Курбан Саид - Девушка из Золотого Рога
Боль стала невыносимой. Пот выступил у нее на лбу. Одна мысль заполнила ее и вытеснила все другие. Она больше не думала ни об отце, ни о принце, ни о Марион, и ни о чужом мире. И оттого сидела она в постели, со слегка приоткрытым ртом, с испуганными глазами, устремленными на горящую лампу и тихо, по-детски стонала. Эта единственная мысль мучила и обжигала ее. Хаса спокойно спал возле нее. Ночник горел, а она не переставала думать только об этом: правильно ли было бы иметь детей от Хасы. Заснула она только на рассвете. Вопрос не был решен, но она улыбалась и через завешенное окно на ковер падали первые лучи восходящего солнца.
Глава 23
Как удивительно переплетение судеб. Континенты и моря связывает магическое кольцо событий, объединяющих всех смертных. Старый усталый паша разбирает в Берлине узоры древних ковров, а жизнь человека, по имени Джон Ролланд, который живет в Нью-Йорке, катится под откос.
Врач из Вены любуется шеей прекрасной женщины, а эта женщина теряет веру в западный мир. События протекают с непостижимой логичностью. Мертвые и живые, прошлое и настоящее слиты в шумном хороводе, незаметно перетекая одно в другое, и руководят поступками и мыслями живущих.
Ничто не исчезает в земном круговороте, изреченные много веков мысли, ведут призрачное существование в пыли библиотек, на пожелтевших страницах древних рукописей. А потом вдруг превращаются в реальные поступки, события, и этот бесконечный хоровод тянется дальше, обхватывает земной шар, как обручальное кольцо палец.
Много столетий назад мчался на быстром коне через пустыни Сирии, по полям Египта и селам Палестины храбрый воин Усама ибн Мункыз. Десятилетиями проливал он кровь за зеленое знамя Пророка, сражаясь с неверными, которые приходили из земель по ту сторону моря и угрожали народу Пророка.
У врат священного города Иерусалима, бился он с франкскими рыцарями.
Под Эдессой, под Аккой — всюду, где на священной земле сталкивались Полумесяц и Крест, появлялся его одетый в латы конь и на бескрайнем поле звучал его воинственный крик: «Во имя Аллаха! Здесь Усама ибн Мункыз! Выходите, франкские рыцари!»
Но когда великий Саладин заключил мир с народом франков, отправился рыцарь Усама по поручению правителя по городам и деревням франков, жил в замках чужих народов, наблюдал чужие обычаи, слышал чужие языки и великое удивление зрело в нем.
Прошли годы. Постарел и устал рыцарь. И переселился он ко двору правителя в Дамаск, отложил подальше свой меч и взял в старчески дрожащую руку перо. Для своего господина, для своих детей, писал он великую «Книгу назиданий», в которой писал о сражениях своей молодости, а также все, что он знал о франках, пришедших к народу Пророка с другого берега моря, чтобы завоевать его.
Десятилетиями перечитывали эту книгу арабские рыцари, воюющие против франков. Но потом люди забыли «Книгу назиданий».
Шли столетия. Мудрые рукописи покоились в пыли библиотек. Никто не вспоминал о храбром воине Усаме ибн Мункызе, до тех пор, пока западные ученые не отыскали «Книгу назиданий» среди стопок древних манускриптов. С трудом разбирали ученые старые рукописи, а разобрав, издали ее со своими примечаниями. Так из-под руин прошлого вновь восстал рыцарь Усама.
Азиадэ совершенно случайно обнаружила «Книгу назиданий» в океане книг огромной библиотеки. Протягивая ей фолиант, библиотекарь улыбался — красивая молодая женщина интересуется поучениями канувшего в небытие арабского воина. Дома, забравшись на диван, Азиадэ снова раскрыла книгу. Древний арабский язык звучал странно и незнакомо. Она читала об охоте, о рыцарских турнирах и необычайных происшествиях, которые привлекали бывалого воина. Неожиданно Азиадэ остановилась. Улыбаясь и качая головой, прочитала она название одной из глав, написанное крупными арабскими буквами: «Обычаи франков»:
«Слава Господину и Создателю! Любой, кто ближе познакомится с образом жизни франков, будет прославлять Аллаха за то, что Он создал его мусульманином. Ведь франки, они все равно что звери и обладают, как и все звери только одной добродетелью — необыкновенной храбростью.
У франков нет чувства собственного достоинства, им не знакомо чувство ревности.
Они могут идти по улице со своей женой, встретить постороннего мужчину, который отойдет с женщиной в сторону и заведет с ней разговор. При этом муж стоит и ждет, пока они не закончат говорить, а если разговор затягивается, то он просто оставляет свою жену с чужим мужчиной и уходит».
«Очень интересно, — подумала Азиадэ, — значит уже тогда….»
Она увлеченно продолжила чтение.
«Я был свидетелем следующего происшествия: при посещении Наблуса в Иерусалиме, решил я остановиться у моего друга, Муиса, у которого останавливались все правоверные. В этом доме было окно, выходящее на улицу. Напротив располагался дом некоего франка, виноторговца, который часто отсутствовал. Однажды виноторговец вернулся домой и обнаружил в своей постели постороннего мужчину, лежащего рядом с его женой.
— Что ты здесь делаешь, возле моей жены? — спросил виноторговец.
— Я очень долго был в пути и зашел, чтобы отдохнуть, — ответил чужак.
— И как ты оказался в моей постели?
— Она была застелена, и я решил прилечь.
— Но ведь моя жена лежит рядом с тобой, — возмутился виноторговец.
— Так ведь кровать принадлежит ей, как же я могу выгнать ее из собственной кровати!
— Клянусь моей верой, — закричал виноторговец, — если это еще раз повторится, мы с тобой серьезно рассоримся.
И это было самым ярким проявлением его гнева и ревности!»
Азиадэ откинулась на спинку дивана и рассмеялась. Сумасшедший народ, эти франки. Храбрые в бою и ни капли мужского достоинства. Прошли столетия с тех пор, когда мудрый рыцарь изучал обычаи франков. Много изменений произошло за это время, неизменной осталась только мужская душа и неизменными были причины, по которым они разрешали своим женщинам выходить на улицу с открытым лицом.
Хаса был настоящим франком — еще один такой случай и он всерьез рассорится с коллегой Курцем за то, что тот поцеловал его жену.
Тяжелый фолиант вдруг перестал казаться древним. Азиадэ стала читать дальше.
«Еще один пример: однажды я сходил в Тиросе в баню и взял себе закрытую кабину. Только я закончил купаться, как ко мне ворвался мой слуга и закричал:
— Хозяин, что ты на это скажешь — в бане находится женщина.
Я сразу же поспешил в общий зал. И правда, там находилась молодая женщина, которая стояла рядом со своим отцом, франкским рыцарем. Я не поверил своим глазами и сказал другу:
— Ради Аллаха! Это действительно женщина!? Я хочу чтобы ты в этом убедился.
Мой друг подошел к ним и на моих глазах убедился, что это действительно женщина. После этого франкский рыцарь повернулся ко мне и сказал:
— Это моя дочь. Ее мать умерла, и у нее никого больше нет, кто мог бы ее искупать. Поэтому я привел ее, чтобы искупать самому.
— Ты мудро поступил, — отвечал я, — да благословят тебя небеса.
Но про себя я подумал: „Глядите же, правоверные, какие противоречия: франки не знают что такое честь, не знают чувства ревности, и все же они блещут своей невероятной смелостью, хотя смелость рождается из страха потерять честь. Да проклянет их Аллах“».
Азиадэ закрыла книгу. Давно ли она выходила на пляж, сгорая от стыда, оттого что посторонние мужчины смогут увидеть ее полуобнаженное тело. Нет, Хаса не был порочным. Он просто был франком, как те рыцари, которых высмеивал воин Усама. Ничто в нем не напоминает его предков, которые жили в Сараево и оберегали своих жен. Он стал частью мира, в котором родился и в котором чувствовал себя хорошо. И нет его вины в том, что Азиадэ понимает рыцаря Усаму и смеется над франками, которые уходят, оставляя своих жен одних разговаривать с чужими мужчинами. Азиадэ задумалась. Огромная пропасть отделяет ее от мира Хасы и нет моста через нее. И в этом нет вины Хасы. Несправедливо наказывать его, если все люди вокруг поступают так же. Азиадэ вздохнула: нет Хаса не тот человек, который может стать отцом ее детей. Она взглянула на «Книгу назиданий».
Как в каком-то сказочном хороводе представила она себя, идущей рядом с воином Усамой ибн Мункыз, отцом и османским принцем, который находится сейчас в оазисе и называет себя Джоном Ролландом. Она словно воочию увидела этот волшебный хоровод, который тянулся через столетия и обхватывал землю, как обручальное кольцо обхватывает безымянный палец.
Как загадочно переплетаются мысли людей, их сны и воображения.
