Федор Решетников - ГДЕ ЛУЧШЕ?
- Э! Мы не богачи какие!.. Обглядимся, тогда и устроимся, - сказал Горюнов.
Мало-помалу стали редеть и кустарники. Наконец путников охватил резкий сильный ветер с левой стороны, и перед ними открылась широкая равнина. Это ровное место походило не на поле, а скорее на озеро, потому что справа и слева виднелись небольшие возвышенности, частию покрытые кустарником, а в середине равнины виднелась вода; в одном Месте даже рос тощий мелкий кустарник, и от него до какого-то места стояли столбы. Но не это заняло путников. Налево от дороги строилось много барок; там и сям пилили доски, обтесывали бревна; народ копошился, и воздух оглашался стуком топоров, шарканьем пил, дружными возгласами нескольких голосов враз: "Дернем, подернем…" Наши путники не сводили глаз с рабочих и, наконец, подошли к одной кучке.
- Бог на помочь! - сказал Горюнов.
Рабочие посмотрели на пришедших, не переставая работать, и ничего не оказали.
- Почем робите?
- По шести рублев в месяц…
- Маловато.
- И это слава богу. А вы не здешние, што ли?
- Как не здешние? Любопытно стало - вот и спросили.
- Есть тут чего любопытного!
И путники пошли.
- А эта работа нам не с руки… У нас тоже строят барки, да только от них много не поживишься! - проговорил Короваев.
- Я помекаю: нельзя ли мне тут какую выгоду приобрести, - сказал в раздумье Горюнов.
Мало-помалу перед ними вырастало село, расположенное частию на низком, частию на холмистом месте; но виднелись только крыши и колокольни двух церквей, остальное же закрывалось рядом множества высоких столбов с перекладинами, насосов, варниц и высоких, в три яруса, амбаров.
Наши путники подошли как раз к промыслам, находящимся на берегу реки Дуги. По самому берегу, на невысоких, убитых деревом со сваями набережных стоят огромные соляные амбары; на воде стоят затянутые льдом два парохода, несколько судов и готовых уже барок или барок строящихся; между амбарами и набережными везде едут или с дровами, или с порожними дровнями. Далее, внутрь от амбаров, идут длинные лестницы к варницам; между ними стоят насосы, а расстояния между лестницами и насосами заняты дровами, бревнами, досками, кирпичом. Здесь рабочих почти не видать; но зато здесь пахнет серой, и, несмотря на холод, кое-где с насосов и крыш сочится рассол и сосульками отваливается на сырой снег.
Походили путники по варницам, высмотрели все, что им дозволили посмотреть, и, между прочим, узнали, что и здесь рабочие перебиваются кое-как, и здесь плата за труд небольшая, и поэтому редкий рабочий не находится в долгу у тех, которые нанимают его работать.
- Везде, верно, одно, - сказал Короваев.
- Посмотрим. Земля-то не клином сошлась, - заметил Горюнов.
- Коли у тебя денег много - можно весь свет, пожалуй, обойти.
- И не ходи! - сказал Горюнов, обернувшись к Короваеву"
Прошли они церковь; недалеко от церкви увидали постоялый дом. На постоялом никого теперь не было, и хозяйка очень обрадовалась, что к ней пришло много гостей.
- Ну, что ты с нас возьмешь за постой? - начал Горюнов.
- А долго вы проживете?
- Не всё же мы у тебя будем жить… Мы надолго пришли сюда, своим домком надо будет заводиться.
- Что ж, дело хорошее. Прежде у нас все свои робили на промыслах, а после воли столько наехало заводских, что беда! Есть даже и такие, кои и дома себе настроили.
- Ишь ты!
- Ей-богу! Только народ - собака, нашим промысловым не уступит: наш-то еще думает, как бы ему мешок с солью утащить, а тот уж этот мешок утащил. Право!
- И всем дело есть?
- Теперь помене стало, потому с волей господа крепко прижались: где бы нужно все варницы пустить, а они только четверть. Оттого и соли помене, и рабочим мало дают. Теперь-то мало работы; а то весной и бабам много работы.
После обеда молодежь, в том числе и Пелагея Прохоровна, улеглась спать, а Короваев с Горюновым пошли в село.
- На постоялом-то дворе невыгодно жить, Терентий Иванович, - сказал Короваев Горюнову.
- Надо будет поискать квартиру.
- Только я с вами жить не буду.
- Это дело твое, а я тебя не неволю. Только мы с тобой еще походим, поглядим, что за народ здесь.
Отправились они в харчевню. Там четверо мастеровых пили чай.
Короваев и Горюнов сели к столу, недалеко от мастеровых.
- Ежели мне теперь Усольцев не заплатит, я его камнем.
- Ну, не горячись. Уж ты эту песню давно поешь!
- Не веришь?
- А помнишь, как он с Агашки-то платок содрал, как ты расходился? И ничего!
- Агашка сама с ним разделалась.
- Полно!! Агашка, известно, поругалась-поругалась, да и только. А што наша ругань? Нет, ты бы его смазал хорошенько.
- Я его с лестницы!
- Дурак! С лестницы спустишь - в острог попадешь! Не так ли? - спросил мастеровой, обращаясь к Короваеву.
- Чево и говорить.
- А вы не здешние? Видно, на работы пришли?
- Да.
- То-то!
- Ну, и обожглись, значит. Заводские?
- Заводские. Только жить-то там нельзя: покосы и дома отняли; совсем разорили.
- Скверно. А все ж на одном месте лучше, я те скажу, потому всё свои, свои и выдадут, и выручат. Так ли?
- Это так. Только больно неприятно, когда есть нечего.
- Полно-ко! Коли бы жрать нечего было, не пил бы чай…
- Это можно себе позволить. Иной последние деньги на водке пропивает.
- Дело, братец, говоришь. Каким же ты ремеслом думаешь заняться?
- Да надо приглядеться. Я столяр.
- Барин!
- Почему барин?
- Потому что тяжелой работы не знаешь, с господами знаешься. С такими людьми мы компанство не водим; а потому - дабы повелено было, не доводя до греха, убираться вашему брату, стругалу, подобру-поздорову! - И мастеровой подошел к Короваеву.
- Однако ты, видно, по гражданской печати обучен? - проговорил, смеясь, Короваев.
- А это видишь? - сказал мастеровой, показывая черный кулак.
- И свои имеем.
- Тебе говорят - уходи, потому эта харчевня наша: здесь все промысловые, с Поносовского промысла.
- Чем же мы вам мешаем?
- Мешаете, да и все тут.
- Послушайте! Уходите добром… Наши скоро придут; их много: их не заговоришь и не переборешь.
Короваев и Горюнов не шли.
Мастеровые стали шептаться. Немного погодя один из них вышел.
- Понимаешь? - сказал шепотом Короваев Горюнову.
- Гармонийку-то я забыл, вот што скверно! - отвечал Горюнов.
Вдруг в харчевню вошло человек пять рабочих. У двоих за кушаками были засунуты сырые серые мешки, остальные ничего не имели при себе.
- Где? Эти?! - крикнул дюжий рабочий и подошел к Короваеву и Горюнову, которые держали в руках блюдечки с чаем.
- Кто вы такие? - крикнул рабочий, уперши руки в бока и разодвинув ноги.
Остальные окружили стол, за которым сидели Горюнов и Короваев.
- А ты из каких, из полицейских? - спросил Короваев, поставив блюдечко.
- Из полицейских.
- Ну, так иди туда, откуда пришел!
- Ты зубы-то не заговаривай, а коли тебя турят (гонят), так пошел! - проговорил другой рабочий.
- Никто меня не волен гнать, потому я такие же деньги плачу, как и все.
- То-то, не такие. Афанасьич не возьмет с вас того, што он с нас берет.
- Известно. С ненаших всегда вдвое, - сказал хозяин харчевни и захохотал.
- То-то и есть. Вы должны быть благодарны, что мы вашему хозяину барыш доставили. Не приходи бы таких дураков, как мы, - пришлось бы закрывать заведение.
- Ох ты, осел!.. Много ты передашь!.. Хороший человек водку берет, а то пришли, взяли чаю на гривенник, да и сидят целый день! - проговорил хозяин и подошел к столу.
- Эй! кто из вас водку пьет - угощу! Знай терентьевского Горюнова! - сказал Горюнов вставши, - и сделал такую гримасу, что все смотревшие на него захохотали.
Скоро явился полуштоф; по выпитии из него по стаканчику рабочие уже не ругались с терентьевцами, а дружно разговаривали.
От них они узнали, что соляные промыслы находятся в трех селениях, отстоящих в недалеком расстоянии одно от другого, - Моргунове, Притыкине и Демьянове. Из них первые два принадлежали пяти разным владельцам, а Демьяново - казне. Сами господа никогда не жили в своих селах, а некоторые из них даже и не бывали в них. Они жили или за границей, или в столицах, и поэтому всеми делами заправляли управляющие с приказчиками, которые были или местные купцы, или отставные чиновники, и обращались с рабочими, как настоящие господа. Но этих господ рабочим приводилось видать на промыслах очень редко, раз или два в год; настоящими же хозяевами были смотрителя, нарядчики и тому подобная мелюзга, которая из каждого рубля, из каждой рогожи или куля старалась приобрести в свою пользу копейку. Они обсчитывали рабочих ежедневно; жалобы на них не принимались или оставались без уважения, и если, несмотря на это, рабочих всегда много было на промыслах, так потому только, что им нечего было есть; куда ни пойди, все работы находятся в руках этих пиявиц, например - постройка барок, судов, караулы, очистка льда и т. п.; даже торговлю всю они забрали в свои руки. Из всего этого Горюнов вывел то заключение, что ему здесь ничего не приобрести, и крепко призадумался.
