Георгий Тушкан - Друзья и враги Анатолия Русакова
— Случаи? — воскликнул пассажир с книгой. — Их немало, не только плохих, а и хороших. Я сам — случай.
И со мной когда-то случилось…— Он показал на татуировку выше локтя.
— Вот и защищаешь…
— Вот и защищаю, потому что вижу цену человеку. Ежели уж парень так говорит, не ловчит перед народом, не валит вину на Сашку да Машку — значит, хоть топило его и ломало, да не сломало и не утопило. Выбрался… Человеком хочет стать. И нечего всяким горлопанам мутить душу его, сбивать с веры в себя…
— Это я горлопан?
— Не позволю обижать, травить парня, ставшего на правильный путь. Когда я после лагеря устраивался на работу, нашлись такие, вроде тебя, недоумки, ставшие поперек пути в правильную жизнь. Ну, свет не без умных людей. А то бывает и так: сам тихий ворюга, нахапает, дачку из ворованного и на ворованное себе построит, и сам же орет: «Берегись вора!»
— Позвольте…
— Не позволю! Тоже придумал потеху! Как не стыдно!
В словах этого человека было столько твердого сознания правоты и справедливости, что любопытные разошлись, испытывая неловкость. В купе вошел молодой человек и обратился к нему:
— А мы вас давно ждем, Николай Иванович!
Пассажир встал и негромко сказал Анатолию:
— Не будь овцой, а то волки съедят. Ежели кто к тебе привяжется — дай мне знать. Я буду в крайнем купе направо.
Он быстро двинулся из купе. Молодой человек задержался, уступая ему дорогу. Мужчина с одутловатым лицом, все еще стоявший у косяка, тронул его за плечо и шепотом спросил:
— Этот — кто такой?
— Николай Иванович Семахов, — ответил молодой человек таким тоном, будто это все объясняло. И, так как рыхлый пассажир все еще удерживал его, добавил: — Сталевар! Вы что? Газет не читаете?
Пассажир что-то проворчал и ушел.
В купе наступила тишина. Все молчали.
«Не будь овцой, а то волки съедят», — мысленно повторил Анатолий. — А как же с решением ни во что не вмешиваться, никогда не ввязываться?»
3Девушка негромко проговорила:
— Ну, зачем вы сказали о…— Она запнулась. Не хотелось произносить такие страшные слова, как «разбой, грабеж».
— Как — зачем? — нахмурился Анатолий. — Обещал говорить только правду и говорю. А сейчас вижу, что это не легко…
Мать девушки насторожилась.
«Этот пусть раскаявшийся, но все равно преступный тип, — беспокойно думала она, — своей искренностью, конечно показной, хочет вызвать сочувствие Лики. А она очень отзывчива, ее подкупают честность, благородная поза. Надо сейчас же прекратить это знакомство».
И Агния Львовна с подчеркнутой сухостью спросила:
— Сколько я вам должна за две бутылки воды?
— Да ничего! Я ведь так… угостил, — смущенно пробормотал Анатолий.
— В мои принципы, — заявила Агния Львовна, — не входит принимать угощение от незнакомых лиц. Так сколько же?
— Я не знаю… Да не надо! Мелочь… Не возьму.
— Повторяю, это вопрос принципа! Сколько же?
— Не помню, — резко ответил молодой человек.
Агния Львовна подсчитала сама и протянула деньги.
Они так и остались лежать на столике. Анатолий отвернулся и, почти уткнувшись лбом в стекло, стал смотреть в окно.
Вдруг девушка порывисто встала.
— Лика! — громко, даже несколько вызывающе сказала она и протянула руку юноше.
В этом жесте было все: и протест против мнения большинства, и стремление показать, что она, Лика, совсем не такая, как другие, и утверждение своей самостоятельности, и осуждение матери.
Анатолий был самолюбив, как и большинство молодых людей. Встретив такое враждебное отношение к себе попутчиков, он ни за что не стал бы добиваться их расположения. Но девушка смотрела на него с таким искренним доброжелательством, без малейшего намека на оскорбительную жалость, смотрела так открыто и прямо! Он поспешно вскочил, задев плечом верхнюю полку, и порывисто сжал девичью руку. Ведь это была рука первого человека «на воле», протянутая ему в знак доверия. И он постарался вложить в рукопожатие и во взгляд всю силу своей благодарности.
— Анатолий Русаков, — четко назвался он, глядя в большие карие глаза этой смуглой стройной девушки. Он стоял, не выпуская ее руки, и вопросительно смотрел на Агнию Львовну. Та подчеркнуто резко отвернулась к окну. Девушка искоса взглянула на мать и сердито сжала пухлые, почти ребячьи губы.
— Лика — это Елена. Елена Троицкая, — добавила она, отнимая руку, и, чтобы сгладить неловкость, заговорила быстро, почти скороговоркой: — Вы были в Крыму? Не были! Ах, как там хорошо, изумительно! Море синее-синее, как на детской картинке. А кругом зеленые горы и серые скалы. И внизу, у моря, золотая полосочка пляжа. Я в первый же день обгорела на солнце, и мама три дня мазала меня кислым молоком и не позволяла выходить. Но потом я наверстала. Видите, как загорела?
Девушка приподняла темно-золотистые обнаженные руки.
«Красивые руки», — подумал Анатолий, но сказал:
— Красивый загар!
Лика принялась рассказывать о походах и поездках по Крыму — о вершине Четырдага, где их застал туман, об олене в заповеднике, о летучих мышах в пещерах и о ядовитых сколопендрах.
— Нет, вы обязательно побывайте в Крыму!
— Клянусь! — с шутливой торжественностью провозгласил Анатолий и усмехнулся чуть снисходительной улыбкой взрослого, порядком уставшего человека, странно мелькнувшей на его мальчишеском лице.
— Вы чего посмеиваетесь? Я серьезно говорю! — горячилась Лика. — Лучше всего начать с поездки на теплоходе «Россия», от Одессы до Ялты. Почему вы улыбаетесь?
— Почему я улыбаюсь? — переспросил юноша. — Да так… Вот вы говорите: «Крым, море, горы, теплоход…» Сами радуетесь и обязательно хотите, чтобы все люди кругом также радовались. Вы… ну, в общем, славная, очень хорошего людям хотите…
— Приятно слышать! Вы, оказывается, мастер на комплименты. Поздравляю! — Девушка кокетливо поправила волосы.
Анатолий смешался, насупился и с нарочитой грубоватостью пробасил:
— Где уж нам, виноватым да сероватым, деликатесы разводить… Значит, на теплоходе «Россия» вдоль Крыма путешествовать советуете? Только у меня на это монет нет, да и некогда. У меня делов, — он так и сказал «делов», — полон рот.
Теперь Лика смутилась так, что даже сквозь плотный коричневый загар пробился румянец и залил все ее лицо и тонкую шею. Она взлохматила только что охорошенную головку и, не зная, что сказать, пробормотала:
— У моих друзей-студентов тоже было маловато денег, они по туристским путевкам поехали… А я… я в Крыму не бездельничала, я собирала образцы окаменелостей из юрских отложений…
— Вы студентка? — миролюбиво спросил Анатолий после минутной паузы.
— Я выдержала экзамены в МГУ, — обрадовалась Лика. — Мы будем заниматься в новом здании на Ленинских горах. Вы там были?
— Когда же? Показывали кинохронику в колонии.
— Ах, да! — Лика снова так покраснела, что даже росинки пота проступили на висках. «Дура бестактная, — мысленно ругала она себя. — Лошадь!»
Анатолий, будто ничего не замечая, продолжал:
— Я, знаете, всерьез метил в путешественники. Бывало, вернется мой дядя, штурман дальнего плавания, из рейса и столько порасскажет! Подарил он мне книгу Дарвина «Путешествие на корабле „Бигль“. Я ее раза три прочитал. Разложу на полу большую карту мира, на нее книгу, сам тут же растянусь и путешествую… И твердо решил: объезжу все океаны! Потом читал книгу о путешествиях Пржевальского, „В сердце Азии“, и захотелось стать таким, как он. Потом решил пойти по маршрутам Арсеньева. Дядя взял меня с собой на охоту. Ну, уж тут я твердо надумал стать следопытом-охотником и на всю жизнь уехать на Север. Книги об охотниках и путешественниках помогали мне в самые трудные и скверные дни даже в колонии…
— А я бы не могла убивать птичек.
— А волки, лисы, медведи? Да разве в добыче дело?
Важно другое: лес, реки, болота, утренние зори… Соревнование с птицей и зверем в зоркости, ловкости, выдержке. Это мировецкий спорт, больше чем спорт.
— Значит, вы изменили науке и решили стать охотником?
— Охотился-то я всего два раза, дядя редко бывал в Москве. А путешествовать и вовсе не пришлось. Разве что ночью убежим из пионерского лагеря, лазаем по кручам и бродим в лесах, ориентируясь по звездам. А то форсируем реку и построим шалаш на острове, разведем костер, наловим рыбы, сварим уху. А сейчас я люблю автомобиль. — Анатолий блаженно улыбнулся. — Сядешь за баранку и весь мир забудешь. Я бы такой вездеход построил, чтобы летать мог. Сел бы на такой— это получше теплохода «Россия» — и подался в дальние края!
— На великие свершения! — воскликнула Лика, и нельзя было понять: то ли всерьез, то ли это был иронический возглас.
— Какие уж там «великие свершения», — отрезал Анатолий. — Мне бы десятый класс окончить… А потом, может, удастся в автомеханический институт поступить.
