Уильям Коллинз - Две судьбы
— Что странно? — спросил я.
Она колебалась, пристально рассматривая мое лицо своими большими серьезными глазами.
— Я неохотно говорю об этом, — сказала она. — А между тем мне не следует скрывать от вас что-нибудь в таком деле. Я понимаю все, что вы рассказали мне, за одним исключением. Мне кажется странно, что когда вы были в Шотландии, у вас только был собеседником один старик.
— О каком же другом собеседнике ожидали вы услышать? — спросил я.
— Я ожидала, — ответила она, — услышать об одной даме в том доме.
Не могу положительно сказать, чтобы этот ответ удивил меня. Он заставил меня подумать, прежде чем я заговорил опять. Я знал из своего прошлого опыта, что она, должно быть, видела меня во время нашей разлуки с ней, когда я духовно присутствовал в ее душе, в ясновидении или во сне. Не видела ли она также мою ежедневную собеседницу на Шетлендских островах — мисс Денрос?
Я задал вопрос таким образом, чтобы оставить себе свободу решить, надо ли сообщить ей все, или нет.
— Справедлив ли я, предполагая, что вы видели меня во сне на Шетлендских островах, — начал я, — как прежде в то время, когда я был в моем Пертширском доме?
— Да, — отвечала она, — на этот раз это было вечером. Я заснула или лишилась чувств — не знаю. И видела вас опять в видении или во сне.
— Где вы видели меня?
— Прежде видела вас на мосту, на шотландской реке, когда встретила вас в тот вечер, в который вы спасли мне жизнь. Через некоторое время река и ландшафт померкли, а с ними померкли и вы. Я подождала немного, и мрак постепенно исчезал. Я стояла, как казалось мне, в кругу звездного света, напротив меня было окно, позади озеро, а предо мной темная комната. Я заглянула в комнату, и звездный свет показал мне вас опять.
— Когда это случилось? Вы помните число?
— Я помню, что это было в начале месяца. Несчастья, которые потом довели меня до такой крайности, еще не случились со мной, а между тем, когда я стояла и смотрела на вас, я испытывала странное предчувствие предстоящего несчастья. Я почувствовала то же самое неограниченное доверие в вашу власть помочь мне, какое чувствовала, когда первый раз видела вас во сне в Шотландии. Я сделала то же самое. Я положила мою руку к вам на грудь. Я сказала вам: «Вспомните обо мне, придите ко мне». Я даже написала… Она замолчала, вздрогнув, как будто ею внезапно овладел какой-то страх. Видя это и опасаясь сильного волнения, я поспешил предложить не говорить больше на этот раз об ее сне.
— Нет, — отвечала она твердо. — Ничего нельзя выиграть откладыванием. Мой сон оставил в моей душе одно страшное воспоминание. Пока я жива, мне кажется, я буду дрожать, когда подумаю о том, что видела возле вас в этой темной комнате.
Она опять замолчала. Не говорила ли она о женщине с черной вуалью на голове? Не приступала ли она к описанию мисс Денрос, которую она видела во сне?
— Скажите мне прежде, — продолжала она, — правду ли я говорила вам до сих пор? Правда ли, что вы были в темной комнате, когда видели меня?
— Совершенная правда.
— Было ли это в начале месяца и в конце вечера?
— Да.
— Одни ли были вы в комнате? Отвечайте мне правду!
— Я был не один.
— Кто был с вами? Хозяин или кто-нибудь другой?
Было бы абсолютно бесполезно (после того, что я теперь слышал) пытаться обманывать ее.
— Со мной в комнате была женщина, — ответил я.
Лицо ее показывало, что она опять была взволнована страшным воспоминанием, о котором говорила сейчас. Мне самому было трудно сохранить свое спокойствие. Все-таки я решился не проронить ни слова, которое могло бы подсказать что-нибудь моей собеседнице. Я только сказал:
— Вы хотите еще задать мне какие-нибудь вопросы?
— Только один, — отвечала она. — Было ли что-нибудь необыкновенное в одежде вашей собеседницы?
— Да. На ней была черная вуаль, закрывавшая ее голову и лицо и спускавшаяся ниже пояса.
Мистрис Ван-Брандт откинулась на спинку кресла и закрыла руками лицо.
— Я понимаю почему вы скрыли от меня присутствие этой несчастной женщины в доме, — сказала она. — Это показывает доброту и ласку, как все, что отличает ваши поступки, но это бесполезно. Когда я лежала в этом забытье, я видела все точь-в-точь как в действительности, и я также видела это страшное лицо!
Эти слова буквально поразили меня.
Мне тотчас пришел в голову разговор мой с матушкой в это утро. Я вскочил.
— Боже мой! — воскликнул я. — Что вы хотите сказать?
— Неужели вы еще не понимаете? — спросила она, изумляясь со своей стороны. — Должна ли я говорить еще откровеннее. Когда вы увидели мой призрак, вы прочли, что я писала?
— Да. На письме, которое эта дама писала для меня. Я видел потом слова — слова, которые привели меня к вам вчера: «В конце месяца, под тенью святого Павла».
— Как я писала на неоконченном письме?
— Вы подняли письменную шкатулку, на которой лежали письмо и перо, с колен этой дамы и, пока писали, поставили шкатулку на ее плечо.
— Вы заметили, произвело ли на нее какое-нибудь действие, когда я подняла шкатулку?
— Я не заметил ничего, — ответил я, — она осталась неподвижна на своем стуле.
— Я во сне видела иначе. Она подняла руку — не ту, которая была ближе к вам, но ту, которая была ближе ко мне. Когда подняла шкатулку, она подняла руку и отвела складки вуали от лица — наверно, для того, чтобы лучше видеть. Это было только одно мгновение, я увидела, что скрывала вуаль. Не будем говорить об этом. Вы, наверно, дрожали от этого страшного зрелища в действительности, как я дрожала от него во сне. Вы, должно быть, спрашивали себя, как я: «Неужели никто не решится увести это страшное лицо и сострадательно скрыть его в могиле?»
При этих словах она вдруг остановилась. Я не мог сказать ничего — мое лицо говорило за меня. Она увидела это и угадала правду.
— Боже мой! — вскричала она. — Вы не видели ее! Она, должно быть, скрывала от вас лицо за вуалью. О! Зачем, зачем обманом заставили вы меня заговорить об этом? Никогда больше не буду об этом говорить. Посмотрите, мы испугали девочку! Поди сюда, душечка. Нечего бояться. Поди и принеси с собой пирожное. Ты будешь знатная дама, которая дает большой обед, а мы два друга, которых ты пригласила обедать у себя, кукла будет девочка, которая приходит после обеда и получает фрукты за десертом.
Так болтала она, напрасно стараясь забыть удар, нанесенный мне, говоря ребенку разный вздор.
Вернув в некоторой степени спокойствие, я постарался всеми силами помогать ее усилиям. Более спокойное размышление навело меня на мысль, что, может быть, она ошибается, думая, что страшное зрелище, явившееся ей в видении, есть действительное отражение истины. По самой простой справедливости к мисс Денрос мне, конечно, не следовало верить в ее безобразие, основываясь на сновидении? Как ни благоразумна была эта мысль, она, однако, оставила некоторые сомнения в моей душе. Девочка вскоре почувствовала, что ее мать и я, ее товарищи в игре, не испытывали искреннего удовольствия заниматься игрою. Она без церемонии выпроводила своих гостей и вернулась со своей куклой к любимому месту своих игр, где я ее встретил, — площадке у дверей. Никакие убеждения матери или мои не могли вернуть ее назад. Мы остались вдвоем с запрещенным предметом разговора — мисс Денрос.
Глава XXVIII
ЛЮБОВЬ И ДЕНЬГИ
Чувствуя тягостное замешательство, мистрис Ван-Брандт заговорила первая.
— Вы ничего не говорили мне о себе, — начала она. — Была ли ваша жизнь счастливее с тех пор, как я видела вас в последний раз?
— По совести, не могу этого сказать, — отвечал я.
— Есть надежда, что вы женитесь?
— Это зависит от вас.
— Не говорите этого! — воскликнула она, бросая на меня умоляющий взгляд. — Не портите моего удовольствия при новом свидании со мной, говоря о том, чего никогда не может быть. Неужели вам опять надо говорить, каким образом вы нашли меня здесь одну с моим ребенком?
Я принудил себя произнести имя Ван-Брандта, только бы не слышать его от нее.
— Мне сказали, что мистер Ван-Брандт сидит в тюрьме за долги, — сказал я, — а я сам увидел вчера, что он оставил вас одну без помощи.
— Он оставил мне все деньги, какие были у него, когда его арестовали, — возразила она грустно. — Его жестокие кредиторы более достойны осуждения, чем он.
Даже эта относительная защита Ван-Брандта задела меня за живое.
— Мне следовало говорить о нем осторожно, — сказал я с горечью. — Мне следовало помнить, что женщина может простить даже оскорбление мужчине, когда она его любит.
Она зажала мне рот рукой и остановила, прежде чем я успел продолжить.
— Как вы можете говорить со мной так жестоко? — спросила она. — Вы знаете, к стыду моему, я призналась в этом вам, когда мы виделись в последний раз, вы знаете, что мое сердце втайне всецело принадлежит вам. О каком «оскорблении» говорите вы? О том ли, что Ван-Брандт женился на мне при живой жене? Неужели вы думаете, что я могу забыть главное несчастье моей жизни — несчастье, сделавшее меня недостойной вас? Богу известно, что это не моя вина, но тем не менее справедливо, что я не замужем, а милочка, играющая со своей куклой, моя дочь. А вы, зная это, говорите о том, чтобы я стала вашей женой!
