Лев Толстой - Полное собрание сочинений. Том 15. Война и мир. Черновые редакции и варианты. Часть третья
* № 289 (рук. № 96. Т. IV, ч. 4, гл. XVI—XIX).
— Да, да, так, так, — говорил Пьер, нагнувшись вперед всем телом и жадно вслушиваясь во все страшные подробности, очевидно, забыв даже про присутствие Наташи. — Это был человек редкий. Он так всеми силами души всегда искал одного: быть прекрасным, что он не мог бояться смерти.1046 Если он был горд, он имел право, — сказал Пьер. — Как я рад за него, что он свиделся с вами, — сказал он Наташе.
1047 — Мари не застала его в лучшее время, — начала Наташа. — Он страдал ужасно, но он был так необыкновенен, он умел быть счастлив... Когда я в первый раз пришла к нему... — Наташа1048 вдруг побледнела, как свои воротнички, глаза ее с умиленным блеском остановились на глазах Пьера, и она стала рассказывать отрывистым, с остановками, но не дрожащим голосом то, что она никогда еще никому не рассказывала: всё то, что он говорил в две-три недели их путешествия и жизни в Ярославле.
— Да, да, так, так, — говорил Пьер, нагибаясь над нею с налитыми слезами глазами и раскрытым ртом.
— Я часто думаю, что больше того счастья, которое я испытала в эти дни, никто никогда не испытывал. <В Троице он был очень хорош. Он подозвал меня и стал говорить о прошедшем. Я просила его пожалеть меня. Он сказал, чтобы я жалела его; что прощать никто ничего не может.>
— Да, да, так, — говорил Пьер.1049
Княжна, сморщившись от желания удержать слезы, сидела подле Наташи и слушала в первый раз историю любви своего брата с Наташей.
< — Он знал сначала <я думаю>, что его жизнь кончена; но ему было не страшно. Он хотел спасти меня, и он спас. Перед приездом в Ярославль я рассердилась на Кирилла за то, что его дурно положили. Он, смеясь,>
[Далее от слов: Мучительный и радостный рассказ, видимо, был необходим для Наташи кончая: — Ну, прощай, прощай, душенька, милая Маша. Как бы я съела тебя, так я люблю тебя, — прощаясь, сказала Наташа и ушла к себе близко к печатному тексту. T. IV, ч. 4, гл. XVI—XVIII.]
На другой день, проснувшись, Пьер испытал чувство, подобное тому, которое должен испытывать человек, легший спать на воле и проснувшийся скованным. Та свобода, которой он так дорожил, которую он так лелеял, которой он так радовался в себе, не существовала более. Все, раскиданные прежде в разных сторонах центры жизни, все вдруг слились к одному центру, и центр этот был Наташа. Он отложил свой отъезд в Москву и поехал на другой день обедать к княжне Марье; на третий день он поехал вечером. Вернувшись в этот день домой, он долго взад и вперед ходил по своей комнате.1050
«Ну, что же делать. Если надо, то надо», — сказал он себе. И, сев за стол, написал письмо в Кострому к графу, прося у него руки его дочери.1051 Он писал, что знает несвоевременность такой просьбы1052 и потому готов ждать столько, сколько это будет нужно, и до тех пор не решится говорить с самой Натальей Ильиничной.
На другой день утром Пьер поехал к княжие Марье. Как только Наташа вышла из комнаты, Пьер вынул из кармана свое письмо к графу и показал ей его.
— Скажите мне свое мнение. Могу я послать это письмо, могу я надеяться?
Княжна Марья прочла письмо; краска радости покрыла ее лицо.
— Я очень рада, — сказала она.
— Но могу, могу я...
— Я очень счастлива. Я только одно скажу вам. Когда мы не знали о смерти вашей жены и вас считали за мертвого, она говорила мне, что один человек, которого она могла бы любить, как мужа — это вы.
Пьер вскочил, засопел носом и стал целовать княжну Марью.
— Я и не думаю теперь, не говорите. Я поеду в Петербург.
— Она любит вас, и она чудная девушка. Вы будете счастливы.
Пьер остался обедать в этот день, последний перед своим отъездом в Петербург. Наташа, как и в прежние дни, была задумчиво внимательна и восприимчива к Пьеру, но ее отношения к нему для него имели теперь новое значение. Прощаясь с нею, он с новым счастливым чувством взял и долго удерживал в своей эту худую,1053 тонкую руку. Она будет его, и рука, и лицо, и глаза, и всё это сокровище женской прелести, которое так долго, мучительно и радостно, как что[-то] недоступное и чуждое, томило его.
С этого дня радостное, неожиданное сумашествие, к которому Пьер полагал уже себя неспособным, охватило его. Все события жизни, все люди были только подробности одного вечного, бесконечного счастия. Все люди, которых видел Пьер, были заняты одним — его будущим счастием; они знали все, они все радовались и дурно скрывали, что не радуются и не знают. И всех их любил Пьер, и все они были только покамест.
* № 290 (рук. № 96. T. IV, ч. 4, гл. XIX).
Сомнений не было, как прежде, никаких слов «je vous aime» ложных не было, всякое слово радостно повторялось. Одно сомнение: она скажет: он с ума сошел. Он, Пьер, человек, а мне нужно такого же бога, как я. Планов никаких: это случится, и всё кончено. После этого ничего не будет. Как они добры, что занимаются едой, деньгами, государством. Я им благодарен. Я их жалею. Мне говорят: хочу ли я служить, — ха, ха, ха! Мне говорят, что я дурно делаю, — ха-ха-ха! Торговки все улыбаются. Кн[яжна] улыбается и рада. — Она притворялась, что она злая. Гр. Раст[опчин] притворялся часто. — Пьер вспоминал потом это счастливое время.
Может быть, он казался странен людям, но он был счастлив и счастлив не без причины. Всё было прекрасно, всё было для счастья.
Он ехал по пожарищам Москвы и видел красоту. На каждом лице он видел красоту и добро. Может быть, это было безумие, но оно было лучше небезумия. Все были добры, прекрасны. Жена покойная была жалка и несчастна. Княжна — ангел доброты, и всё это было не выдумано, а правда.
II. ВАРИАНТЫ ИЗ НАБОРНЫХ РУКОПИСЕЙ
* № 291 (рук. наборная. T. IV, ч. 2, гл. I, II).
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
1
После Бородинского сражения, занятия неприятелем Москвы и сожжения ее важнейшим эпизодом войны 1812-го года историками признается движение русской армии с Рязанской на Калужскую дорогу и к Тарутинскому лагерю — так называемый1054 фланговый марш за Красной Пахрой.
Одни историки приписывают всю славу этого1055 гениального подвига Толю, другие Кутузову; но ни те, ни другие не сомневаются в том, что подвиг этот был необыкновенно гениален. Даже иностранные, даже французские историки не могут не отдать справедливость гениальности русских полководцев, говоря об этом1056 фланговом марше.
Но почему военные писатели и за ними историки вообще и все вообще полагают, что этот фланговый марш (это слово любят очень) есть весьма глубокомысленное движение, спасшее Россию и погубившее Наполеона, весьма трудно понять для человека,1057 думающего своим умом.
Знаменитый фланговый марш этот состоял только в том, что1058 русское войско,1059 отступая всё прямо назад по обратному направлению наступления, после того, как наступление французов прекратилось, отклонилось от принятого сначала прямого направления и, не1060 видя за собой преследования, естественно1061 подалось в ту сторону, куда его влекло обилие продовольствия.
На совете в Филях у русского начальства преобладающею мыслью было само собой разумевшееся отступление по прямому направлению, т. е. по Владимирской дороге. Доказательством тому служит накануне отступления1062 разговор главнокомандующего с Ланским, заведовавшим1063 провиантской частью. Доводы Ланского, что при направлении армии на Владимир и Нижний провиант, собранный преимущественно по Оке, в Тульской и Калужской губерниях, с трудом может быть доставляем через Оку, убедили главнокомандующего в необходимости уклониться от прямого направления толчка и подержаться южнее к Рязанской дороге.
Впоследствии бездействие французов, потерявших даже из виду русскую армию, и выгоды приближения к своим запасам заставили Кутузова согласиться на доводы его генералов и отклониться еще южнее и ближе к запасам. Но Кутузов согласился только перейти с Рязанской на Тульскую дорогу и никак не дальше. Но когда, и перейдя на Тульскую дорогу, оказалось, что армия Наполеона не сильна и не наступает на нашу, совершенная безопасность положения заставила нашу армию еще более отклониться и перейти в середину путей1064 своего продовольствия с Тульской на Калужскую дорогу к Тарутину.1065
Передвижение это с Владимирской на Рязанскую, Тульскую и Калужскую дорогу было до такой степени естественно, что в этом самом направлении отбегали мародеры русской армии и что в этом самом направлении требовалось из Петербурга, чтобы Кутузов перевел свою армию.
