Анри де Ренье - Амфисбена
Но сколько бы я ни болтала и ни рассуждала, дорогой Жером, Вас этим не проведешь. Вы отлично чувствуете, что все эти обиняки скрывают желание рассказать Вам о себе, и мои маленькие хитрости совершенно напрасны. Между тем то, что я имею Вам сообщить о себе, не делает мне чести. Особа, оканчивавшая последнее свое письмо к Вам таким манером, что Вы могли составить себе наилучшее представление о ее благоразумии, не удержалась в своих хороших намерениях. Что поделать, дорогой Жером, женщины – сплошное противоречие. Женщины любопытны. Одни любопытны по отношению к другим, другие – к самим себе. Я принадлежу к последним. Подобное любопытство во мне сильно развито, что Вы могли заметить. Разве не благодаря этому любопытству мне удалось в прошлом году разобраться в двусмысленности наших взаимоотношений и в супружеском недоразумении, в котором мы пребывали? В результате такого точного разбора получился наш развод, развод, который я могу назвать счастливым, так как мне он вернул желанную свободу, а Вам дал возможность жениться на мисс Гардингтон и доставил существование, которое Вам подходит. Итак, это любопытство, согласитесь, имеет свои выгодные стороны, но у него есть также свои неудобства. Как бы там ни было, оно привело меня к решению, к которому обязывала меня, в конце концов, моя постоянная неуверенность относительно характера чувства, испытываемого мною к г-ну Дельбрэю.
Ну вот. я и вернулась, дорогой Жером, к пункту, от которого я думала Вас избавить. Действительно, написав Вам и убедившись, что я приняла благоразумное решение, должна покаяться, я не испытала ожидаемого облегчения. Каждый раз, что я видала г-на Дельбрэя, та же загадка чувств мучила меня еще сильнее. Каждый раз я задавала себе тот же назойливый вопрос: "Так ли безразличен мне г-н Дельбрэй, как я думаю?" Мало-помалу сомнения эти сделались для меня невыносимыми. Самое важное это то, что таким образом я начала плохо относиться к этому очаровательному молодому человеку. Это было совершенно недопустимым результатом, и настолько непереносным, что в один прекрасный день я решила выйти из него и сделать решительную попытку.
Средства к этому испытанию доставила мне Мадлена де Жерсенвиль, моя подруга, а на мысль натолкнул случай. Вот как все это произошло.
Вам кажется, может быть, странным, что при моих отношениях с Мадленой и принимая во внимание почти ежедневные встречи с г-ном Дельбрэем, г-жа де Жерсенвиль и г-н Дельбрэй между собой незнакомы. Между тем это так, и мне никогда в голову не приходило свести их. Когда я это осознала, признаюсь, это навело меня на некоторые размышления. И правда, почему я избегала, чтобы Мадлена встретилась с г-ном Дельбрэем? Если подумать, в этом поведении есть с моей стороны сознательность, которую нельзя отрицать. У меня не было никакого желания приводить в соприкосновение Мадлену и г-на Дельбрэя. Не лукавя перед собой, не должна ли была я найти в этом умышленности? Не было ли это указанием, из которого я могла почерпнуть кое-какое освещение интересующего меня вопроса? Не было ли это намеком на некоторую предварительную ревность? Было ли бы мне особенно приятно, если бы г-н Дельбрэй обратил слишком большое внимание на г-жу де Жерсенвиль или г-жа де Жерсенвиль обратила слишком большое внимание на него?
Я думала об этом однажды, глядя на Мадлену де Жерсенвиль. Она сидела на низеньком табурете в ногах у моего шезлонга. Она, смеясь, рассказывала об одной из последних своих глупостей. В эту минуту в дверях позвонили. Горничная ввела Жюльена Дельбрэя. Я его не ждала в тот день и не отдавала распоряжения на его счет, но его появление в эту минуту меня немного раздосадовало. Тем не менее я встретила его ласково и представила г-же де Жерсенвиль. Г-н Дельбрэй пришел сообщить мне, что отход яхты г-жи Брюван назначен на 2 или 3 июня.
Антуан Гюртэн наконец решился вверить морю свою неврастению по предписанию доктора Тюйэ. При этой фамилии Мадлена, которую, по-видимому, не интересовал наш разговор, спросила г-на Дельбрэя, видел ли он Тюйэ с того вечера испанских танцев, где они, не зная друг друга, сидели недалеко один от другого. Г-н Дельбрэй очень хорошо помнил свою соседку, и я даже заметила, что он это лучше запомнил, чем нашу встречу в ресторане Фуайо. Мне это было несколько неприятно, но впечатление это сейчас же рассеялось, когда г-н Дельбрэй сообщил мне, что один из бретонских его друзей, г-н де Керамбель, купил на распродаже в окрестностях Геранда очень хороший подзеркальник Людовика XVI, от которого он теперь хочет отделаться. Зная пристрастие своего друга, г-на Дельбрэя, к разной старине, г-н де Керамбель прислал подзеркальник ему. Г-н Дельбрэй зашел предложить мне проехаться к нему посмотреть, не подходит ли столик мне.
Г-н Дельбрэй ждал моего ответа, и, признаюсь, дорогой Жером, я была несколько удивлена. Г-н Дельбрэй никогда меня не приглашал к себе. Мне неоднократно приходилось во время наших прогулок завозить его домой, но он никогда не предлагал мне подняться. Он часто рассказывал о вещах, украшающих его квартиру, но никогда не высказывал желания показать их мне.
Как же произошло, что в присутствии г-жи де Жерсенвиль г-н Дельбрэй вдруг изменил своей сдержанности, да еще под таким ничтожным предлогом? Не было никакой необходимости посмотреть эту вещь сегодня, а г-н Дельбрэй довольно энергично настаивал, чтобы я не откладывала посещения. Да, почему он для этого выбрал именно тот день, когда у меня находилась г-жа де Жерсенвиль, тем более что он должен был, хотя бы из приличия, пригласить и Мадлену с нами? Все это довольно быстро пронеслось в голове, и в то же время я как раз вспомнила, что у меня назначено свидание с белошвейкой, живущей на улице Генего, рекомендованной мне г-жою де Глокенштейн.
Едва я сослалась на белошвейку, как я услышала смех Мадлены де Жерсенвиль:
– Но, бедная Лаура, ты с ума сошла со своей белошвейкой. Она может подождать! К тому же внизу у меня авто, и я отвезу тебя к г-ну Дельбрэю, а оттуда на улицу Генего.
Г-н Дельбрэй утвердительно качал головой и с видимым увлечением спросил у г-жи де Жерсенвиль, не окажет ли и она ему честь заехать на несколько минут в его скромное жилище.
Квартира, где живет Жюльен Дельбрэй, находится во втором этаже трехэтажного дома. Лестница – прилична, не более. У лакея, отворявшего нам двери, хороший буржуазный вид, но ему, по-видимому, польстило, что барин его приехал в сопровождении двух дам. По крайней мере, кланяясь мне, он сделал симпатичную гримасу. Особенно Мадлена де Жерсенвиль произвела на него сильное впечатление. Плутовка на этот раз постаралась быть авантажной, меж тем как у меня был плохой вид, к тому же я была неудачно причесана. Шляпу я надела наспех. Я заметила это, глядя в большое зеркало, стоящее в прихожей у г-на Дельбрэя. Зеркало это было расписано по-итальянски цветами и птицами. Вообще помещение г-на Дельбрэя убрано с очень личным вкусом.
Подзеркальный столик, о котором шла речь, поставлен был в некоторого рода библиотеку-курильню, которая, по-видимому, составляет главную комнату в квартире г-на Дельбрэя. Она уставлена широкими диванами, покрытыми восточными коврами и заваленными подушками из старинных материй. Что касается до подзеркальника г-на де Керамбеля, это прекрасная вещь в хорошей сохранности. Г-н Дельбрэй и я совещались, какую цену можно за него дать; Мадлена расхаживала по комнате. Я следила за ней глазами, не прерывая разговора. Моя подруга казалась нервной и беспокойной. Она брала безделушки, которые не рассматривала, вытаскивала с библиотечных полок книги, которые ее нисколько не интересовали. Как говорится, у нее была какая-то задняя мысль. Я никогда не видела ее в таком состоянии. Вдруг она опустилась на диван. Она прислонила голову к подушкам, меж тем как маленькой ножкой нервно постукивала по ковру.
В этой позе и в этом жесте не было ничего особенного, не правда ли? Ну а меня, дорогой Жером, поразило впечатление сладострастной неги, исходящей от всего существа Мадлены. Сладострастием этим овеяно было и лицо молчавшей женщины, и неподвижное ее тело. Оно было так сильно, что я смутилась и мне стало неловко. Вдруг у меня мелькнула догадка, что я присутствую при одном из резких порывов желания, толкавших Мадлену де Жерсенвиль уже в столькие объятия.
Да, у меня появилась внезапная догадка, что объектом этого желания является Жюльен Дельбрэй. Он также почувствовал наивное бесстыдство этого прекрасного создания, распростертого здесь на диване, почти раздетого, несмотря на свое платье, такого любовного в своей позе, как будто она лежала в постели. Да, он почувствовал: я заметила это, потому что в голосе у него появились резкие и отрывистые нотки, а в глазах что-то хитрое. Да, я была свидетельницей внезапного чувственного сговора, установившегося между этими существами, и свидетельницей, которая, может быть, мешает.
