Сосэки Нацумэ - САНСИРО
Вечером Ёдзиро явился к Сансиро, молчаливый и угрюмый. От жизнерадостности его не осталось и следа. Он сел возле хибати, то и дело повторяя: «Ну и холод, ну и холод!» Но, судя по выражению его лица, холод тут был ни при чём. Подержав недолго руки над хибати, он засунул их в карманы. Чтобы разогнать уныние Ёдзиро, Сансиро переставил поближе к нему настольную лампу, но это не помогло. Ёдзиро сидел по-прежнему нахохлившись, в свете лампы блестела только его голова, большая, с коротко остриженными чёрными волосами. Он поднял её, лишь когда Сансиро спросил: «Что-нибудь случилось?», посмотрел на лампу и ни с того ни с сего спросил:
— Здесь ещё не провели электричество?
— Нет ещё. Но в ближайшее время, сказали, проведут. С этой лампой ужасно темно.
Однако Ёдзиро, видимо, уже забыл о своём вопросе и воскликнул:
— Послушай, Огава, беда стряслась!
Ёдзиро вытащил из кармана две измятые газеты, взял одну из них, разгладил, сложил пополам, сунул Сансиро и, ткнув пальцем, сказал: «Вот, читай!» Сансиро придвинулся ближе к свету и увидел заголовок: «На филологическом факультете университета». Содержание заметки сводилось к следующему. Отделение зарубежной литературы факультета издавна находилось в ведении европейцев, они, собственно, и вели преподавание. Однако в соответствии с духом времени, а также пожеланиями большинства студентов, решено пригласить для чтения лекций и соотечественников. При подборе кандидатур остановились на господине Н. Как нам сообщили, в ближайшее время его имя будет объявлено. Господин Н. недавно вернулся из-за границы, куда был командирован на учёбу. Человек он весьма способный и наиболее подходящий кандидат на вакантную должность.
— Значит, Хироту-сэнсэя обошли?! — обернулся Сансиро к Ёдзиро, который сидел, уставившись на газету. — Это точно?
— Да, вроде бы, — кивнул Ёдзиро. — Я, признаться, просчитался. Был уверен, что всё будет в порядке, хотя слыхал, что этот Н. ведёт усиленную кампанию…
— Может, всё это одни слухи? Надо подождать, пока объявят.
— Если б только эта заметка, тогда ещё полбеды. Ведь о сэнсэе тут ни слова. Однако… — Ёдзиро сложил пополам газету, которая была у него в руках, и, держа палец на заголовке, пододвинул её к Сансиро.
Из начала заметки Сансиро не узнал ничего нового, но то, что было напечатано дальше, его ошеломило. О Хироте писали, что он крайне безнравственный субъект, десять лет преподаёт в колледже языкознание, способностей особых не проявил и никому не известен. Тем не менее, прослышав о намерении пригласить в университет нашего соотечественника, специалиста по зарубежной литературе, не замедлил организовать тайную кампанию среди студентов с целью самовосхваления. Более того, он побудил своего ученика поместить в одном журнальчике статью под названием «Невзошедшее светило». Статья появилась под псевдонимом Рэй Ёси, но, как стало известно, её написал бывающий в доме Хироты студент филологического факультета Сансиро Огава.
Так выплыло на свет божий имя Сансиро. Некоторое время друзья молча смотрели друг на друга.
— Да-а, попал в переплёт, — с удивлением и досадой сказал наконец Сансиро.
Но Ёдзиро пропустил его слова мимо ушей и спросил!
— Ну, что ты об этом думаешь?
— Что думаю?
— Я считаю, что здесь поместили чьё-то письмо. Это отнюдь не результат проверки, произведённой редакцией. Среди писем, которые приходят в «Бунгэй дзихё» и набираются петитом, таких сколько угодно. Петит — почти всегда скопище зла. Если в этих письмах хорошенько покопаться, обнаружишь массу лжи. В некоторых ложь бьёт прямо в глаза. Думаешь, их пишут по глупости? Ничего подобного. Только из корысти. Я, например, когда вёл отдел «Страница читателя», подобные письма с душком чаще всего бросал в корзинку. Статейка, которую я тебе показал, именно такого свойства. Она — результат контркампании.
— А почему указано не твоё, а моё имя?
Ёдзиро пробормотал что-то неопределённое. Помолчав немного, он сказал:
— В самом деле почему? Скорее всего потому, что ты студент, а я — вольнослушатель.
Но Сансиро такое объяснение не удовлетворило. Он по-прежнему недоумевал и испытывал беспокойство.
— Напрасно я прибег к какому-то жалкому псевдониму — Рэй Ёси. Надо было с гордостью подписаться: Ёдзиро Сасаки. Ведь никто, кроме меня, не мог бы написать такую статью.
Ёдзиро говорил совершенно серьёзно. Он даже выразил сожаление в связи с тем, что его авторство приписано Сансиро. Сансиро это показалось забавным.
— Ты говорил об этом сэнсэю? — спросил он.
— Тут-то мы и подошли к самому главному. В конце концов всё равно, кто автор «Невзошедшего светила», ты или я, но коль скоро дело касается сэнсэя, молчать нельзя. Он ведь такой человек: скажешь ему, ничего, мол, не знаю, произошло недоразумение, имя автора неизвестно, но сразу видно, что написал её почитатель профессора, и переживать, пожалуй, не стоит — он ответит: «Вот как!» — и делу конец. Но сейчас я должен непременно сознаться, что виноват. Шло бы всё успешно, тогда можно без зазрения совести делать вид, будто ничего не знаешь, но молчать, когда допустил промашку, просто невыносимо. Ведь это я всё затеял, поставил в неловкое положение хорошего человека, и оставаться хладнокровным не могу, не в моих это правилах. В общем-то, совершенно неважно, кто виноват. Просто мне больно и сэнсэя жаль.
Сансиро снова подумал, что Ёдзиро замечательный парень.
— Интересно, читал сэнсэй газету?
— Он её не получает. Поэтому и я ничего не знал. Но в колледже сэнсэй просматривает почти все газеты. А если сам не заметит — расскажут.
— Стало быть, он уже знает.
— Вероятно.
— А тебе он ничего не говорил?
— Нет. Впрочем, и времени нет толком поговорить. Последние дни я занят подготовкой концерта… Осточертело. Бросить, что ли? Ну, загримируются, будут изображать что-то, какой интерес?
— Сэнсэй, наверно, отругает тебя, когда узнает?
— Наверняка! Но это я переживу, а вот что так получилось — жаль, оплошал я, да и его втянул в неприятную историю… Ведь у сэнсэя нет никаких удовольствий. Сакэ он не пьёт, табак… — Ёдзиро осёкся. Если подсчитать количество «философского» дыма, которое сэнсэй выпускает в течение месяца, получится весьма внушительная цифра. — Правда курит он много, и всё. Рыбной ловлей не увлекается, в го[69] не играет, о семейных радостях понятия не имеет. Это, пожалуй, хуже всего. Хоть бы детей имел… Поистине унылое существование…
Ёдзиро сложил руки на груди.
— А пробуешь скрасить ему жизнь, вот что получается… Ты бы тоже сходил к сэнсэю.
— Сходить мало. Я тоже в какой-то мере виноват и непременно попрошу прощения.
— В этом нет нужды.
— Тогда, по крайней мере, объясню, как всё получилось.
Как только Ёдзиро ушёл, Сансиро лёг в постель, но уснуть не мог и долго ворочался с боку на бок. Дома, в провинции, было куда спокойнее. А тут разве уснёшь? Клеветническая заметка о Хироте, Минэко, которую увёл респектабельного вида мужчина. Тысячи причин для бессонницы.
Лишь после полуночи Сансиро уснул и утром встал с трудом. Возле умывальника он встретился со студентом филологического факультета, которого знал только в лицо. Пока они обменивались вежливыми приветствиями, Сансиро пришло в голову, что студент наверняка прочёл злосчастную статью, хотя ни словом не обмолвился об этом. Сансиро тоже молчал.
Когда Сансиро завтракал, вдыхая аромат дымящегося супа, принесли письмо от матери. Судя по виду, оно, как всегда, было пространным. Сансиро поленился переодеться в европейскую одежду, просто надел поверх кимоно хакама, сунул в карман письмо и вышел.
На улице, поблёскивающей от инея, почти никого не было, кроме студентов, все они шли в одном направлении, все спешили. Холод, казалось, отступил перед жизненной энергией молодых людей. Среди них Сансиро заметил длинную фигуру Хироты в сером крапчатом пальто. Он казался выходцем из прошлого века, даже шёл не как все — спокойно, не спеша. Наконец он скрылся в воротах колледжа, за которыми стояли высокие сосны. Своими ветвями они, словно зонтом, укрывали подъезд. Когда Сансиро дошёл до ворот, Хирота уже исчез из виду, и перед Сансиро высились только сосны, а над ними башня с часами, которые то спешили, то отставали, то просто стояли.
Заглянув в ворота, Сансиро снова повторил про себя: «Хайдриотафия». Из всех запомнившихся ему иностранных слов это было самое длинное и самое трудное. Смысла его он так и не понял и всё собирался спросить у Хироты. Попытался как-то узнать у Ёдзиро, и тот ответил, что это, пожалуй, разновидность de te fabula. Сансиро же казалось, что между этими двумя словами нет ничего общего. De te fabula — нечто лёгкое, пляшущее, а вот «хайдриотафию» никак не запомнишь, до того трудное это слово. Стоило дважды его повторить, как ноги Сансиро сами собой пошли медленнее. Оно будто нарочно было создано древними для Хироты-сэнсэя.
