, и в октябре 18… Лондон был поражен необычайно жестоким убийством; высокое общественное положение жертвы делало злодейство еще более значительным. Подробностей было мало, но они возбуждали всеобщий ужас. Одна служанка, жившая невдалеке от реки, пришла к себе в комнату около одиннадцати часов вечера. Хотя на рассвете над городом появился туман, но в ранние часы этой ночи небо было безоблачно, и улица, на которую выходило окно девушки, заливал свет полной луны. По-видимому, эта служанка обладала романтически настроенным воображением, потому что она села на сундук под окном и задумалась. Никогда (так говорила она, рассказывая об ужасном происшествии и обливаясь слезами), никогда не чувствовала она в себе такого доброго расположения ко всем людям, никогда не испытывала такого добродушия по отношению к миру. И вот она увидела старого красивого господина с белыми волосами, который подходил к ее дому, а навстречу ему двигался другой человек, очень маленького роста; сперва она обратила на него мало внимания. Когда они поравнялись (что произошло как раз под окном девушки), старик поклонился и подошел к встречному с очень вежливым и любезным видом. Вероятно, он спросил его о чем-то маловажном; по движению руки старика казалось, что он только расспрашивал о дороге. При свете луны девушка смотрела на него. Черты старика дышали невинной старозаветной добротой, но вместе с тем на них лежал отпечаток заслуженного довольства собой. Потом взгляд служанки перешел на его собеседника, и она с удивлением узнала в нем мистера Хайда, как-то раз навестившего ее господина… Еще тогда он очень не понравился ей. Хайд держал в руке тяжелую трость и помахивал ею; он ничего не отвечал старику, и, по-видимому, слушал его с плохо скрытым раздражением. Вдруг он пришел в ярость, топнул ногой, поднял палку, вообще (по словам девушки) точно обезумел. Старик отступил от него; казалось, он был изумлен и обижен; в эту минуту Хайд совершенно потерял голову и свалил несчастного на землю. Через мгновение он со злобой аспида стал топтать ногами свою жертву и осыпать ее градом ударов, от которых слышался треск костей, а беспомощное тело подпрыгивало на мостовой. Слыша и видя эти ужасы, девушка лишилась чувств.
