Джон Апдайк - Кролик, беги
– И он в нее, между прочим, попадал, если ты заметил.
– Иногда. Иногда попадал. Не морщи свой носик, Гарри. Не думай, что мы не ценим твой талант.
Судя по тому, как он действует руками – бьет по столу, заученными движениями поднимает их и опускает, – Кролик делает вывод, что он частенько разглагольствует за столом. Однако руки слегка дрожат, и, заметив, что Гаррисон его побаивается, Кролик теряет к нему всякий интерес. Приходит официантка; Гаррисон заказывает виски со льдом для себя и Маргарет и еще один дайкири для Рут; Кролик смотрит вслед удаляющейся темной спине, словно на свете нет ничего лучше, чем этот треугольничек черного бюстгальтера между двумя лиловато-коричневыми подушками мышц. Он хочет, чтобы Рут заметила его взгляд.
Гаррисон теряет свою коммивояжерскую уверенность.
– Я тебе не рассказывал, что однажды говорил мне про тебя Тотеро? Ты меня слушаешь, ас?
– Что же он говорил?
О Господи, этот тип просто старый зануда, а ведь ему еще и тридцати нет.
– Он мне сказал: «Это строго между нами, Ронни, но я надеюсь, что ты воодушевишь команду. Гарри никогда не думает о команде».
Кролик смотрит сверху вниз на Маргарет и через стол на Рут.
– А теперь я расскажу вам, что было на самом деле. Гаррисон пришел к Тотеро и заявил: «Настоящий лидер – это я, верно, тренер? Я – настоящий ас, верно? Не то что этот паршивый хвастун Энгстром». А Тотеро, наверно, спал и ничего ему не ответил, вот Гаррисон с тех пор и воображает, будто он – настоящий герой, классный игрок. Понимаете, когда в баскетбольной команде появляется какой-нибудь неуклюжий толстозадый коротышка, который ни на что не способен, его называют классным игроком. Не знаю уж, где он играет во все эти игры. Наверно, у себя в спальне.
Рут смеется, меньше всего он хотел ее рассмешить.
– Это не правда. – Тренированные руки Гаррисона мелькают еще более суетливо. – Тотеро мне это сам сказал. Впрочем, ничего нового в этом не было, это вся школа знала.
Неужели? Никто никогда ему не говорил.
– О Господи, давайте не будем говорить о баскетболе. Куда б я с этим подонком ни пошла, мы только о нем и говорим, – вставляет Рут.
Неужели на его лице появилось сомнение, и она сказала это, чтобы его подбодрить? Неужели она хоть капельку его жалеет?
Гаррисон, очевидно, догадался, что вел себя немного нахальнее, чем приличествует обходительному коммивояжеру. Он вынимает сигарету и зажигалку «ронсон» в футляре из крокодиловой кожи. Словно дети, собравшиеся вокруг фокусника, они во все глаза смотрят, как он щелкает ею, извлекая аккуратный язычок пламени.
Кролик поворачивается к Маргарет – при этом ему кажется, будто он точно так же поворачивался к ней миллион лет назад, – и говорит:
– Вы мне так и не ответили.
– Черт его знает, где он. Наверно, вернулся домой. Он был болен.
– В каком смысле? Действительно болен, или... – Рот Гаррисона кривится в забавной гримасе – он одновременно и улыбается и морщится, словно столичный житель, желающий продемонстрировать жалким провинциалам нечто такое, чего они отродясь не видывали, и, чтобы у них не осталось никаких сомнений, постукивает себя по лбу:
– Болен, болен, болен?
– Во всех смыслах, – отвечает Маргарет. Мрачная тень пробегает по ее лицу и как бы отделяет ее и Гарри, который замечает эту тень, от остальных, уводя их обоих в таинственную эпоху, в которой они оба были миллион лет назад, и Гарри пронзает странное чувство вины оттого, что он здесь, а не там, где никогда не бывал. Рут и Гаррисон, сидящие напротив под мигающим красным светом, улыбаются им словно из самого сердца преисподней.
– Дорогая Рут, – говорит Гаррисон. – Как ты живешь? Я часто о тебе вспоминаю, беспокоюсь, как ты там.
– Можешь не беспокоиться. – Однако она явно польщена.
– Я просто думаю, способен ли наш общий друг обеспечить тебе жизнь в том стиле, к какому ты привыкла.
Негритянка приносит напитки, и Гаррисон размахивает у нее перед носом крокодиловым «ронсоном».
– Настоящая кожа, – замечает он.
– Неужели? – произносит она. – Ваша собственная?
Кролик смеется. Ему нравится эта женщина.
Когда она уходит, Гаррисон наклоняется вперед со слащавой улыбочкой, какой улыбаются детям.
– Известно ли тебе, что мы с Рут как-то раз ездили в Атлантик-Сити? спрашивает он Кролика.
– С нами была еще одна пара, – поясняет она Гарри.
– Омерзительная пара, – говорит Гаррисон, – которая предпочитала уединение в своем обшарпанном бунгало золотым лучам солнца на воздухе. Представитель ее мужской половины позже с плохо скрытой гордостью мне признался, что он в течение весьма короткого периода в тридцать шесть часов одиннадцать раз подряд пережил оргазматическую кульминацию.
– Послушать тебя, Ронни, так можно подумать, будто ты учился в Гарварде, – смеется Маргарет.
– В Принстоне, – поправляет он. – Я хочу произвести впечатление выпускника Принстона. Гарвард здесь не котируется.
Кролик смотрит на Рут и видит, что она выпила первую порцию дайкири и принялась за вторую. Она хихикает.
– Хуже всего то, – говорит она, – что они занимались этим делом в машине. Несчастный Ронни сидел за рулем, лавируя в воскресных пробках, а когда мы остановились перед светофором, я оглянулась и увидела, что у Бетси платье задрано до головы.
– Я не всю дорогу сидел за рулем, – говорит ей Гаррисон. – Помнишь, в конце концов нам все же удалось посадить за руль его.
Голова его наклоняется к Рут за подтверждением, и розовая плешь блестит.
– Да, верно. – Рут смотрит в свой бокал и снова хихикает, возможно при воспоминании о голой Бетси.
Гаррисон внимательно следит, какое впечатление все это производит на Кролика.
– У этого типа, – продолжает он нагло-обходительным тоном, словно предлагая выгодную сделку, – у этого типа была любопытная теория. Он считал... – руки Гаррисона взлетают в воздух, – он считал, что в самый критический – как бы это получше выразиться? – в самый кульминационный момент следует как можно сильнее ударить партнершу по лицу. Если, конечно, находишься в соответствующем положении. Иначе бей куда попало.
Кролик моргает; он и вправду не знает, как вести себя с этим гнусным типом. И тотчас же, буквально в мгновение ока, под влиянием спиртного, которое испаряется у него под ребрами, он вдруг чувствует, что ему на все наплевать. Он смеется, по-настоящему смеется. Пусть все они катятся к чертям.
– А как насчет того, чтобы кусаться?
Ухмылка Гаррисона, долженствующая означать: «Я тебя понял, приятель», застывает; реакция у него не настолько быстрая, чтобы он мог сразу сориентироваться.
– Кусаться? Не знаю.
– Он, наверно, об этом не подумал. Хороший кровавый укус – нет ничего лучше. Конечно, я понимаю, что тебе мешают искусственные зубы.
– Разве у тебя искусственные зубы, Ронни? – восклицает Маргарет. – Как интересно! Ты никогда не говорил.
– Конечно, искусственные, – поясняет ей Кролик. – Неужели вы думали, что эти две клавиши от рояля его собственные? Они ведь и рядом с настоящими не лежали.
Гаррисон сжимает губы, но не может позволить себе отказаться от вымученной ухмылки, и она резко искажает его лицо. Языком он тоже еле ворочает.
– В том доме, куда мы захаживали в Техасе, – говорит Кролик, – была одна девица, так у ней весь зад был так сильно искусан, что напоминал кусок старого картона. Который долго пролежал под дождем. Ее только для того и держали. В остальном она была девственница.
Оглядев слушателей, он видит, что Рут тихонько качает головой, словно хочет сказать: «Не надо, Кролик», так бесконечно грустно, так грустно, что тонкий слой песка как бы окутывает ему душу и затыкает рот.
– Это похоже на рассказ про ту блядь, у которой была самая большая... а, вы, наверно, не хотите про это слушать, – вставляет Гаррисон.
– Хотим. Валяй, – говорит Рут.
– Ну так вот, этот парень...
Лицо Гаррисона качается в мерцающем свете. Руки начинают иллюстрировать рассказ. Бедняге, наверно, приходится раз пять на дню восхвалять достоинства своего товара, думает Кролик. Интересно, чем он торгует, скорее всего идеями, вряд ли чем-нибудь столь же осязаемым, сколь «чудо-терка». «...по локоть, потом до плеча, потом ныряет с головой, уходит по грудь и ну ползти вперед...» Милая старая «чудо-терка». Кролику даже кажется, будто он держит ее в руке. Рукоятки были на выбор трех цветов – бирюзовые, алые и золотые. Самое забавное, что она действительно делала все то, что про нее говорили, – действительно чистила и натирала репу, морковь, картошку и редиску быстро и аккуратно, в ней была такая длинная щель с острыми, как у бритвы, краями... "...видит того, другого, парня и говорит ему: «Эй, ты не видал тут...» Рут безучастно сидит на своем месте, и Кролику приходит в голову ужасная мысль, что ей все равно, для нее нет никакой разницы между ним и Гаррисоном, да и есть ли, в сущности, между ними разница? Весь интерьер затуманивается и сливается в нечто огромное и красное, словно внутренность желудка, который их всех переваривает, "...а тот другой парень и говорит: «Угораздило, дьявол! Я тут уже три недели ищу свой мотоцикл!»
