Старая болезнь - Гюнтекин Решад Нури

Юсуф улыбнулся и пошутил:

— И пяти минут не пройдет, как она высохнет… — Потом сел на траву напротив Зулейхи и продолжил: — Это привычка военных — стирать белье там, где окажется вода… Что же касается простуды и болезней, то это ерунда… Вы не замечали и потому не знаете, что я делаю ночью, когда жарко? Когда вы засыпаете, я спускаю рубашку на веревке в море… А потом жду, когда вода на мне испарится… Вы и представить не можете, как сладко спится в прохладе на вашем шезлонге на палубе.

Зулейха помимо воли воскликнула:

— В мокрой рубашке?

— Ну да…

Молодая женщина нервно улыбнулась:

— Не делайте так больше. Ради меня. Чтобы я могла спать спокойно. Потому что зная, что вы или любой другой человек спит под морским ветром в мокрой рубашке… Я так сон потеряю. Меня начнет в дрожь бросать от того, что я буду думать, что лежу в воде.

Когда они так пересмеивались словно дети, их взгляды встретились, но ненадолго. Они отвернулись, и блеск в их глазах погас. Взгляд снова стал затуманенным, как у близоруких людей.

Но, несмотря на это, они были все так же веселы. Юсуф принялся вспоминать истории, связанные с Торосами.

— Вы знаете, я ведь у вашего отца был главной прачкой… Когда делать становилось нечего, я разжигал огонь в саду и стирал рубашки командира. Но вот со штопкой он справлялся лучше, чем я. Я вам, наверное, не показывал. В Гёльюзю среди памятных мне вещей есть рубашка… Она белая, но на рукаве видна заплата черными нитками. Образец мастерства, вышедший из-под иглы вашего отца. Располагайтесь на траве… Не бойтесь, нужно еще умудриться простудится в такую жару. Постелить я вам ничего не могу, так как мне нечего снять, кроме ботинок… Вот так…

После пекла, оказавшись в тени у воды, Зулейха почувствовала приятную усталость во всем теле, медленно растянулась на земле и, облокотившись на руки, положила на них голову.

То, что о длившихся годами невзгодах говорилось таким шутливым и веселым тоном, почему-то лишь огорчало ее еще больше.

Потом Зулейха подметила и другое: когда в Гёльюзю рассказывали истории о войне, она представляла себе только отца. Остальные оставались для нее смутными и неподвижными, как темные декорации в трагедии. Но сейчас она мысленно наблюдала за отцом и Юсуфом вместе и сильно его жалела, ведь ему, обладавшему молодостью и крепким здоровьем, — что можно назвать почти небольшим богатством — пришлось переносить такие тяготы в самые лучшие годы своей жизни.

Как жаль, что интерес к этому пришел к ней так поздно.

Рубашка Юсуфа меняла цвет по мере того, как высыхала, и морщилась в тех местах, где не прилегала к телу.

Зулейха снова вспомнила повествование о Юсуфе из истории Пророков: рубашка, которую принесли отцу братья Юсуфа, которые его обманули, а потом оставили в колодце. Рубашка, изорванная Зулейхой, когда он был рабом в Египте…

Шофер, подумавший, что они, должно быть, где-то заблудились, принялся отрывисто сигналить.

Дальше дорога пошла ровнее. Юсуф оказался проводником, каких еще поискать. Но он, хотя прекрасно знал все важные места сражений, в руках держал карту. Заметив неподдельный интерес Зулейхи, иногда он просил остановить автомобиль и подробно все объяснял.

Зулейха, как человек, не знавший войны, только воочию увидев эти холмы, речки и поля, поняла, что все эти ужасы происходили на самом деле.

Когда Юсуф произнес: «Эти позиции занял враг; мы оборонялись в этих окопах», — Зулейха всерьез задумалась. Прежние представления о войне вдруг стали фальшивыми и примитивными, как цветные картинки в детской книжке.

Здесь можно было не только понять все ужасы борьбы, но и до известной степени прочувствовать самоотверженность и страдания борцов за свободу.

Солнце село. Склоны, спускающиеся к Саросу, начали погружаться во тьму.

Зулейха, глядя на эту сцену былой трагедии, вспомнила отрывок из школьной хрестоматии по английскому языку. Возможно, то был перевод кого-то из латинских классиков. Вкратце это звучало так:

«Битва адом прошла по полю боя. Грудами лежали люди с перерезанными горлами, из тел сочилась кровь. Но на ступенчатой горе, что окружала поле брани, на высоте, была площадка. И когда битва дошла до нее, то буря внизу уже затихла и, казалось, обратилась в вечные покой и безмолвие».

Сейчас они будто сами добрались до такой точки на холме, на который медленно поднимались с самого утра. К расстоянию примешивалось и влияние времени: события теряли смысл, а воспоминания ясность. Все превращалось в безграничное спокойствие. Зулейхе стало стыдно за тот приступ, что случился у нее прошлым вечером. Стоя на этой земле, которая, казалось, забыла уже о самой большой трагедии в мире, разве можно было представить что-либо более мелочное и смешное, чем горести какого-то человека?

Молодая женщина чувствовала, что влияние тишины и покоя, что охватило ее на этом поле битвы, продлятся еще долго и что освободиться от их тяжелого покрова она сможет еще очень не скоро.

Автомобиль вывернул из-за крутого поворота, и их взору открылся полуразрушенный Седдюльбахир. В море за ним они увидели уже ожидавший их «Ташуджу».

Их путешествие подходило к концу. Когда машина начала медленно спускаться с крутого склона, Зулейха подумала о тех, кто вернулись живыми с этой битвы. Были ли они счастливы? Если подумать о человеке, сидевшем рядом с ней, то это было не совсем верно. Кто знает, с какими горестями те люди столкнулись дома, куда вернулись и где надеялись найти хоть каплю счастья.

Глава четырнадцатая

Прохладная, как на Мраморном море, погода несколько дней стояла и на Эгейском.

Весь день за исключением нескольких полуденных часов дул ветер. Края парусов издавали такие звуки, что создавалось впечатление, будто они путешествуют на яхте. Юсуфа, как и любого провинциала, сильно задевало, если хотя бы какое-то его предположение не оправдывалось.

— Я вам уже говорил, что обычно на море в этом месяце очень жарко. Но вам повезло.

«Ташуджу» продолжал заходить во все крупные и мелкие порты и здесь, как и во время всего предыдущего пути. Полдня они провели в Эдремите [103]. Юсуф несколько раз издалека посматривала на гору Каз [104], — наверное, боролся с искушением съездить на машине и туда. Но испугался, что снова углубится в детали, и отказался от своей идеи.

После Эдремита они через пролив проплыли в залив Айвалык, похожий на группу переходящих друг в друга озер.

Юсуф предложил провести ночь в сосновом бору рядом с городом под предлогом того, что для «Ташуджу» здесь есть работа.

Ближе к вечеру в лодках на берег перевезли палатки, кровати и даже столы со скамейками и на небольшом холме разбили роскошный лагерь.

Юсуф по-детски радовался всему, что напоминало ему армейские годы.

Малыш Халиль и два матроса расчищали пространство вокруг палатки от сухой сосновой хвои, расставляли керосиновые лампы на столах. Зулейху рассмешили эти грандиозные приготовления, чтобы провести какие-то несколько часов летней ночи, но она не могла разубедить Юсуфа перестать гонять туда-сюда Халиля и его товарищей.

Палатка, которую соорудили такими трудами, предназначалась только Зулейхе. Юсуф же улегся спать на куче сосновой хвои, что чуть в стороне собрали подметавшие лагерь матросы.

Юсуф, оставляя Зулейху в палатке, бросил взгляд по сторонам в последний раз, чтобы убедиться, что ничего не забыли сделать:

— Вы уже, наверное, и не помните, что такое суша… Сегодня поспите без качки. Разнообразие всегда только на пользу.

И действительно, сон без качки, звуков плещущейся о борт воды, вызвал у Зулейхи какое-то чувство новизны. Но легкий шум моря раздавался даже в лесу.