Шарлотта Йондж - Наследник имения Редклиф. Том первый
— Чему ты смѣешься? право, я бы очень желала быть похожей на благоразумную Лору, — продолжала она, вздыхая.
— Это еще что? сказалъ Чарльзъ, награждая ее щипками и теребя за волосы. — Не смѣй этого желать! Чтожъ я то буду дѣлать безъ моей шалуньи Эмми? Еслибы всѣ они понимали, какъ тяжело мнѣ достаются подчасъ мои шутки, у нихъ духу бы не достало журить меня за колкость.
— Подумай, Чарли, вѣдь Лора немногимъ старше меня! сказала Эмми тѣмъ же грустнымъ тономъ, но съ улыбкой.
— Дурочка! вѣдь ты по своимъ годамъ довольно умна, а Лора преждевременно развилась. Слушая ея мудрыя разсужденія, я постоянно трепещу за милую сестру. Ну, какъ природа возьметъ свое, да заставитъ Лору, подъ старость лѣтъ, выкинуть какую нибудь эксцентричную штуку!
— Вотъ ужъ этому не бывать! вскричала съ негодованіемъ Эмми. — Чтобы Лора сдѣлала какую-нибудь глупость? Никогда!
— Я вотъ чего дожидаюсь, чтобы она по уши влюбилась въ рэдклифскаго героя, а чтобы Филиппъ принялся ее ревновать къ нему.
— Чарли! Ну, не совѣстно ли тебѣ это говорить?
— А что такое? Развѣ это рѣдкость, чтобы дѣвушка влюбилась въ юношу, находящагося подъ опекой ея отца? Въ романахъ это вещь извѣстная.
— Неправда, романы всегда кончаются тѣмъ, что молодая дѣвушка остается жить одна со старикомъ отцемъ или со злой тетушкой, старой дѣвой.
— И отлично, Эмми! Оставайся-ка ты старой дѣвушкой, теткой, въ нашей семьѣ. — При этихъ словахъ его Лора снова вернулась въ гостиную.
— Знаешь ли что, сестра? сказалъ больной:- мы съ Эмми сейчасъ рѣшили, что ни одинъ герой романа не обходится безъ того, чтобы не влюбиться въ красавицу дочь своего опекуна.
— Да, если эта дочь въ самомъ дѣлѣ красавица, мудренаго ничего нѣтъ, — отвѣчала Лора, догадавшись, въ чемъ дѣло и стараясь не конфузиться.
— Какова? прямо напрашивается на крмплиментъ, сказалъ Чарльзъ. Но Эмми, не любившая, чтобы ея сестру дразнили, сѣла играть на фортепіано, чтобы прекратить разговоръ. Лора въ свою очередь принялась за рисованіе, а Чарльзъ, зевая, началъ перелистывать газеты. Блѣдное, измученное лицо его, которое могло бы назваться красивымъ, еслибы было не такъ худощаво и безцвѣтно, постепенно теряло свое оживленное, отчасти насмѣшливое выраженіе и сдѣлалось тоскливымъ и недовольнымъ.
Чарльзу былъ 19-тый годъ; лѣтъ десять сряду онъ страдалъ болью въ вертлугѣ и, не смотря на леченіе и заботы домашнихъ, боль эта дотого увеличивалась, что нога скорчилась отъ страданія и сдѣлала его калѣкой на всю жизнь. Весь организмъ мальчика дотого разстроился, что за нимъ нужно было ухаживать самымъ старательнымъ образомъ. Мать была его постоянной сидѣлкой, забывая всѣхъ и все ради больнаго сына. Отецъ исполнялъ малѣйшую его прихоть, а сестры считались его покорными слугами. Это былъ самовластный деспотъ всей семьи.
Двѣ старшія дочери, Лора и Эмми, за два мѣсяца до начала нашей повѣсти, находились подъ надзоромъ гувернатки; но теперь, для Лоры, настала пора выѣзжать въ свѣтъ, гувернантку отпустили, и обѣ сестры сдѣлались неизмѣнными собесѣдницами Чарльза, когда тотъ спускался внизъ, въ гостиную. Мистриссъ же Эдмонстонъ, въ это время, занималась лично уроками съ Шарлоттой.
ГЛАВА II
Уборная мистриссъ Эдмонстонъ находилась во второмъ этажѣ, прямо надъ гостиной. Свѣтлыя, большія окна съ глубокими амбразурами, щегольской туалетъ съ зеркаломъ въ рамѣ изъ чернаго дерева съ позолотою, фигурная, рѣзная мебель — все вмѣстѣ придавало комнатѣ очень изящный видъ. Въ ней были двѣ двери; одна изъ нихъ вела въ спальню, другая въ комнату Чарльза. Тутъ мать семейства учила свою меньшую дочь, занималась счетами по хозяйству, писала свои письма, и тутъ же лежалъ цѣлые дни Чарльзъ, когда ему, по болѣзни, нельзя было спуститься внизъ. Все въ этой комнатѣ дышало комфортомъ; большія ширмы съ фантастическими рисунками, полки съ книгами, столы и столики разныхъ размѣровъ, покойныя кресла всевозможныхъ формъ, большой мягкій диванъ для больнаго и каминъ, въ которомъ постоянно горѣлъ огонь — все это доказывало, что чья то заботливая рука обращаетъ на эту комнату особенное вниманіе.
Былъ вечеръ; яркій огонь пылалъ въ каминѣ, ставни въ уборной были заперты, занавѣсы опущены. Чарльзъ лежалъ на диванѣ въ дорогомъ, китайскомъ, шелковомъ халатѣ съ великолѣпными узорами: подлѣ него, скорчившись на скамеечкѣ, сидѣла Шарлотта. Братъ не всегда обращался ласково съ дѣвочкой; между ними нерѣдко происходили стычки, потому что и она была балованнымъ ребенкомъ матери, дѣлала часто, что хотѣла, и подъ часъ дерзала надоѣдать больному; но на этотъ разъ она состояла въ милости у Чарльза, у нихъ былъ общій интересъ, вслѣдствіе котораго онъ удостоивалъ ее своимъ вниманіемъ.
— Бьетъ 6 часовъ, говорила Шарлотта: — значитъ, они скоро будутъ. Хоть бы мама пустила меня внизъ, а то мнѣ придется дожидаться конца обѣда!
— Помни-же, Шарлотта: — сказалъ братъ, какъ только войдешь въ залу, подыми руки и воскликни!….
— Нѣтъ, Чарли, ничего не воскликну. Я ужъ дала обѣщаніе мамѣ и Эмми, что ты меня болѣе не проведешь своими штуками.
— Напрасно; зачѣмъ ты все полагаешься на другихъ? Дѣлай такъ, какъ хочется.
— Но Эмми мнѣ велѣла смирно себя вести; бѣдный сэръ Гэй, говорятъ, такой грустный, ему не до смѣху теперь. А если Эмми что скажетъ, нужно непремѣнно слушаться.
— Конечно! смѣясь замѣтилъ Чарльзъ.
— А что, Чарли, будешь ты любить сэръ Гэя? спросила дѣвочка.
— А вотъ, посмотримъ, куда онъ зачесываетъ свои волосы, налѣво или направо.
— Филиппъ зачесываетъ ихъ на лѣво.
— О! тогда сэръ Гэй — непремѣнно направо. — Гоаорятъ, что про этихъ Морвилей изъ Рэдклифа разсказываютъ какіе-то ужасы. Ты ничего не слыхалъ, Чарли? Я спрашивала Лору, та не велѣла мнѣ любопытничать; ужъ значитъ, что нибудь да есть. Я спросила Эмми, та увѣряетъ, будто исторія для меня не интересна.
— Приготовься же слушать.
— Что ты? Неужели? Чарлинька, такъ неужто ты мнѣ все разскажешь?
— Слыхала ли ты слово: кровавая месть?
— Да; объ ней говорится въ исторіи Шотландіи. Это слово означаетъ месть изъ роду въ родъ. Тамъ есть разсказъ о томъ, какъ одинъ человѣкъ заставилъ дѣтей своего врага ѣсть изъ свиннаго корыта; отецъ ихъ за это отрубилъ ему голову, поставилъ ее на столъ и вложилъ ей въ ротъ кусокъ хлѣба.
— Ну, тото же, вотъ когда сэръ Гэй подастъ намъ къ завтраку голову Филиппа и вложитъ ей кусокъ хлѣба въ ротъ, ты меня предупреди заранѣе.
— Чарли! Что это ты толкуешь? возразила дѣвочка, широко раскрывъ испуганные глаза. — Вѣдь то происходило въ древности!
— Это ничего не значитъ. Между обѣими вѣтвями дома Морвиль ведется кровая месть.
— Но вѣдь это очень дурно?
— Конечно, нехорошо!
— Изъ-за чего-жъ Филиппу съ нимъ ссориться? Да, нѣтъ, это что-нибудь не такъ. Я никогда не повѣрю, чтобы Филиппъ рѣшился на какое-нибудь дурное дѣло.
— Я тебѣ говорю, — повторилъ Чарльзъ:- между ними таится кровавая месть, и мы должны всячески беречь ихъ отъ столкновеній.
— А развѣ ты имѣешь причину думать, что они могутъ легко поссориться? спросила дѣвочка.
— Причинъ къ ссорѣ будетъ много! зловѣщимъ тономъ произнесъ больной.
Послышался стукъ колесъ. Шарлотта бросилась опрометью на лѣстницу, откуда можно было видѣть, что дѣлается внизу, а братъ ея остался очень доволенъ своой удавшейся мистификаціей. Дѣвочка вернулась на цыпочкахъ: — Пріѣхали папа и сэръ Гэй, таинственно проговорила она, — а Филиппа я нигдѣ не вижу.
— Чтожъ ты не посмотрѣла въ карманъ шинели сэръ Гэя? спросилъ братъ.
— Полно, не дразни мени! Неужели онъ тамъ? говорила Шарлотта, пристально глядя на него.
Чарльзъ хохоталъ отъ души надъ тѣмъ, что она не совсѣмъ еще увѣрена, шутитъ онъ, или нѣтъ. Онъ продолжалъ болтать ей всякій вздоръ, пока наконецъ Лора и Эмми не прибѣжали наверхъ съ новостью.
— Пріѣхалъ! пріѣхалъ! кричали онѣ.
— Какой джентльменъ! какий хорошенькій! Что за глаза! Какое выразительное лицо! тараторили обѣ молодыя дѣушки. За дверью, которую онѣ не успѣли запереть, послышался голосъ отца. — Тутъ у насъ лежитъ бѣдный Чарльзъ, говорилъ онъ гостю — войдите, Гэй, и повидайтесь съ нимъ, за разъ ужъ познакомьтесь со всѣми. Оба они вошли въ уборную.
— Ну, братъ Чарли, каково поживаешь? спросилъ весело отецъ. Лучше ли тебѣ сегодня? Жаль, что ты не могъ спуститься внизъ. Вотъ я къ тебѣ сэръ Гэя привелъ. Познакомьтесь!
Больной привсталъ и пожалъ руку гостю.
— Я ему ужъ говорилъ, — продолжалъ мистеръ Эдмонстонъ: — какъ мы всѣ радуемся, что у тебя теперь всегда будетъ товарищъ подъ рукою, продолжалъ отецъ. Вѣдь это отлично! не правда ли?
— Я не смѣю и разсчитывать на постоянную готовность заниматься мною, — съ улыбкой возразилъ Чарльзъ, и пристально взглянулъ на гостя. Открытое, красивое лицо Гэя, его блестящіе, большіе глаза произвели на больнаго самое пріятное впечатлиніе, тѣмъ болѣе, что мальчикъ смотрѣлъ на истощенную, слабую фигуру Чарли съ чувствомъ глубокаго состраданія и даже нѣжности.
