Фаддей Булгарин - Мазепа
Огневик едва верил слышанному. Он смотрел с удивлением на чудную женщину и не мог собраться с духом, чтоб отвечать ей.
- Вот что ты можешь сделать, Богдан! - продолжала Мария. - Но от тебя требуется одной жертвы…
Мысль о гетманстве, о мщении, об освобождении Палея и о возможности соединиться с Натальей, эта мысль как искра зажгла сердце Огневика. Он чувствовал в себе душевную крепость и способность удержаться на высоте, которая представлялась ему в таких блистательных надеждах.
- Говори, Мария! я ничего не устрашусь!
- Здесь дело не в страхе. Я не сомневаюсь в твоем мужестве. Но ты должен пожертвовать детскою твоею любовью к Наталье и жениться на мне!
Огневик вскочил с места и, став перед Марией, бросил на нее суровый взгляд.
Мария внезапно побледнела, уста ее дрожали.
- Какой жертвы ты от меня требуешь! - сказал Огневик. - Неужели ты стерпишь, чтоб я принес тебе в супружество сердце без любви? Довольствуйся моею дружбою, благодарностью… Я буду чтить тебя как божество, любить как друга, повиноваться как благодетельнице…
- Этого для меня мало! - сказала Мария. - Будь моим и люби себе Наталью, люби из-за меня! Я победила силою ума предрассудки общежития, но не могу победить страсти моей к тебе, Богдан! Я люблю тебя, люблю со всем бешенством, со всем исступлением страсти: мучусь, терзаюсь с той самой минуты, как увидела тебя, и пока руки мои не окрепнут, прижимая тебя к сердцу моему, пока я не вопьюсь в тебя моими устами, пока не задохнусь дыханием твоим, до тех пор адское пламя, жгущее меня, не утихнет… Богдан, сжалься надо мною.
Мария бросилась к ногам Огневика и дрожала всем телом.
- Успокойся, Мария! - сказал Огневик, подняв ее и посадив на прежнее место. - Время ли, место ли теперь говорить о любви, когда в душе моей яд и мрак!..
Мария, казалось, не слушала слов его:
- Ты любишь Наталью! - сказала она. - Какою любовью может она заплатить тебе за твою страсть? В жилах всех европейских женщин течет не кровь, а молоко, подслащенное изнеженностью. В моих жилах льется пламя, а чтоб согреть, смягчить душу богатырскую, расплавить в роскоши тело, вмещающее в себе сердце мужественное, нужно пламя адское, а не молочная теплота! Во мне кипит целый ад, Богдан; но чрез этот ад проходят в рай наслаждений!.. Будь моим на один день… ты не оставишь меня никогда… ты забудешь Наталью!.. - Краска снова выступила на лице Марии, глаза снова засверкали. Грудь ее сильно волновалась.
- Мария, ради Бога, успокойся! - сказал Огневик. - Я теперь в таком положении, что не в силах понимать речи твои, постигать твои чувства… Душа моя прильнула к целям друга моего и благодетеля, Палея, и холодна как железо… Доставь мне случай увидеться с ним хотя на минуту, умоляю тебя! После… быть может, я буду в силах чувствовать и понимать что-нибудь…
Мария задумалась. Потом, взглянув быстро на Огневика, сказала:
- Ты увидишь его! Я ни в чем не могу отказать тебе. Пойдем сейчас! Но помни, что или ты должен быть мой, или вместе погибнем!
Огневик не отвечал ни слова. Мария встала, подошла к столику, вынула из ящика кинжал, заткнула за пояс, взяла небольшую скляночку и, показав ее Огневику, сказала с улыбкою:
- Это яд! - Скляночку она положила на грудь, за платье. Потом, накинув на плечи мантию, а на голову черное покрывало, примолвила: - Пойдем! Пусть товарищ твой подождет нас здесь.
Огневик, надев на себя кобеняк и опустив видлогу на голову, вышел за Марией и сказал Москаленку:
- Жди меня здесь, а если до рассвета я не возвращусь, - ступай в Белую Церковь! Там должна быть наша общая могила, под развалинами наших стен!
Мария и Огневик в безмолвии шли по улицам Бердичева. Огневик не спрашивал Марии, куда она ведет его. Он так поражен был всем, случившемся с ним в сие короткое время, что, погруженный в мысли, не обращал внимания на внешние предметы, и тогда только пришел в себя, когда они очутились у подъемного моста, ведущего в монастырь карме-литский.
По сю сторону рва, к мостовому столбу прикреплен был конец цепи с кольцом. Мария дернула за кольцо; внутри каменных ворот раздался звук колокольчика, и из небольшого круглого окошка высунулась голова.
- Кто там? - спросил сторож.
- Нам нужно немедленно видеться с настоятелем монастыря, - сказала Мария. - Позови его!
- Подождите до утра; скоро настанет день, - возразил сторож. - Настоятель почивает по дневных трудах.
- Нам нельзя ждать ни минуты, - отвечала Мария, - дело важное, государственное, и ты отвечаешь головою, если промедлишь хотя одно мгновение!
- Итак, подождите!
Прошло около четверти часа в ожидании, и вдруг цепи заскрипели на колесах, и узкая перекладина, с перилами для пешеходов, опустилась. Калитка отворилась в воротах, и Мария с Огневиком вошли во внутренность крепости. Несколько вооруженных шляхтичей сидели на скамьях, под воротами и спросонья поглядывали на вошедших. Придверник велел им следовать за собою. Взойдя на первый двор, они увидели на крыльце толстого высокого монаха, закрытого капюшоном. Страж подвел их к нему. Это был сам настоятель.
- Кто вы таковы и что за важное дело имеете сообщить мне? - сказал гневно монах, зевая и потягиваясь. - Говорите скорей, мне некогда… - Сильная зевота с ревом прекратила его речь.
Мария быстро взбежала на крыльцо, приблизилась к монаху и сказала ему на ухо:
- Здесь находится пленник Мазепы, Палей. Позвольте моему товарищу повидаться с ним и переговорить наедине, с четверть часа!..
Монах отступил на три шага, протер глаза и уставил их на Марию.
- Кто ты такова и как смеешь просить этого! В своем ли ты уме?
- Кто я такова, для вас это должно быть все равно, преподобный отче, - отвечала Мария, - а что я не сумасшедшая, это может засвидетельствовать вам Рифка…
При сем имени монах встрепенулся и как будто проснулся.
- Говори тише, окаянная женщина! - проворчал он. - Если Рифка изменила мне, черт с ней; я более не хочу знать ее, - примолвил настоятель, - Поди и скажи ей это. Я не смею никого допустить к Палею, без позволения гетмана. Ступай себе с Богом… - Монах хотел уйти. Мария остановила его за руку.
- Вы должны непременно исполнить мое желание, преподобный отче, если дорожите своею честью, местом и даже своим существованием, - сказала она тихо. - В моих руках находятся вещи, принесенные в дар монастырю Сапегою, которые вы подарили Рифке и объявили, что они украдены. Мне известно, что вы на деньги, определенные на подаяние неимущим, выстроили ей дом и содержите ее из доходов монастырских вотчин. Сверх этого, у меня в руках та бумага, которую вы подписали так неосторожно, в пылу страсти, за три года пред сим! Если вы не исполните моей просьбы, завтра же обвинительный акт с доказательствами будет послан к примасу королевства. При этом уведомляю вас для предосторожности, чтоб вы не погубили себя опрометчивостью, задумав покуситься на мою свободу, что все эти вещи и бумаги хранятся в третьих руках и что это третье лицо, непричастное нашей тайне, имеет приказание выслать бумаги к примасу, когда я не возвращусь через два часа. Пыткою же вы не выведаете от меня, у кого хранятся обвинительные акты, потому что вот яд, которым я в одно мгновение прекращу жизнь мою, если вы на что-либо покуситесь… Что бы вы ни затеяли, дело пойдет своим чередом…
- Дьявол меня попутал, - шептал монах, ломая руки, - и вот он является мне олицетворенный в том же образе, в котором соблазнил меня! Чувствую, что я заслужил это наказание! Меа culpa, mea culpa, mea maxima culpa! - проворчал монах, ударяя себя в грудь. - Слушай, ты демон или женщина! Скажи мне, за что Рифка изменила мне? За что предала меня? Нечистое племя Иуды, порождение демонское! Так, поистине только женоотречение может доставить счастие и спокойствие на земле! Будьте вы прокляты, женщины, изменническое отродие Евино, игралище змеиное!
Монах бесновался, а Мария улыбалась.
- Успокойся, преподобный отче, - сказала она. - Рифка не изменила и не изменит вам. Я нечаянно открыла эту тайну, которая сохранится навеки, потому что я одна знаю ее, и поклянусь вам, что никому не открою и не употреблю в другой раз в свою пользу.
- Делать нечего, пусть исполнится твое желание! - сказал монах и, сошед с крыльца, дал знак рукою Огневику, чтоб он следовал за ним. - Останься здесь, - примолвил он, обращаясь к Марии, и пошел с Огневиком к церкви.
На паперти церкви, где стояла стража, монах велел Огневику сложить оружие, сказав, что это необходимое условие, и клянясь, что он не подвергнется никакой опасности. Огневик не противился и вошел в церковь безоружный.
Одна только лампада теплилась перед главным алтарем и бросала слабый свет на высокие своды и готические столпы. Монах провел Огневика между рядами лавок, за перила, отделяющие священнодействующих от молельщиков в католических храмах, взял фонарь, стоявший у подножия жертвенника, зажег в нем свечу и велел Огневику поднять дверь в помосте, ведущую в подземный склеп, где хоронят знатных и богатых католиков за большую плату.
