Роберт Стивенсон - Собрание сочинений в пяти томах. Том 5. Сент-Ив. Стихи и баллады
— Почернеть и посинеть?! — повторил стряпчий. — Он что, бредит?
— Нет, — возразил я, — просто он мне кое о чем напоминает.
— Что ж, надеюсь, на него можно положиться, — сказал Роумен. — Так, значит, ты тоже друг мистеру Энну? — спросил он юнца.
— С вашего позволения, сэр, — отвечал Роули.
— Это несколько неожиданно, — заметил Роумен, — но, мне кажется, ему можно верить. Я полагаю, он малый честный. Его родители — честные люди. Ну-с, Джордж Роули, можешь воспользоваться случаем и, не мешкая, отработать эту монету: поди скажи мистеру Поулю, что твой господин пробудет здесь самое малое до завтрашнего полудня, а то и дольше. Скажи, что у него здесь еще миллион дел, а еще того более — дел, которые нельзя должным образом оформить, иначе как у меня в конторе на Хай Холборн-стрит. Вот что... Давайте-ка с этого и начнем, — продолжал он, отпирая дверь. — Разыщи... мистера Поуля и все ему передай. И единым духом назад, я хочу поскорей расхлебать эту кашу.
Едва Роули вышел, адвокат взял понюшку табаку и взглянул на меня чуть подобревшим взглядом.
— Ваше счастье, сэр, что лицо ваше говорит само за себя, оно лучше любого рекомендательного письма. Возьмите хоть меня: я старый воробей, меня на мякине не проведешь, и я берусь за ваше весьма беспокойное дело; или возьмите этого деревенского паренька: у него достало ума не отказаться от подкупа и достало преданности прийти и рассказать вам об этом. И всему причиной, я думаю, ваша наружность. Хотел бы я знать, какое впечатление она произведет на присяжных!
— И как она понравится палачу, сэр? — спросил я.
— Absit omen,[39] — благочестиво произнес мистер Роумен.
И тут я услышал звук, от которого у меня душа ушла в пятки: кто-то осторожно нажимал на ручку двери — проверял, заперто ли. А мы до этого не слышали никаких шагов. С тех пор, как ушел Роули, в нашем крыле дома стояла полнейшая тишина. И у нас были все основания полагать, что, кроме нас, здесь никого нет, и тем самым, кто бы ни стоял сейчас под дверью, он пришел тайком, а стало быть, намерения у него недобрые.
— Кто там? — крикнул Роумен.
— Прошу прощения, это я, сэр, — послышался вкрадчивый голос Доусона. — Я от виконта, сэр. Он бы весьма желал переговорить с вами по делу.
— Передайте ему, Доусон, что я скоро приду, — сказал поверенный. — Сейчас я занят.
— Благодарю вас, сэр! — был ответ.
И мы услышали, как его шаги медленно удаляются по коридору.
— Да, — сказал мистер Роумен, понизив голос и сохраняя напряженную позу человека, который весь обратился в слух, — там и еще кто-то идет. Уж я не ошибусь!
— А ведь вы правы! — сказал я. — И вот что неприятно: мне кажется, второй остался где-то поблизости. Во всяком случае, по лестнице спускался только один.
— Гм... мы окружены? — спросил поверенный.
— Осада en règle![40] — воскликнул я.
— Отойдемте подальше от двери, — предложил Роумен, — и обсудим положение, черт его дери. Безусловно, Ален сейчас подходил к двери. Он надеялся войти, словно бы случайно, и посмотреть, что вы за птица. Ему это не удалось, и теперь важно понять: остался ли он сам на часах у дверей или оставил Доусона?
— Вне всякого сомнения, он остался сам. Но с какой целью? Не собирается же он торчать под дверью всю ночь!
— Если бы только можно было ни на что не обращать внимания, — вздохнул мистер Роумен. — Но тут-то и сказывается уязвимость вашей позиции, будь она неладна. Мы ничего не можем предпринять в открытую. Я должен переправить вас из этой комнаты и из этого дома тайком, точно контрабандный товар; а как за это взяться, ежели к вашей двери приставлен часовой?
— Волнением делу не поможешь, — сказал я.
— Ни в коей мере, — нехотя согласился он. — И подумать только, не забавно ли, что в ту самую минуту, когда ваш кузен явился, чтобы увидать, с кем он имеет дело, я как раз говорил о вашей наружности? Если помните, я говорил, что ваше лицо нисколько не хуже рекомендательного письма. Хотел бы я знать, окажет ли оно на мсье Алена то же действие, что и на всех нас... хотел бы я знать, какое впечатление вы произведете на него?
Мистер Роумен сидел в кресле у камина спиной к окнам, я же, опустившись на колени, машинально подбирал рассыпанные по ковру ассигнации, как вдруг в нашу беседу вторгся медоточивый голос:
— Самое наилучшее, мистер Роумен. Он просит включить его в тот круг поклонников, который, судя по вашим словам, уже существует.
ГЛАВА XIX
ВСЯ ПРАВДА О ТОМ, КАКАЯ КАША ЗАВАРИЛАСЬ В ЭМЕРШЕМЕ
В мгновение ока мы с поверенным вскочили на ноги. Мы позаботились закрыть и запереть главные врата нашей цитадели, но, к несчастью, оставили открытыми ворота для вылазок — ванную комнату; оттуда-то и прозвучали вражеские трубы. Наши оборонительные сооружения оказались без надобности: нас атаковали с тылу. Я только и успел шепнуть мистеру Роумену: «Хороша картинка, нечего сказать!» — на каковые слова он ответил жалостным взглядом, словно бы говоря: «Не бейте лежачего». И я тут же обратил взор на своего врага.
На нем была шляпа чуть набекрень, с очень высокой тульей и узкими изогнутыми полями. Густые кудри выбивались из-под нее, точно у ярмарочного шута, и выглядело это просто неприлично. Он щеголял в просторном бобриковом пальто с капюшоном, какие носят ночные сторожа, зато подбито оно было дорогим мехом и слегка распахнуто, чтобы все видели сорочку тончайшего полотна, пестрый жилет и усыпанные драгоценными камнями часовую цепочку и брелок. Нога была обута — хоть сейчас на выставку. Поскольку самые разные люди, которых никак нельзя было заподозрить в сговоре, отмечали наше сходство, я, разумеется, не могу полностью его отрицать. Но, должен признаться, сам я его не заметил. Бесспорно, иные сочли бы, что кузен мой красив — красою картинной, пышной, в которой главную роль играла осанка, выразительный профиль и вызывающая манера держаться; легко представить, как эдакий франт, разодетый в пух и прах, красуется на трибунах во время скачек или с важным видом прогуливается по Пиккадилли и пожирает взглядом всякую проходящую мимо женщину, а все разносчики угля в восхищении пялят на него глаза. Сейчас лицо его, помимо воли, выдавало его чувства. Он был мертвенно-бледен, губы его кривила улыбка, вернее, злобный оскал, в котором явственно сквозила такая жгучая ненависть, что я был потрясен, но вместе с тем невольно собрал все мужество для предстоящей схватки. Он смерил меня взглядом, затем снял шляпу и отвесил поклон.
— Мой кузен, я полагаю? — сказал он.
— Имею честь состоять в сем лестном родстве, — отвечал я.
— Напротив, это мне весьма лестно, — возразил он, и голос его задрожал.
— Сколько я понимаю, мне следует принять вас со всем радушием, — сказал я.
— Вот как? — удивился он. — Эта скромная обитель спокон веку была моим домом. И вы напрасно утруждаете себя обязанностями хозяина. Право же, роль эта куда более к лицу мне. И, кстати, я не могу отказать себе в удовольствии сделать вам комплимент. Для меня приятная неожиданность видеть вас в платье джентльмена и убедиться, — при этом он глянул на рассыпанные по полу ассигнации, — что ваши нужды уже столь щедро удовлетворены.
Я поклонился ему, и улыбка моя, должно быть, дышала не меньшей ненавистью.
— Нуждающихся в нашем мире такое множество, — сказал я. — Благотворителю приходится делать выбор. И вот один облагодетельствован, а другому, который ничуть не богаче, а быть может, даже весь в долгу, как в шелку, приходится уйти ни с чем.
— Злоба — очаровательное свойство, — сказал он.
— И зависть, вероятно, тоже? — был мой ответ.
Виконт, по всей видимости, почувствовал, что в этом поединке ему не удастся взять надо мною верх; возможно, он даже испугался, что потеряет власть над собой, хотя с самого начала разговора изо всех сил держал себя в узде. Во всяком случае, при последних моих словах он резко отворотился от меня и с оскорбительным высокомерием спросил поверенного:
— С каких это пор вы позволяете себе распоряжаться в этом доме, мистер Роумен?
— Не возьму в толк, о чем вы говорите, — возразил Роумен. — Никаких распоряжений я не отдавал, по крайности таких, которые не входили бы в круг моих обязанностей.
— Тогда по чьему же приказу меня не впускают в комнату дяди? — вопросил мой кузен.
— По приказу доктора, сэр, — отвечал Роумен. — И я полагаю, даже вы согласитесь, что у него есть на это право.
— Поосторожней, мистер законник! — воскликнул Ален. — Не забывайтесь. Ваше положение отнюдь не так прочно, как вам кажется, милейший. Я нисколько не удивлюсь, ежели за нынешние ваши труды вам откажут от места, и в следующий раз я увижу вас где-нибудь у дверей трактира и швырну вам милостыню, чтоб вам было на что залатать ваши рваные локти. Так это доктор распорядился закрыть предо мною двери? Нет, меня не проведешь! Нынче вечером вы занимались с графом делами, и сей бедствующий молодой человек тоже получил аудиенцию, во время которой, как я рад заметить, самолюбие не помешало ему позаботиться о своей выгоде. Хотел бы я знать, чего ради вы понапрасну пытаетесь увильнуть от прямого ответа?
