Михаил Зощенко - 3 том. Сентиментальные повести
— Ну? — спросила Домна Павловна.
— Ей–богу, Домна Павловна… Он тонкую возьмет, ей–богу, правда — уколоться об локоть можно, а он и рад, гадина. А вот я, Домна Павловна, я на крупную фигуру всегда обращу свое вниманье. Я, Домна Павловна, такими, как вы, увлекаюсь.
— Ври еще!
— Нет, Домна Павловна, мне нельзя врать. Вы для меня это очень превосходная дама… И для многих тоже… Ко мне, помните, Домна Павловна, человек заходил — тоже заинтересовался. Это, спрашивает, кто же такая гранд–дам интереснейшая?
— Ну? — спросила Домна Павловна. — Так и сказал?
— Так и сказал, дай бог ему здоровья. Это, говорит, не актриса ли Люком?
Домна Павловна села рядом с Забежкиным.
— Да это какой же, не помню чего‑то? Это не тот ли — рыжеватый будто и угри на носу?
— Тот, Домна Павловна. Тот самый, и угри на носу, дай бог ему здоровья!
— А я думала, он к Ивану Кириллычу прошел… Так ты бы его к столу пригласил. Сказал бы: вот, мол, Домна Павловна кофею просит выкушать… Ну, а что он еще такое говорил? Про глаза ничего не говорил?
— Нет, — сказал Забежкин, задыхаясь, — нет, Домна Павловна, про глаза это я говорил. Я говорил: люблю такие превосходные глаза, млею даже, как посмотрю… Вообще, многоуважаемые глаза…
— Ну, ну, уж и любишь? — удивилась Домна Павловна. — Поел, может, чего лишнего, — вот и любишь.
— Поел! — вскричал Забежкин. — Это я‑то поел, Домна Павловна! Нет, Домна Павловна, раньше это точно я превосходно кушал, рвало даже, а нынче я, Домна Павловна, на хлебце больше.
— Глупенький, — сказала Домна Павловна, — ты бы ко мне пришел. Вот, сказал бы…
— А я вас, Домна Павловна, совершенно люблю! — вскричал Забежкин. — Скажите: упади, Забежкин, из окна — упаду, Домна Павловна! Как стелечка на камни лягу и имя еще прославлять буду!
— Ну, ну, — сказала Домна Павловна, конфузясь.
И ушла вдруг из комнаты. И только Забежкин хотел к козе пройти, как Домна Павловна снова вернулась.
— Побожись, — сказала она строго, — побожись, что верно сказал про чувства…
— Вот вам крест и икона святая…
— Ну, ладно. Не божись зря. Кольца купить нужно… Чтоб венчанье и певчие.
— И певчие! — закричал Забежкин. — И певчие, Домна Павловна. И все так великолепно, все так благородно… Дозвольте же в ручку поцеловать. Домна Павловна! Вот–с… А я‑то, Домна Павловна, думал — чего это мне не по себе все? На службе невтерпеж даже, домой рвусь… А это чувство…
Домна Павловна стояла торжественно посреди комнаты. Вокруг нее ходил Забежкин и говорил:
— Да–с, Домна Павловна, чувство… Давеча я, Домна Павловна, опоздал на службу — размечтался на разные разности, а когда пришел, Иван Нажмудинович ужасно так строго на меня посмотрел. Я сел и работать не могу. Сижу и на книжке «де» и «пе» рисую. А Иван Нажмудинович галочки сосчитал (у нас, Домна Павловна, всегда, кто опоздал, галочку насупротив фамилии пишут), так Иван Нажмудинович и говорит: «Шесть галочек насупротив фамилии Забежкин… Это не поперли бы его по сокращению штатов»…
— А пущай! — сказала Домна Павловна. — И так хватит.
Венчанье Домна Павловна назначила через неделю.
7
В тот день, когда телеграфист собрал в узлы свои вещи и сказал: «Не поминайте лихом, Домна Павловна, завтра я съеду», — в тот день все погибло.
Ночью Забежкин сидел на кровати перед Домной Павловной и говорил:
— Мне, Домна Павловна, счастье с трудом дается. Иные очень просто и в Америку ездят, и комнаты внаймы берут, а я, Домна Павловна… Да вот, не пойди я тогда за прохожим, ничего бы и не было. И вас бы, Домна Павловна, не видеть мне, как ушей своих… А тут прохожий. Объявление. Девицам не тревожиться. Хе–хе, плюха‑то какая девицам. Домна Павловна!
— Ну, спи, спи! — строго сказала Домна Павловна. — Поговорил и спи.
— Нет, — сказал Забежкин, поднимаясь, — не могу я спать, у меня, Домна Павловна, грудь рвет. Порыв… Вот я, Домна Павловна, мысль думаю… Вот коза, скажем, Домна Павловна, такого счастья не может чувствовать…
— А?
— Коза, я говорю, Домна Павловна, не может ощущать такого счастья. Что ж коза? Коза — дура. Коза и есть коза. Ей бы, дуре, только траву жрать. У ней и запросов никаких нету. Ну, пусти ее на Невский — срамота выйдет, недоразумение… А человек, Домна Павловна, все‑таки запросы имеет. Вот, скажем, меня взять. Давеча иду по Невскому — тыква в окне. Зайду, думаю, узнаю, какая цена той тыкве. И зашел. И все‑таки человеком себя чувствуешь. А что ж коза, Домна Павловна? Вот хоть бы и Машку нашу взять — дура, дура и есть. Человек и ударить козу может, и бить даже может, и перед законом ответственности не несет — чист, как стеклышко. Домна Павловна села.
— Какая коза, — сказала она, — иная коза при случае и забодать может человека.
— А человек, Домна Павловна, козу палкой, палкой по башке по козлиной.
— Ну и коза, коза может молока не дать, как телеграфисту давеча.
— Как телеграфисту? — испугался Забежкин. — Да чего ж он ходит туда? Да как же это коза может молока не дать, ежели она дойная?
— А так и не даст!
— Ну, уж это пустяки, Домна Павловна, — сказал Забежкин, расхаживая по комнате. — Это уж… Что ж это? Это бунт выходит.
Домна Павловна тоже встала.
— Что ж это? — сказал Забежкин. — Да ведь это же, Домна Павловна, вы про революцию говорите… А вдруг да когда‑нибудь, Домна Павловна, животные революцию объявят. Козы, например, или коровы, которые дойные. А? Ведь может же такое быть когда‑нибудь? Начнешь их доить, а они бодаются, копытами по животам бьют. И Машка наша может копытами… А ведь Машка наша, Домна Павловна, забодать, например, Иван Нажмудиныча может?
— И очень просто, — сказала Домна Павловна.
— А ежели, Домна Павловна, не Иван Нажмудиныча забодает Машка, а комиссара, товарища Нюшкина? Товарищ Нюшкин из мотора выходит, Арсений дверку перед ним — пожалуйте, дескать, товарищ Нюшкин, а коза Машка спрятавшись за дверкой стоит. Товарищ Нюшкин — шаг, и она подойдет, да и тырк его в живот, по глупости.
Очень просто, — сказала Домна Павловна.
— Ну, тут народ стекается. Конторщики. А товарищ Нюшкин очень даже рассердится. «Чья, — скажет, — это коза меня забодала?» А Иван Нажмудиныч уж тут, задом вертит. «Это коза, — скажет, — Забежкина. У него, — скажет, — кроме того насупротив фамилии шесть галочек». — «А, Забежкина, — скажет товарищ комиссар, — ну, так уволен он по сокращению штатов». И баста.
— Да что ты все про козу‑то врешь? — спросила Домна Павловна. — Откуда это твоя коза?
— Как откуда? — сказал Забежкин. — Коза, конечно, Домна Павловна, не моя, коза ваша, но ежели брак, хотя бы даже гражданский, и как муж, в некотором роде…
— Да ты про какую козу брендишь‑то? — рассердилась Домна Павловна. — Ты что, у телеграфиста купил ее?
— Как у телеграфиста? — испугался Забежкин. — Ваша коза, Домна Павловна.
— Нету, не моя коза… Коза телеграфистова. Да ты, прохвост этакий, идол собачий, не на козу ли нацелился?
— Как же, — бормотал Забежкин, — ваша коза. Ей–богу, ваша коза, Домна Павловна.
— Да ты что, опупел? Да ты на козу рассчитывал? Я сию минуту тебя наскрозь вижу. Все твои кишки вижу…
В необыкновенном гневе встала с кровати Домна Павловна и, покрыв одеялом обильные свои плечи, вышла из комнаты. А Забежкин прилег на кровать да так и пролежал до утра не двигаясь.
8
Утром пришел к Забежкину телеграфист.
— Вот, — сказал телеграфист, не здороваясь, — Домна Павловна приказала, чтобы в двадцать четыре часа, иначе — судом и следствием.
— А я, — закричала из кухни Домна Павловна, — а я, так и передай ему, Иван Кириллыч, скотине этому, я и видеть его не желаю.
— А Домна Павловна, — сказал телеграфист, — и видеть вас не желает.
Домна Павловна кричала из кухни:
— Да посмотри, Иван Кириллыч, не прожег ли он матрац, сукин сын. Курил давеча. Был у меня один такой субчик — прожег. И перевернул подлец — не замечу, думает. Я у них, у подлецов, все кишки наскрозь вижу. Сволочь!..
— Извиняюсь, — сказал телеграфист Забежкину, — пересядьте на стул.
Забежкин печально пересел с кровати на стул.
— Куда же я перееду? — сказал Забежкин. — Мне и переехать‑то некуда…
— Он, Домна Павловна, говорит, что ему и переехать некуда, — сказал телеграфист, осматривая матрац.
— А пущай, куда хочет, хоть кошке под хвост! Я в его жизнь не касаюсь.
Телеграфист Иван Кириллыч осмотрел матрац, заглянул, без всякой на то нужды, под кровать и, подмигнув Забежкину глазом, ушел.
Вечером Забежкин нагрузил тележку и выехал неизвестно куда.
А когда выезжал из ворот, то встретил агронома Пампушкина. Агроном спросил:
— Куда? Куда это вы, молодой человек? Забежкин тихо улыбнулся и сказал:
