Пэлем Вудхауз - Джим с Пиккадилли
— Что?!
— Так уж получилось. Надо было придумать что-то быстренько, на ходу. Клерк в пароходной компании ждал, чтоб вписать мое имя в билет. А я только что разговаривал с Бейлиссом по телефону, ну, его имя и выскочило. Знаешь, как оно бывает. Теперь смотри, как все развернулось дальше. Старик Бейлисс приходит на Паддингтон проводить меня. Энн видит меня там, кричит: «Добрый вечер, мистер Бейлисс!» Натурально, Бейлисс откликается. Оставалось выдать его за моего отца, что я и сделал. А Энн решила, что некий человек по фамилии Бейлисс катит в Америку за счастьем. Переходим к третьему акту. Случайно я встретил Энн, приглашаю в кафе. Пока мы ели, подскочил этот урожденный идиот Реджи Бартлинг, которому непонятно с чего приспичило поехать в Америку. Ну, обратился ко мне по имени. Я понимал — стоит Энн узнать, кто я на самом деле, она больше и не взглянет в мою сторону. Поэтому я окинул его надменным оком и ответил: «Обознались, приятель». Бедняга уковылял, может — уже покончил самоубийством, а мы с Энн остались обсуждать столь необычное совпадение: я — двойник мерзкого Джимми Крокера! Не упустил еще нить моей истории?
Крокер, слушавший со сосредоточенным вниманием, быстро кивнул.
— Пока все понятно. Но зачем ты оказался тут, в этом доме?
— А это уже акт четвертый, я как раз к нему подхожу. Оказалось, что Энн — самая добрая девушка на земле. Она решила, что, ради Огдена, надо вырвать его из семьи, где его балуют и губят, и отвезти к ветеринару. Тот подержит мальчишку у себя, пока не вобьет в него достойные принципы. Напарником ее был Джерри Митчелл.
— Джерри!
— Которого, как ты знаешь, вчера отсюда выгнали. На его долю выпадала черная работа. Теперь его уже не используешь, и я вызвался занять его место. Вон я, пожалуйста!
— Ты что, собираешься похитить мальчишку?
— Нет. Его похитишь ты.
— Я?!
— Ну да. Вроде бенефиса, выступишь в роли, которая принесла тебе славу. Позволь объяснить дальше. Не буду вдаваться в подробности, но Огден разнюхал, что я действительно Джимми Крокер, и теперь отказывается иметь со мной дело. Сначала я обманул его, уверил, что я — профессиональный похититель, и он предложил отдать ему половину выкупа. На этих условиях он согласен, чтоб его похитили.
— Ничего себе!
— Да, такой вот сообразительный юноша, битком набит свежими идеями. А теперь, все разнюхав, он не хочет действовать со мной заодно. Значит, ты меня подменишь. В пятом акте, который развернется сегодня вечером, когда дом отойдет ко сну, звездой станешь ты. До завтра откладывать нельзя. Узнав, что лорд Уизбич — мошенник, Огден, пожалуй, кинется со своим предложением к нему.
— Лорд Уизбич! Мошенник!
— Самого худшего разбора. Его цель — выкрасть эту взрывчатку. Игру я ему заблокировал, и он может переметнуться на Огдена.
— Джерри, если этот субъект — мошенник… Кстати, откуда ты узнал?
— Сам мне сказал.
— Почему же ты не разоблачишь его?
— Потому что для этого, Скиннер, добрый мой друг, мне придется объяснить, что я — настоящий Джимми Крокер, а пора еще не приспела. И, по моим прикидкам, не приспеет, пока ты не похитишь Огдена. Тогда я смогу подойти к Энн и сказать: «Может, в прошлом я вас обидел, но сейчас оказал большую услугу. Так что, похороним прошлое!» Теперь ты сам видишь, папа, все зависит от тебя. Я не прошу тебя ни о чем особенном. Сбегаю сейчас в меблирашки и расскажу Джерри Митчеллу, как мы все организуем. Пусть дожидается у дома, в машине. От тебя только и потребуется зайти к Огдену в образе Эда и проводить его в машину. А потом ложись и спи себе на здоровье. Главное — убедить Огдена, что ты профессиональный похититель. Тогда все сойдет гладко. Ты помни, он только и мечтает, чтоб его похитили. Конечно, ты справишься с такой легкой, привлекательной работой. Тебе самому приятно еще разок сыграть эту роль.
Джимми затронул нужную струнку. Глаза у его отца загорелись, ноздри защекотал запах театра.
— Бандиты мне всегда удавались… — раздумчиво произнес он. — Да, очень удавались.
— Вот именно. Взгляни на это под правильным углом! Я тебе добро делаю.
— А загримироваться нужно? — Крокер потер шею указательным пальцем.
— А как же!
— Значит, сегодня вечером?
— Часа в два ночи, я думаю.
— Я согласен!
Джимми схватил его за руку.
— Я знал, папа, что могу на тебя положиться! Крокер следовал своему ходу мыслей.
— Темный парик… синий подбородок… брови погуще… Да, в самый раз… В точности, как у Эда. Слушай-ка, Джимми, а как мне к твоему Огдену подобраться?
— Все будет в порядке. Подождешь в моей комнате, пока не наступит время. Это, считай, твоя гримерная.
— А из дома как с ним выберемся?
— Вон, через эту дверь. Я велю Джимми ждать на боковой улочке с двух часов ночи.
— По-моему, нормально…
— Да, я все учел.
— Сбегаю в город, куплю грим.
— А я — к Джерри. Крокера осенила идея.
— Посоветуй, пускай он тоже загримируется. А то мальчишка его узнает, а потом донесет.
Джимми восхитила сообразительность отца.
— Ну, пап, молодец! А мне и в голову не пришло… У тебя прямо талант к преступлениям!
Крокер скромно ухмыльнулся.
ГЛАВА XX
Крепость заговора зависит от крепости всех его звеньев. Блистательнейшие замыслы расползаются, если хоть одно из звеньев страдает умственной отсталостью, а среди заговорщиков — человек вроде Джерри Митчелла.
Селестина, урожденная Мэгги О'Тул, которую Джерри любил до одури, лишаясь и той скромной доли интеллекта, которая была ему отпущена природой, вошла в комнату экономки около десяти вечера. Вся прислуга ушла в кино, сидела тут только новенькая горничная, читавшая томик Шопенгауэра.
Лицо у Селестины разрумянилось, темные волосы растрепались, глаза сияли. Дышала она учащенно, левую руку прятала за спину. Новенькая ей не понравилась. Такая внешность не располагает к откровенности, но Селестине не терпелось поделиться секретом, а массовый исход выбора ей не оставил. Приходилось либо запереть секрет в трепещущей груди, либо выложить его этой слушательнице. В подобных обстоятельствах не заколебалась бы ни одна чувствительная девушка.
— Знаете… — приступила Селестина.
От Шопенгауэра нехотя поднялось лицо. Сверкающий глаз встретил взгляд Селестины. Второй глаз, не менее блестящий, уперся в потолок.
— Знаете, а я сейчас на свиданье была. С моим парнем, на улице… — с лукавой усмешечкой продолжила Селестина. — Ой, он такой шикарный!
Тонкогубый рот неодобрительно фыркнул. Но Селестину распирали новости, фырканье ее не испугало.
— Ну и что? — вопросила последовательница Шопенгауэра.
— Это Джерри Митчелл. Вы ведь его не видели? Ой, какой парень!
Теперь Селестина-Мэгги добилась безраздельного внимания. Новая горничная отложила книгу на стол.
— Да-да? — подбодрила она.
Утаивать сюрприз Селестина больше не могла. Спрятанная рука вынырнула на свет. На пальчике поблескивало колечко.
— Красивенькое правда? — спросила Мэгги, в благоговейном восторге глядя на него, и еще с минутку посозерцала искрящееся великолепие.
— Ой, я не могу! — продолжала она. — Звонит мне, значит, и просит чтоб я вышла к черному входу. Хочет мне кое-что сказать. Войти-то он не может, его ведь уволили. Ну, я выскакиваю, а он уже ждет! «Привет», — говорит, а я отвечаю: «Нахал какой!» А он: «Слышь-ка, у меня тут кое-что есть. Имею полное право нахальничать». Лезет в карман и достает колечко! Это самое. Я спрашиваю: «А чего это?» А он говорит: «Обручальное кольцо. Для тебя, если носить пожелаешь». Я прям ослабла вся, чуть наземь не грохнулась. А он, глядь, уже надевает мне его на палец…
Селестина скромно умолкла. — Нет, правда, красота! — она полюбовалась снова. «Повезло — говорит — мне». Я спрашиваю: «Работу, что ли нашел?» А он: «Нет, не нашел. Сегодня вечером проделаю одну штуку, и мне отвалят столько, что смогу завести этот самый санаторий». Знаете, он всегда мечтал о такой ферме на Лонг-Айленде. Он все знает про тренировки и про здоровье, боксером ведь был. Я спрашиваю, что за штука, но он не говорит. Обещался рассказать, когда поженимся. Прям завтра пойдет покупать лицензию.
Селестина ждала поздравлений, с надеждой глядя на слушательницу.
— Пхе! — коротко бросила та и снова уткнулась в Шопенгауэра. Она была явно не из приятных.
— Нет, правда — красота? — спросила обескураженная Селестина. Новенькая издала непонятный горловой звук, саркастически хмыкнула и добавила потише, Селестина едва расслышала, да и то вряд ли правильно:
— Всъх пръпеку!
ГЛАВА XXI
Улица спала. Луна отсвечивала в темных окнах и на пустынных тротуарах. Шел второй час ночи. Порочные Пятидесятые еще сверкали огнями и шумели фокстротами, но в добродетельных Сотых, где располагался особняк Пэттов, царило добропорядочное сонное царство. Лишь случайный рокот проезжавшей машины нарушал тишину, да любовный вопль кошачьего Ромео, пробиравшегося на свиданье по закраине стены.