Герман Мелвилл - Израиль Поттер. Пятьдесят лет его изгнания
— Меня, сэр, зовут Питер Перкинс, — ответил Израиль, решив, что будет благоразумнее скрыть свое настоящее имя.
— Нет, этой фамилии я никогда прежде не слышал. Будьте добры, взгляните, значится ли Питер Перкинс в судовой роли, — сказал он одному из мичманов. — Быстрее принесите сюда книгу.
Когда ее принесли, он провел пальцем по столбцам и, швырнув книгу на палубу, объявил, что такое имя в ней не значится.
— Вас тут нет, сэр. Нет тут никакого Питера Перкинса. Отвечай немедленно, кто ты такой.
— Дело в том, сэр, — невозмутимо объяснил Израиль, — что как я был выпимши, когда меня завербовали, я, может, по растерянности назвался не своим именем, а как-нибудь иначе.
— Ну, хорошо, а как тебя потом называли другие матросы?
— Питером Перкинсом, сэр.
Услышав это, офицер повернулся к толпившимся вокруг матросам и спросил, знает ли кто-нибудь из них Питера Перкинса. Все, как один, ответили отрицательно.
— Ничего не вышло, — сказал офицер. — Ты сам видишь, что ничего не вышло. Кто ты такой?
— Несчастная жертва, которую все преследуют, сэр, к вашим услугам.
— Да кто же тебя преследует?
— Все до единого, сэр. Вон никто из матросов не желает меня припомнить. Уж не знаю, чем я им досадил.
— Скажи-ка мне, — начал офицер проникновенно, — а с какой поры ты сам себя помнишь? Вчерашнее утро ты помнишь? Ты, наверное, возник в результате какого-то мгновенного самовозгорания в трюме. Или тебя отправила к нам в ядре вражеская пушка вчера вечером? Ты помнишь, что было вчера?
— Конечно, сэр.
— Так что же ты вчера делал?
— Ну, сэр, я, скажем, имел честь беседовать с вами, сэр.
— Со мной?!
— Да, сэр. Часов эдак в девять утра — волнения не было вовсе и корабль шел, чтобы не соврать, узлов семь, — вы поднялись на грот-марс, где мне положено быть, и соизволили спросить моего мнения, как лучше всего поставить грот-бом-брамсель.
— Нет, он сумасшедший! Сумасшедший! — лихорадочно объявил офицер. — Уберите его отсюда, уберите его, уберите, боцман! Куда хотите. Нет, постойте, еще одна проверка. С какой артелью ты столуешься?
— С двенадцатой, сэр.
— Мистер Тиддс, — сказал вахтенный офицер, обращаясь к мичману, — вызовите сюда артель номер двенадцать.
Вскоре перед Израилем выстроилось десять матросов.
— Ребята, этот человек из вашей артели?
— Нет, сэр. До этого утра мы его ни разу не видели.
— Как их зовут? — спросил офицер у Израиля.
— Дело-то вот какое, сэр: они мне все наипервейшие друзья, — тут Израиль обвел их нежным взглядом, — и я их по именам никогда не называю, а все только ласкательными прозвищами. Ну, и значит, забыл настоящие-то имена. А зову я их вот как: Таузер, Баузер, Раузер, Снаузер.
— Достаточно. Он помешан, как мартовский заяц.[103] Уберите его отсюда. Нет, постойте, — вновь перебил себя офицер, над которым это бессмысленное расследование приобрело какую-то странную власть. — А как зовут меня, сэр?
— Да что же, сэр, один из моих артельных назвал вас лейтенантом Уильямсоном, и я ни разу не слышал, чтобы вас называли как-нибудь по-другому.
— В его безумии есть система,[104] — пробормотал офицер и добавил вслух: — А как зовут капитана?
— Ну, сэр, когда мы вчера вели переговоры с врагом, так я слышал, как он сказал в рупор, что он — капитан Паркер; а уж он наверное знает, как его зовут.
— Вот ты и попался. Настоящее имя капитана совсем другое.
— По-моему, сэр, ему самому все-таки виднее, как его зовут.
— Вы знаете, — сказал вахтенный, поворачиваясь к младшим офицерам, — если бы другие обстоятельства не делали такое предположение абсурдным, я бы непременно решил, что он неизвестно как перебрался к нам на борт вчера вечером с вражеского корабля.
— Но каким же образом, сэр? — спросил штурман.
— Бог знает. Однако, если помните, наш бизань-гик прошел над их палубой, когда мы маневрировали, чтобы набрать ход.
— Но даже если предположить, что он сумел бы перебраться к нам по гику — вещь при данных обстоятельствах абсолютно невозможная, — то с какой стати ему вдруг вздумалось бы добровольно отправиться к врагам?
— Пусть он сам ответит на это. — И офицер, неожиданно повернувшись к Израилю, попробовал сбить его с толку, задав вопрос так, будто он не сомневался, что уже открыл истину: — Отвечай — почему ты вчера прыгнул к нам на борт с вражеского корабля?
— Прыгнул на борт, сэр, с вражеского корабля? Да что вы, сэр! Я стоял, как мне положено в случае боевой тревоги, у третьего орудия на нашей нижней палубе.
— Он свихнулся… или я помешан… или весь свет перевернулся… Уберите его отсюда!
— Да куда же, сэр? — спросил боцман. — Места ведь у него нет? Куда же мне его убрать?
— С глаз моих долой! — отрезал вахтенный офицер, вспылив из-за собственной беспомощности. — Убрать его с моих глаз, слышишь?
— Ну, пошли, что ли, привидение! — буркнул боцман, схватил призрак за шиворот и начал водить его по всему кораблю, не зная, что с ним делать дальше.
Минут через пятнадцать капитан, выходя из своей каюты, заметив, как боцман бесцельно расхаживает с Израилем, подозвал его к себе, спросил, что все это означает, и напомнил о своем приказе, строжайше запрещавшем придумывать новые унизительные наказания для матросов его корабля.
— Подойдите-ка сюда, боцман. С какой целью вы водите этого человека по палубе?
— Да без всякой цели, сэр. Я его вожу, потому что у него нет конечного назначения.
— Господин вахтенный офицер, что все это означает? Кто этот человек? Я как будто его не знаю. Кто он? И зачем его водят по палубе?
После этого вахтенный офицер, приняв трагическую позу, подробно рассказал о таинственном происшествии, к большому удивлению капитана, который немедленно принялся с негодованием допрашивать призрака:
— Негодяй! Не вздумай меня обманывать! Кто ты такой? И откуда ты явился сюда?
— Сэр, меня зовут Питер Перкинс, и сюда я явился с бака, куда боцман сводил меня перед тем, как привести сюда.
— Не смей шутить!
— Да уж какие тут шутки, сэр, дело-то серьезное!
— Ты имеешь наглость утверждать, будто ты был завербован положенным порядком и находился на борту этого корабля с тех самых пор, как он десять месяцев назад вышел из Фалмута?
— Сэр, да я завербовался на него одним из первых, чтобы не упустить случая пойти в плаванье под командой такого хорошего капитана!
— В какие порты мы заходили? — спросил капитан уже мягче.
— В порты, сэр, в какие порты?
— Да, сэр, в какие порты!
Израиль поскреб свой русый затылок.
— Так в какие же порты мы заходили?
— Ну, сэр… в Бостон, например.
— А ведь на этот раз верно, — шепнул кто-то из мичманов.
— А потом в какой?
— Так вот, сэр, я и говорил, что Бостон был первым, верно? Ну, и… и…
— Назови второй порт, вот о чем я тебя спрашиваю.
— Ну… Нью-Йорк.
— Опять верно, — шепнул тот же мичман.
— А сейчас мы в какой порт плывем?
— Дайте-ка подумать… домой плывем… в Фалмут, сэр.
— А что за город Бостон?
— Большой такой город, сэр.
— Улицы прямые, а?
— Да, сэр. Коровьи тропы, поперек овечьи тропки, а наискось куриные следочки.
— Когда мы дали первый выстрел?
— Ну, сэр, на фалмутском рейде, десять месяцев назад — сигнальный выстрел, сэр.
— Где мы дали первый боевой залп, а? И как звался капер, который мы тогда взяли?
— Сдается мне, сэр, что я тогда лежал в лазарете. Да, сэр, так оно и было. У меня началась мозговая горячка, и я на время обеспамятел.
— Боцман, уберите его отсюда!
— Куда прикажете, сэр? — почтительно поднеся руку к шапке, спросил боцман.
— Пойдите проветрите его на баке.
И вот они снова принялись кружить по кораблю. В конце концов они оказались на жилой палубе. Было время завтрака, и боцман, человек незлой, очень ласково представил нашего героя своей артели и угостил завтраком, во время которого пускал в ход всяческие хитрые уловки, чтобы выведать его секрет.
Кончилось тем, что Израилю была предоставлена свобода; с тех пор он так охотно и поспешно бросался выполнять самые трудные распоряжения и показал себя таким дисциплинированным и опытным моряком, что заслужил доброе мнение как всех офицеров, так и капитана, а его веселый и покладистый характер постепенно завоевал ему симпатии даже самых подозрительных матросов. Старшина гротмарсовых, убедившись, что он хороший моряк и хороший товарищ, попросил его к себе в команду, и остальную часть плаванья наш герой прослужил гротмарсовым, вполне оправдав оказанное ему доверие.
Как-то в тихий погожий день — последний день плаванья, — когда корабль уже огибал мыс Лизард, откуда до Фалмута всего несколько часов пути, вахтенный офицер, случайно взглянув на грот-марс, заметил Израиля, который, облокотившись о поручень, безмятежно глядел на него сверху.
