Дин Лин - Мэн-кэ
– В прошлом месяце. Из Нанкина. Я заболел и не мог продолжать учебу в школе. Знай я, что ты в Шанхае и приходишься им родственницей, я давно побывал бы у тебя. Мэн-кэ, я не был бы здесь, если бы не мое, правда ничтожное, как кунжутное семечко, родство с твоей теткой, и нам никогда не пришлось бы увидеться с тобой…
После этого разговора они стали встречаться по вечерам и, усевшись друг против друга в кресла с высокими спинками, вспоминали истории пяти-шестилетней давности. Однако стоило Я-наню отпустить остроту по адресу кого-нибудь из членов семьи ее тетки, как Мэн-кэ хмурила брови:
– Ой! Уже половина десятого! Пойду к себе.
Или же спрашивала:
– А где сестра? – и, поспешно поднявшись с кресла, покидала гостиную.
Я-нань в таких случаях чувствовал себя потерпевшим поражение, втягивал голову в плечи, горбился и молча слушал, как остальные вели разговор о танцах, театре, кино… Когда же все расходились, он уныло плелся в свою комнату.
Младшая двоюродная сестра Мэн-кэ вполне открыто выражала свою неприязнь к Я-наню. Однажды, когда Мэн-кэ встала, собираясь покинуть гостиную, она вышла следом за ней. Рука об руку они поднимались по лестнице.
– Сестрица Мэн-кэ, о чем это ты с ним часами секретничаешь?
В голосе сестры звучала насмешка.
– Когда-то он был нашим соседом, жил напротив, мы вместе учились.
– Неужели так интересно все время вспоминать прошлое? Поговорила бы лучше с Тань Мином, он, право, занятный.
– Я и с ним часто беседую.
Сестра проводила Мэн-кэ до дверей ее комнаты и весело сказала:
– Спокойной ночи! До завтра!
Через несколько дней после разговора с сестрой Мэн-кэ попросила у Тань Мина краски, холст и начала учиться писать маслом. Целые дни она просиживала у себя в комнате, то старательно копируя свои излюбленные рисунки, то пытаясь нарисовать темно-голубое небо, видневшееся из окна, бамбуковую ограду напротив дверей, дерево за углом дома…
Наконец однажды, потратив несколько часов, она нарисовала уголок сада, беседку, правда, перенесенную ближе к дому, гвоздичные деревья и Ли-ли, играющую на зеленой лужайке в мяч, и, ощутив глубокое удовлетворение, поспешила к кузине, чтобы показать ей свое произведение. Мисс Ян выхватила у нее картину и побежала хвастать перед всеми домашними. Тань Мин первым дал свой отзыв:
– Прекрасно!
Сяо-сун тоже наговорил ей кучу комплиментов.
Поощренная этими похвалами, Мэн-кэ уверовала в свои способности и с еще большим рвением стала заниматься живописью. Теперь она писала не только пейзажи, открывавшиеся из окна, но пыталась также рисовать людей.
Сяо-сун прислал ей целый набор красок и других принадлежностей для рисования, а также небольшой складной стульчик вместе с изящным мольбертом. Это, естественно, усилило ее желание чаще выходить из дому и рисовать с натуры. В такие часы ее любил сопровождать Сяо-сун, а иногда и Тань Мин, которому ради этого приходилось отпрашиваться с работы.
Втроем они отправлялись за город. Иногда Мэн-кэ удавалось нарисовать один-два этюда, а иной раз за оживленной беседой молодые люди забывали о живописи и, съев привезенные с собой консервы, фрукты, булочки, выпив вино, возвращались домой. Эти небольшие экскурсии увлекали Мэн-кэ. Тань Мин обладал природным юмором и живостью, двоюродный брат был всегда ласков, изыскан, заботлив, как нежно любящая мать. В их обществе Мэн-кэ чувствовала себя такой непосредственной и юной, словно была их маленькой сестренкой.
Однажды в комнате Сяо-суна девушка помогала старшему брату менять воду в аквариуме для золотых рыбок, как вдруг в соседней комнате послышались крики. Она бросилась на шум и увидела Чжу Чэна, студента, изучавшего экономику, который играл в шахматы с Тань Мином. Чжу Чэн, весь красный от гнева, требовал, чтобы ему вернули фигуру. Тань Мин стоял тут же и, крепко сжимая в руке ладью, ни за что не желал уступить.
Наконец он внял уговорам Мэн-кэ и согласился вернуть фигуру Чжу Чэну, но при условии, что тот больше не будет брать ходы обратно.
Мэн-кэ подсела к ним. Игра продолжалась. Сначала все шло тихо и мирно, но потом Тань Мин, собираясь объявить противнику мат, сделал неосторожный ход и, сам того не замечая, поставил своего коня под удар коня Чжу Чэна. Тот ничего не заметил. Он долго размышлял, как устранить опасность, и, тяжело вздохнув, передвинул своего короля на соседнюю клетку.
Тань Мин хотел сделать следующий ход, но Мэн-кэ неожиданно одной рукой удержала его, а другой сняла коня Чжу Чэна.
– Король, король! – воскликнула она. – Постой, Тань Мин, я сделаю ход за тебя!
Чжу Чэн только теперь спохватился, что упустил возможность взять коня противника да еще дал ему съесть своего собственного коня, в то время как стоило ему сделать ход ладьей, и партию можно было считать законченной. Он снова поднял шум, требуя, чтобы ему возвратили ход.
Мэн-кэ громко рассмеялась и смешала фигуры. Тань Мин, улыбаясь, дерзко смотрел на нее. Он даже осмелился отпустить несколько неприличных острот, на которые не решился бы в обычное время.
Мэн-кэ после этого несколько дней избегала с ним встреч. Однако вскоре отношения между ними понемногу наладились, ибо Мэн-кэ по-прежнему хотелось чувствовать себя беззаботным ребенком, а ему – изображать себя человеком искренним и во всем сведущим.
Однажды вечером они снова играли в шахматы. Мэн-кэ сидела напротив Тань Мина, и Сяо-сун немного позади, наискосок от нее, опираясь на спинку ее стула. Он то и дело давал ей советы и, протягивая руку из-за ее спины, хватался за фигуры. Всякий раз, когда он наклонялся, горячее дыхание щекотало ей шею, и она невольно отстранилась. Сяо-сун видел тень ее длинных ресниц и старался заглянуть в глубину ее глаз. Он даже пододвинул свой стул поближе.
Мэн-кэ, поглощенная игрой, не замечала, что пара глаз напротив пристально следит за каждым движением ее тонких изящных пальцев с ровно и аккуратно подстриженными бледно-розовыми ногтями, красиво оттеняющими белоснежную руку. Кожа на руке казалась прозрачной, как кристалл, под ней едва виднелись тоненькие, как шелковинки, синие прожилки.
Тань Мин, по-видимому, думал о чем-то постороннем, поэтому приходилось все время напоминать ему, что теперь его ход. Он делал вид, что играет внимательно, но в результате проиграл партию. Мэн-кэ тряхнула головой и радостно воскликнула:
– Я же говорила, что мне не нужны помощники! Разве я не делаю успехов? Погляди, Сяо-сун, он все время проигрывает!
Двоюродный брат улыбнулся. Проигравший тоже был доволен и на все лады расхваливал Мэн-кэ.
Еще не окончилась игра, как в гостиную, держась за руки, вошли мисс Ян и двоюродная сестра.
– Посмотри на меня, милая Мэн-кэ! – воскликнула мисс Ян, едва переступив порог.
– Ах, как прелестно! – Тань Мин тотчас же сорвался с места и бросился ей навстречу, протягивая руку… Он несколько раз понюхал пучок страусовых перьев, свисавших со шляпки золотистого цвета, и принялся громко хвалить аромат духов.
Мэн-кэ не понравился чересчур шикарный наряд мисс Ян и особенно красная безрукавка, такая яркая, что глазам становилось больно. Да и платье казалось слишком пестрым по сравнению с черным атласным платьем двоюродной сестры, на котором единственной отделкой была золотая оборочка.
И все же надо было восхищаться, чтобы польстить самолюбию мисс Ян. Мэн-кэ не знала, как это сделать, но в конце концов после небольшой заминки последовала примеру других.
– Ах, как прелестно! Как очаровательно! – воскликнула она, еще раз бросив взгляд на напудренное и нарумяненное до неестественности лицо подруги.
– Дорогая Мэн-кэ, это платье – подарок старшего брата. Как выразился один из его сослуживцев по бирже, оно наряднее, чем у самой госпожи Хэй, примадонны из «Нового мира». Переодевайся скорее, поедем туда – брат сегодня придет пораньше!
– Я не поеду, – не задумываясь, ответила Мэн-кэ.
Одно упоминание о «Новом мире» вызывало у нее неприятное воспоминание: как-то вскоре после приезда в Шанхай она с подругами по училищу отправилась в «Новый мир» погулять, и там над ними насмехались какие-то распутники.
Смекнув, в чем дело, Сяо-сун едва заметно улыбнулся, сел в кресло и стал листать книгу, всем своим видом показывая, что тоже не собирается идти. Сестра снова хотела позвать Мэн-кэ, но мисс Ян уже направилась к двери, увлекая за собой упирающегося Тань Мина.
– Ладно, пошли! Их все равно не вытащишь! Позовем этого «соню», Чжу Чэна.
За Мэн-кэ пришел старший двоюродный брат, но она уже поднялась к себе.
Внизу резко засигналил автомобиль, возвещая, что все уехали.
Тоска охватила Мэн-кэ. Она сбросила халат и вышла на террасу подышать воздухом. Время было раннее, луна еще не взошла, прямо над головой мерцала холодным светом Ткачиха. Млечный Путь смутно белел на фоне темного неба.
Легкий ветерок трепал волосы Мэн-кэ. Глубокая ночная тишина усилила ее грусть. Она понурила голову и прислонилась к каменным перилам.
