Чжоу Ли-бо - Ураган
— Кто же так распорядился?
— Кто? Известно, председатель Го.
— Здорово! Вот это умная голова, — похвалил возчик. — А лошадь можно получить?
— Почему же нельзя? Только тогда одежи никакой не дадут.
— Пойдемте поговорим с председателем Го, — заторопил старик Сунь Сяо Сяна и Лю-Шэна.
У Го Цюань-хая, Бай Юй-шаня и Ли Всегда Богатого, несмотря на крайнюю усталость, был такой радостный вид, словно у хозяев, в доме которых играют свадьбу.
Завидев возчика, они шумно засмеялись.
— Старина Сунь, что ты хочешь получить? — крикнул Го Цюань-хай.
— А что дадите? — спросил тот, не сводя глаз с конюшни.
— Вот две подушки для тебя и для твоей старухи. Гляди, какие мягкие!
Го Цаюнь-хай поднял с земли пару вышитых белых подушек и протянул Суню.
— Бери!
Возчик взял, повертел в руках и стал разглядывать вышивку.
— Красные цветы, и луна, и сосна… и надпись какая-то вышита. Товарищ Лю Шэн, прочти-ка, что тут написано.
— «Молюсь за то, чтобы была у вас радость», — прочел Лю Шэн.
— Ха-ха-ха! — рассмеялся старик. — Вот уж действительно: слова, соответствующие нашему положению! Были голые и голодные, а теперь и одежу и зерно получили. Тут и без всякой молитвы возрадуешься. А что на другой подушке сказано?
— «Хороши цветочки при блеске полной луны», — прочел Лю Шэн.
— Уж это совсем непонятно, — удивленно заморгал старый Сунь.
— Смысл тут такой: это пара цветочков, распускающихся под круглой луной. Разве на тебя не похоже? — рассмеялся Лю Шэн.
— Так, так… — согласился старик. — Действительно похоже. То есть, можно сказать, точь-в-точь. Теперь все ясно! Распускающиеся цветочки — это не что иное, как я со своей старухой. Мне шестьдесят лет, а ей пятьдесят девять. Только вот на цветочки нужно обязательно надеть очёчки, а то сослепу и луны не разглядеть…
Слова его покрыл дружный хохот.
— Ха-ха-ха! Молюсь за вашу радость! Молюсь за вашу радость… Ой, пропадешь с тобой, старина! — хлопая возчика по плечу, покатывался Ли Всегда Богатый.
А старик стоял с убийственно серьезной миной, и это еще больше усиливало общее веселье.
— Нет, — заявил наконец возчик, возвращая подушки, — ни цветочков, ни луны не требуется.
— Чего ж тебе надо?
— Надо такое, что на четырех ногах стоит.
— Нет ничего проще. Здесь четвероногих вещей сколько хочешь, — ухмыльнулся Го Цюань-хай. — Вот возьми столик, будешь на кан ставить. Посчитай! Как раз четыре ноги, ни одной меньше.
— Зачем мне твой столик?.. — поморщился старик. — Ты дай мне такое, что сено и солому ест и телегу таскать может. Я полжизни возчиком работаю, а своей лошади никогда не имел.
— Это надо обсудить… — Го Цюань-хай задумался. — Обсудим и скажем тебе.
К вечеру раздача одежды была закончена. Дошла наконец очередь и до лошадей, которых оказалось тридцать шесть. Их роздали безлошадным, на каждые четыре семьи пришлось по лошади, то есть по одной лошадиной ноге на семью.
Остались только гуси и свиньи. Гусей никто не хотел брать: уж очень прожорливые. Не знали, что делать и со свиньями: дворов в деревне было четыреста, а свиней всего двадцать.
Некоторые предлагали зарезать их и устроить пирушку, чтобы отпраздновать освобождение бедняков, однако Чжао Юй-линь возразил:
— Не годится транжирить общественное добро. Это не по-бедняцки. Свиней оставим при крестьянском союзе, потом продадим и купим на эти деньги лошадей. Тогда каждый бедняк будет иметь целую лошадь, а не одну лошадиную ногу. Как вы на это смотрите?
Предложение показалось разумным, и большинство с ним согласилось.
Крестьянский союз разместился теперь в главном помещичьем доме. Так как Го Цюань-хаю жить было негде, ему отдали восточную комнату, а старикам Тянь предложили поселиться во флигеле на восточной стороне двора.
Го Цюань-хай перебрался в тот же вечер, а старики Тянь — на следующий день.
Крестьяне были так рады полученным вещам, что не могли ни есть, ни спать.
— Вот это наша власть! — приговаривали старухи.
— Это и есть настоящая демократия! — поддакивали им старики.
— Надо всегда помнить, кто дал нам эту жизнь! «Когда пьешь воду, не забывай о том, кто вырыл для тебя колодец!» — напоминали всем пословицу руководители крестьянского союза.
— Коммунистическая партия и Восьмая армия — наши великие друзья, — говорили активисты.
Все ликовали, улыбаясь показывали друг другу свои обновки.
Чжан Цзин-сян не мог налюбоваться на доставшиеся ему резиновые сапоги и, смеясь, вспоминал, как однажды помещик пнул его этим сапогом. А вот теперь они — его собственность, и он волен носить их когда вздумается. Как только случалась дождливая погода, Чжан Цзин-сян надевал сапоги и отправлялся гулять. Он нарочно выискивал самые грязные места на дороге и с удовольствием шлепал по лужам.
Его сосед Хуа Юн-си пользовался любым предлогом, чтобы прихвастнуть перед людьми полученной им женской шубкой. Его окружали и начиналось обсуждение.
— Да, хороша… ах, как хороша! Тебе, можно сказать, подвезло!
— Твоя шуба не хуже моих сапог, — поддерживал Чжан Цзин-сян.
— Беда только, что женская! — сокрушались некоторые.
— Теперь тебе, старина Хуа, обязательно жениться надо, — подзадоривали другие.
А ночью, вспоминая эти разговоры, Хуа Юн-си ворочался с боку на бок и не мог заснуть.
Ведь ему уже скоро сорок лет. Освобождение от власти помещиков, которого он так ждал, наконец наступило, пришла новая жизнь, а жены у него так и нет. Но для женитьбы нужны деньги. А что если продать шубу? Вот и деньги будут. Нет, продавать жалко, да и на ком женишься? Во всей деревне не найдешь подходящей девушки…
Вдруг он вспомнил о вдове Чжан: ей еще сорока нет, и лицом она недурна. И с этой мыслью блаженно уснул.
На другой день, поднявшись чуть свет и даже не позавтракав, Хуа Юн-си отправился к вдове.
«А если она спросит, зачем я пришел, что ответить?» — подумал он, стоя возле ее ворот. Лицо его вспыхнуло, а сердце учащенно забилось. Хуа хотел было незаметно повернуть назад, но вдова уже заметила его. Она высунулась из окна и позвала:
— Хуа Юн-си, заходи! Завтракал?
— Завтракал, завтракал, — соврал тот.
— Как рано ты встаешь! Не слишком ли много работаешь? — покачала головой вдова Чжан и с лукавой улыбкой спросила: — Куда же отправился в такую рань?
— Да так… надо зайти в крестьянский союз, поговорить с председателем Чжао по важному делу… — снова соврал Хуа Юн-си.
— Вы все там, видно, очень заняты? Жалко, что ты не бережешь себя и так устаешь… — сказала она со вздохом и бросила на Хуа лукавый взгляд.
— Да… в эти дни действительно много забот. В особенности у меня… Председатель Чжао без меня ничего не начинает и обо всем со мной советуется. Я ему всегда говорю: старина Чжао, ты не стесняйся, делай по-своему, а он говорит…
Хуа Юн-си замялся: выдумки больше не хватило. Его даже в жар бросило с досады. Но вдруг на ум пришла спасительная мысль, за которую он тотчас и ухватился:
— А как у тебя кан? Переложила уже или нет?
— Мне некому перекладывать… — смущенно потупилась вдова.
— Давай я переложу!
— О!.. Какой ты добрый… — сразу обрадовалась женщина. — Вот и хорошо, не нужно будет никого искать и тратить лишние деньги. Когда придешь?
— Да в любое время. Мне делать все равно нечего… — нечаянно проговорился он.
Женщина подавила улыбку, а смущенный своей неловкостью Хуа Юн-си поспешил уйти.
Ждать Хуа Юн-си ей пришлось недолго. Он явился еще до обеда и приступил к работе. Начался разговор о дровах, а кончилось тем, что они порешили из двух канов оставить на зиму лишь один.
Первым, кто увидел Хуа Юн-си в доме вдовы Чжан, был ближайший сосед вдовы — старик Чу. Он под большим секретом сообщил новость одному приятелю.
— Только не проболтайся! — предупредил его старик.
— Как можно!.. Никому не скажу, — обнадежил тот.
Через несколько минут приятель передал новость своему приятелю, тоже предупредив, чтобы он никому не рассказывал. Так весть облетела всю деревню, причем последний, сообщая ее своему другу, тоже предупредил:
— Ты смотри, чтоб никто не узнал!
Пока Хуа Юн-си и вдова Чжан радовались (теперь уже вместе) вещам, полученным при разделе помещичьего имущества, старик Чу со своей старухой никак не могли налюбоваться на серого в яблоках жеребца, которого получили в совместное владение с тремя своими соседями.
Он так полюбился старикам, что они поставили его к себе во двор и первую ночь так и не сомкнули глаз.
— Ты спишь? — окликал старик Чу жену.
— Нет, какое там!.. А ты?
— Тише! Послушай только, как жует!
— Иди скорей, подкинь ему.
