Джек Лондон - Дочь снегов. Сила сильных
— И я тоже, — сказала Фрона, схватив его за руку. (У нее была дурная привычка хватать за руку людей, которых она любила.) — Ведь целых десять лет прошло с тех пор, как я уехала отсюда.
Ирландец проложил себе дорогу через толпу, работая точно ломовой, и Фрона легко и спокойно двигалась сзади, под прикрытием его широкой спины. Новички с глубоким почтением провожали взглядом королей Эльдорадо, ибо для них это были божества Севера. Когда они скрылись в лавке, в толпе снова послышались взволнованные голоса.
— Кто эта девушка? — спросил кто-то.
И Фрона, переступая через порог, услышала ответ:
— Дочка Джекоба Уэлза. Не слыхали о Джекобе Уэлзе? Где же вы были до сих пор?
Глава II
Она вышла из чащи серебристых берез и легко побежала по обрызганному росой лугу. Первые лучи солнца золотили ее распущенные волосы. Рыхлая от влаги земля мягко поддавалась под ее ногами, сырая трава била ее по коленям и обдавала сверкающими брызгами жидких алмазов. Утренняя заря румянила ей щеки, зажигала искры в глазах, и вся она сияла юностью и любовью. Фрона выросла на лоне природы, заменившей ей мать, и питала страстную любовь к старым деревьям и зеленым побегам, стелющимся по земле. Смутный шорох пробуждающейся жизни радовал ее слух, а влажные запахи земли ласкали обоняние.
Там, где верхний край луга тонул в темной и узкой полосе леса, среди прозрачных одуванчиков и ярких лютиков, она наткнулась на целую полянку крупных аляскинских фиалок. Бросившись на землю, девушка зарыла лицо в благовонную прохладу пурпурных цветов и, обхватив руками нежные головки, окружила великолепным венком свою голову. Фрона нисколько не стыдилась в эту минуту своей восторженности. Она немало постранствовала по свету, пожила сложной жизнью, сталкиваясь с грязью и непогодой, и вернулась на родину такой же простой, чистой и здоровой, как и уехала. И, лежа здесь на земле, она радовалась этому и вспоминала прежние дни, когда вся Вселенная начиналась и кончалась для нее у горизонта и когда она совершила путешествие через перевал, чтобы увидеть бездну, которой, по ее мнению, завершалась земля.
В детстве она жила вполне примитивной жизнью, чуждой всяких условностей, за исключением немногих строго соблюдавшихся правил. Эти правила можно было выразить словами, которые она где-то вычитала позднее: «вера в пищу и сон». Этой веры всегда придерживался отец, размышляла девушка, вспоминая, с каким уважением люди произносили его имя. Этой вере он научил ее, Фрону, и она перенесла ее через пропасть в тот мир, где люди давно забыли о старых истинах и заменили их эгоистическими догмами и тончайшей казуистикой. Эту веру она привезла с собой обратно такой же свежей, юной и радостной, как и увезла. Ведь это так просто и ясно, рассуждала она, почему же людям не разделять ее веру — веру в пищу и сон? веру в тропу и охотничий лагерь? Веру, которая помогала сильным, чистым людям бесстрашно встречать грудью внезапную опасность и неожиданную смерть в бою и в волнах. Почему бы нет? Ведь это вера Джекоба Уэлза! Вера Мэта Маккарти! Вера индейских мальчиков, с которыми она играла в детстве! Вера девушек-индианок, которыми она предводительствовала в походе амазонок! Наконец, такова была и вера волкодавов, напрягавших в упряжи свои мускулистые члены и мчавшихся с ней по снегу! Это здоровая, реальная, хорошая вера, думала она, и волна счастья заливала ее душу.
Громкие трели реполова приветствовали ее из чащи берез, напоминая о том, что день уже наступил. Далеко в лесу с шумом вспорхнула куропатка, и белка точным движением перепрыгнула над ее головой и понеслась дальше с ветки на ветку, с дерева на дерево. С реки, скрытой за рядами деревьев, доносились голоса работающих искателей счастья. Заря оторвала их от сладкого сна и заставила снова взяться за тяжелый труд.
Фрона встала, откинула назад волосы и бессознательно направилась по старой тропинке, которая вела к селению вождя Георга и индейцев племени Дайи. По дороге ей попался мальчик, в одних штанах, босой, похожий на бронзового божка. Он собирал хворост и бросил на Фрону быстрый взгляд через бронзовое плечо. Она весело поздоровалась с ним на местном наречии; но мальчик покачал головой, дерзко рассмеялся и прервал свою работу, чтобы послать ей вдогонку неприличную брань. Фрону страшно удивила эта грубость: она прекрасно помнила, что ничего подобного раньше не бывало, и, проходя мимо рослого, хмурого индейца из племени Ситка, решила на всякий случай придержать язык за зубами.
На опушке леса перед ней открылось селение индейцев. Она остановилась пораженная. Это был уже не прежний поселок — десяток-другой лачуг, лепившихся на открытой поляне, словно ища друг у друга защиты. Перед ней лежало настоящее большое селение. Оно начиналось у самого леса и тянулось во все стороны по равнине, между разбросанными группами деревьев, спускаясь и поднимаясь по берегу реки, где стояли в десять-двенадцать рядов длинные пироги. В нем, по-видимому, слились несколько племен, рассеянных до того на тысячу миль по берегу. Ничего подобного Фроне не приходилось видеть прежде. Население почти целиком состояло из пришлых индейцев, перебравшихся сюда со своими женами, скарбом и собаками. Ей попадались индейцы из племен Юно и Врангель, ее толкали стиксы со свирепыми глазами, пришедшие из-за перевала, дикие чилькуты и индейцы с островов Королевы Шарлотты, и все они бросали на нее злобные, хмурые взгляды. Правда, изредка попадались исключения — еще более неприятные — в лице местных весельчаков, которые покровительственно подмигивали ей и бросали в лицо неповторяемые гнусности.
Это нахальство скорее раздражало, чем пугало Фрону, оскорбляя и нарушая радость свидания с родными местами. Однако она быстро сообразила, в чем кроется причина этой перемены: старый патриархальный строй времен ее отца отошел в область преданий, и цивилизация палящим вихрем пронеслась над этими полуварварскими племенами. Заглянув через поднятую полу одной из палаток, она увидела на земле группу мужчин с разгоряченными лицами и безумными глазами, сидевших кружком на корточках. Груда бутылок, валявшихся у входа, красноречиво свидетельствовала о бурно проведенной ночи. Какой-то белый, с хитрым и порочным лицом, сдавал карты, а на краю одеяла блестели кучки серебряных и золотых монет. В нескольких шагах от играющих жужжало колесо лотереи, и индейцы — мужчины и женщины — с жадными лицами протягивали заработанные в поте лица деньги в надежде получить жалкие выигрыши. Со всех сторон неслись визгливые нестройные звуки дешевых music boxes.
Какая-то старая индианка грелась на пороге хижины, обдирая кору с ивового прута. Вдруг она подняла голову и издала резкий крик.
— Хи-Хи! Тенас Хи-Хи! — восторженно бормотала она своими беззубыми деснами.
Фрона вся затрепетала: Тенас Хи-Хи. Маленькая Хохотушка! Так прозвали ее когда-то в далекие времена местные индейцы. Она повернулась и подошла к старухе.
— Как ты скоро забыла нас, Тенас Хи-Хи! — забормотала та. — А ведь глаза твои так зорки и молоды. Нет, старая Нипуза помнит дольше твоего.
— Так ты Нипуза? — воскликнула Фрона, слегка запинаясь, так как давно уже не говорила на этом языке.
— Да, да, Нипуза, — ответила старуха, увлекая ее за собою внутрь шатра. Она тотчас же отправила с каким-то спешным поручением босоногого мальчика, затем усадила гостью на полу и принялась любовно поглаживать руку Фроны, заглядывая своими гноящимися, тусклыми глазами в ее лицо.
— Да, да, Нипуза, которая быстро состарилась, как старятся все наши женщины. Та самая Нипуза, которая нянчила тебя на руках, когда ты была совсем крошкой; Нипуза, которая прозвала тебя Маленькой Хохотушкой; Нипуза, которая боролась за тебя со смертью, когда ты захворала, и собирала корни в лесу и травы в поле и настаивала из них чай и поила тебя им. Но ты мало изменилась с тех пор, и я сразу узнала тебя. Твоя тень на земле заставила меня поднять голову. Хотя немножко-то ты, пожалуй, все-таки переменилась: высокая стала и гибкая, точно стройная ива, и солнце с годами оживило поцелуями твои щеки; но волосы у тебя все те же, так же свободно развеваются и цветом напоминают темные морские водоросли, всплывающие во время прилива, а рот по-прежнему светло улыбается и не знает рыданий. А глаза твои так же ясны и правдивы, как в те дни, когда Нипуза бранила тебя за шалости и ты не оскверняла языка своего ложью. Ай! Ай! Женщины, которые приходят теперь в эту страну, совсем не такие.
— А почему у вас перестали уважать белых женщин? — спросила Фрона. — Ваши мужчины говорили мне в поселке скверные вещи, а когда я проходила по лесу, какой-то мальчик сделал то же самое. Такого безобразия не бывало в те времена, когда я играла здесь с вашими ребятишками.
— Ай! Ай! — ответила Нипуза. — Верно, верно. Но ты их не вини. Не изливай своего гнева на их головы. Потому что вина за это лежит на белых женщинах, которые приходят теперь в нашу страну. Они не могут сказать про одного какого-нибудь мужчину: «Это мой муж». А это очень скверно, когда женщина так ведет себя. Они смотрят на всех мужчин дерзкими, бесстыдными глазами, язык их нечист, а сердца испорчены. Вот почему твоих женщин больше не уважают у нас. На мальчишек не стоит обращать внимания: ведь это дети. А мужчины… почем они знают, что ты не такая?
