Мариам Петросян - Дом, в котором...
Кузечик отошел и сел на свою кровать. Он не любил эти разговоры. Две поездки в летние санатории он пропустил, а в третий раз их отправили в шикарный оздоровительный центр, где персонал так ответственно относился к своим обязанностям, что ни о каких развлечениях сверх запланированных и речи быть не могло. Место было замечательным, но ни бассейны, ни спортивные залы, ни живые лошади не доставляют удовольствия, когда за тобой повсюду следует армия помощников. Судя по разговорам, которых вдоволь наслушался Кузнечик, таких гнусных каникул у жителей Дома еще не бывало. Вообще-то, если бы не эти разговоры, он бы считал, что неплохо провел время. Но люди Дома были консервативны. Вне Дома они признавали только два места отдыха. Заброшенную летом лыжную базу где-то в горах и старый саноторий на побережье. Все остальное не шло с ними ни в какое сравнение. Те два места тоже называли Дом — словно они были его продолжением, его отростками, протянувшимися в необозримую даль. Оба Дома Кузнечик знал так, как будто бывал в них не раз; и даже предпочитал тот, что стоял на берегу моря. Самый старый. Скрипящий, хрипящий, с проваливающимися кроватями и незакрывающимися шкафами, с облезлыми от сырости потолками и стенами, с отстающими половицами. Где на четыре спальни одна душевая, и чтобы попусть в туалет, надо отстоять очередь. Где:
— У нас в спальне капало с потолка!
— А под Слоном рухнул стул, помните?
— А Спорт пробил дырку в стене, когда постучал соседям, чтобы они замолчали…
— А в ванной водились сороконожки!
— И мокрицы, и водоплавающие жуки!
Мальчишки перебрасывались фразами, как футбольным мячом, с упоением перечисляя недостатки «Того Дома», а Кузнечик слушал и умирал от зависти. «Тот Дом», младший брат Дома этого. Может даже между ними существует тайная связь. Может, они обмениваются крысами, привидениями или еще чем-нибудь интересным. В окна «того Дома» можно увидеть море. А по ночам его можно услышать. Воспитатели там немедленно влюбляются в загорелых девушек с пляжей и забывают о своих обязанностях, а когда идет дождь, дом протекает, и все закрываются в нем, как в раковине, проклиная погоду, и до утра играют в карты — и старшие, и младшие, и воспитатели. Играют, слушая звон капель в тазах, расставленных там, где течет крыша.
— Вы стащили их у старших? — спросил Кузнечик про фотографии.
Сиамцы заморгали:
— Ну и что? У них таких фоток целые вагоны, а у нас ни одной. Пусть будут хоть эти.
— А я ничего и не говорю. Просто спрашиваю. А где Вонючка?
— Его вызвали к директору, — сказал Фокусник. — И как сразу стало тихо, правда?
Вонючка въехал сверкая значками от ворота до колен.
— Слыхали? — взвизгнул он придушенно. — У директора в кабинете лежит четырнадцать посылок! И куча писем! Но письма — это фигня. Главное — посылки! Все мои!
— Ответы на те письма? — догадался Горбач.
— Они самые, — Вонючка закружил по комнате, мелькая спицами колес.
— Нет, вы когда-нибудь о таком слыхали? Они мне их не отдают. Говорят: кто послал и зачем? А какое их дело? Это мне послали, это мои посылки! Значит, они должны мне их вручить.
— И ты вот так спокойно уехал? — не поверил Волк.
— Еще чего! Я с ними поскандалил. Сейчас отдохну и поеду скандалить дальше. Только мне нужен транспарант. Нарисуете?
Кузнечик рассмеялся.
— Ничего смешного! — возмутился Вонючка. — Куча полезных вещей гниет в директорском кабинете! Это не смешно. Давайте быстрее… Рисуйте и пишите! — Он подкатил к тумбочке и зашуршал бумагой. — У нас что, нет большого листа? Не понимаю. Такая необходимая в хозяйстве вещь…
— Лучше на простыне, — загорелся Фокусник. — Разрежем ее на две половинки… И еще нужны две палки для ручек.
— Одна. — отрезал Вонючка. — Одной достаточно. Другая рука мне будет нужна. Чтобы дудеть в трубу.
Они лежали на полу перед расстеленными кусками простыни и задумчиво грызли кисточки.
— Что-нибудь вроде «Ирландию ирландцам!» — наседал Вонючка. — Или «Руки прочь от…» чего-нибудь.
— А может, «Посылки — хозяину»? — предложил Горбач.
— Тоже можно, — нехотя согласился Вонючка. — Хотя это и банально.
Красавица гладил банки с краской. Слон рисовал на полу солнце. Волк начал синим цветом выводить слово «посылки».
— Ровнее, ровнее, — волновался Вонючка. — И крупнее.
— Можно просто взломать замок, — сказал Сиамец Рекс. — И ночью все унести. Тогда и писать ничего не надо.
— Ну нет! Красть то, что и так свое? Пусть сами выдадут! — Вонючка поправил простыню. — Еще пожалеют, что так поступили. Еще будут умолять: возьмите, возьмите скорее!
— Четырнадцать посылок, — уважительно вздохнул Фокусник.
— А я о чем! Есть из-за чего трудиться.
Когда транспарант: «Посылки — хозяину!» был готов, Фокусник потребовал себе такой же. Волк сказал, что два одинаковых плаката — это неинтересно, и пока сохли «Посылки», они написали на другой половине простыни: «Нет директорскому произволу!», а на листе ватмана: «Руки прочь от достояния учащихся!» Потом к простыням приклеили ручки.
— Скорее, скорее! — торопил Фокусник.
— Можно нам тоже пойти? — спросил один из Сиамцев.
— Подойдете позже, — строго сказал Вонючка. — Когда мы выдохнемся. Тогда вы немного покричите «Долой!» и погромыхаете чем-нибудь. Пока мы передохнем.
Красавица вдруг заволновался и, заикаясь, принялся объяснять:
— Четыре яблока. Четыре. Это много!
Красавица сделает сок, — перевел Волк. — Сиамцы отнесут его вам. Для поддержки ваших сил. Сок из четырех яблок.
Красавица засиял. Вонючка похлопал его по руке:
— Спасибо. Это будет великий вклад в наше общее дело. И я даже дам тебе лимон, чтобы вклад был побольше.
Фокусник, Вонючка и Горбач взяли транспаранты и ушли. Сиамцы начали искать что-нибудь гремящее. Красавица суетился вокруг соковыжималки. Слон принес ему еще одно яблоко. Волк лег на пол и закрыл глаза.
Кузнечик сел на свою кровать. Ему очень хотелось посмотреть, что станет делать Вонючка, но он стеснялся. Это будет что-то очень шумное и стыдное, на что сбежится поглазеть весь Дом. Сиамцы нашли салатницу, капкан и половник и принялись, обходя Волка, собирать обрезки бумаг и закрывать банки с краской.
— Четырнадцать посылок, — шептали они друг другу облизываясь. Красавица благоговейно запустил соковыжималку. Слон держал кастрюльку и смотрел, как она наполняется прозрачно-желтым соком.
Они ушли. Слон нес бутылку с соком. Красавица не нес ничего. Сиамцы несли то, чем собирались греметь. Красавица волновался. Он вписался в дверь только с третьей попытки, когда Сиамцы зажали его боками и вывели, как под конвоем.
Волк лежал на полу. Слепой на своей кровати.
«Слепой и так все слышит», — подумал Кузнечик. Ему не надо никуда идти. Он и здесь, и там одновременно.
Кузнечик сполз с кровати и сел на пол.
— Седой уезжает, — сказал он. — Навсегда. Его больше не будет в Доме. Он чего-то боится. Чего-то, что случится летом, перед тем, как старшим уходить.
Волк открыл глаза:
— Откуда ты знаешь? Ты что, говорил с ним?
Кузнечик кивнул.
— Он помнит прошлый выпуск. Тех, что были до них. Он говорит, что нет ничего страшнее последнего года.
— Это так, — приподнялся Волк. — Только странно, что он говорил о таком с тобой. Или ты подслушал?
— Нет. Он мне сам сказал. Только мне.
Волк опять лег.
— Все страньше и страньше, — пробормотал он.
Слепой закопошился на кровати. Встал с каким-то пыльным пакетом в руках, подошел к Кузнечику, уронил на него пакет и вернулся на свое место. Кузнечик удивленно принялся разглядывать дар Слепого.
— Что это? — спросил он, потыкав в пакет протезом.
Волк перевернулся, схватил подарок и заглянул внутрь.
— По-моему, это то, что ты хотел, — он вытряхнул на пол кассеты. Ободранные, частью без коробок, они лежали кучей, демонстрируя стершиеся надписи на боках.
— Твои «Дирижабли», — проворчал Слепой. — От которых у тебя мозги съезжают. Тот, кто дал, сказал, что это то самое.
— Спасибо, Слепой, — прошептал Кузнечик. — Где ты их взял?
— Подарили, — холодно отозвался тот. — Тот, кто не мог отказать.
Сразу стало понятно, что он говорит не о Лосе.
— Какая тебе разница? Ты радуйся.
— Еще один шантажист, — проницательно отметил Волк. — Много вас собралось на одну комнату.
«Это Череп ему их дал», — подумал Кузнечик. «Ведь Слепой носит его письма. Череп и не может ему отказать».
Слепой лежал, спрятав руки под мышки. Черные волосы блестели, лица не было видно.
— И кто это тебе не может отказать? — поинтересовался Волк.
Слепой не ответил.
Волк повернулся к Кузнечику:
— Он всегда молчит. Почти всегда. Иногда скажет что-нибудь — и опять молчит. Хотел бы я хоть один-единственный раз, услышать продолжение. Просто чтобы знать, есть ли оно вообще.
