Сабахаттин Али - Юсуф из Куюджака
С дочерью она почти не разговаривала, только понимающим взглядом следила, как та, точно тень, с печальными, провалившимися глазами бродит по дому, у Шахенде был такой вид, словно она чего-то ждет. Ждет упорно, терпеливо и не торопится.
Она и в самом деле ждала, когда будет сломлено упорство дочери. Она не чувствовала за собой никакой вины во всех их затруднениях и считала, что все происходит оттого, что ее не послушались. И терпеливо ждала того дня, когда она придет к ней с униженной просьбой.
О Юсуфе она не думала. Только желала избавить от подобной участи свою дочь. Но как? Над этим она тоже не задумывалась. Во всяком случае, она что-нибудь устроит.
Ей надоело быть всю жизнь на вторых ролях, ее раздражало, что зять и дочь с ней не считаются. Даже в таком трудном, просто ужасном положении не прийти к ней посоветоваться, не поискать выхода вместе с нею!
В первый же день, когда в дом привезли Юсуфа, она почувствовала, что вместе с ним в их семью вошла беда. Парень с самого начала стал зариться на дочь своего благодетеля, а тот смотрел на это сквозь пальцы и потворствовал ему. Он-то и виноват во всем!
- Да будет земля ему пухом! - бормотала она. - И этот Юсуф обдурил его.
И она сердилась на покойного мужа, который был больше привязан к Юсуфу, чем к ней…
Шел уже одиннадцатый день, как уехал Юсуф. Вечером Шахенде сидела в нижней комнате, подшивала оборвавшийся подол своего старого халата. Муаззез лежала на тахте в верхней комнате и тихонько напевала.
Она то и дело прислушивалась к звукам, долетавшим с улицы. Юсуф никогда не покидал ее на такой долгий срок. Она страшно соскучилась. Но стоило ей вспомнить, что уже наступил вечер и надо накрывать на стол, как она поморщилась. Ей было тяжело садиться за пустой стол напротив матери, насмешливо смотревшей на нее. В последние дни Муаззез стала питать к ней чувство, похожее на ненависть. Ей казалось, что умри Шахенде, она не стала бы жалеть, не стала бы горевать.
Ужасно жить в одном доме бок о бок с человеком, которого считаешь совершенно тебе чужим. А между тем эта женщина ее мать…
Мысли Муаззез вдруг смешались. Она испугалась, что зашла слишком далеко в своей нелюбви к матери. Конечно, сама она любит Юсуфа и ради него готова переносить любые лишения. Но разве ее мать, видавшая в своей жизни хорошие дни, не вправе быть недовольной тем, что ее заставляют терпеть такую нужду?
И потом, разве только она виновата в том, что не разделяет их горя? Разве они хоть раз пришли и по-человечески рассказали ей о своих бедах? Особенно Юсуф, с его ледяным, мрачным видом… Он словно не замечал, что Шахенде живет в этом доме, и никогда без крайней нужды не сказал ей и слова. А между тем она старшая в доме. Им следовало бы сделать первый шаг. Муаззез решила сказать об этом Юсуфу, когда он приедет. Необходимо, чтобы в доме был человек, который разделял бы с нею физические и моральные страдания, не то это многодневное одиночество ее погубит.
Тут на лестнице послышались шаги. Мать, шурша юбками, поднималась наверх. У Муаззез забилось сердце. Ее охватило непонятное волнение.
Когда Шахенде вошла, Муаззез быстро поднялась.
- Лежи, дочь моя, отдыхай, - сказала Шахенде, подсаживаясь к ней.
Некоторое время они сидели молча. Шахенде первая нарушила молчание.
- Где это столько времени пропадает твой муж?
- Ей-богу, не знаю, мамочка. Я тоже начала тревожиться.
- Нет. Тревожиться не о чем. Такая уж у него работа. Только на этот раз он задержался что-то слишком долго!
Муаззез молчала. Подождав немного, Шахенде заговорила снова:
- Сколько я тебе твержу: не сиди одна дома - а ты даже к соседям со мной не сходишь! Что с тобой станет, если так пойдет и дальше? Видит Аллах, тьг скоро будешь старухой!
- Что же делать, мама?
- Пойдем со мной… Увидишь человеческие лица, рассеешься…
- Скучно мне!
- А здесь тебе очень весело?
И правда, неужели рядом со смешливыми подружками-певуньями не веселее, чем в этом безмолвном холодном доме! Эта мысль на мгновенье промелькнула у нее в голове. Не зная, что ответить матери, она
проговорила:
- Я не хочу никуда идти, вот и все.
- Послушай меня, дочка! - тихонько похлопывая ладонью по колену и раскачиваясь из стороны в сторону, начала Шахенде. - Тебе всего пятнадцать лет, а ты хоронишь себя заживо. Как погляжу на тебя, сердце кровью обливается. За что, думаю, такая судьба постигла мою дочь в юные годы? Хоть бы я могла это понять!
Шахенде заплакала. На глазах Муаззез тоже показались слезы.
- Я не сижу дома, ухожу, - продолжала Шахенде дрожащим голосом, - но не потому, что думаю о своих удовольствиях: сердце мое не в силах смотреть на тебя. Ну, случилась с нами беда. Что поделать - судьба, будем терпеть. Может, что и переменится. Но если ты замкнешься в своем несчастье, то сойдешь с ума. Почему тебе не подойти ко мне, не открыть свою душу, я же твоя мать! Разве так ведут себя дети? От всех можно отречься, от матери - нельзя. Я тебя в своем чреве девять месяцев носила. Разве Аллах благословит тебя, если ты будешь обращаться со мной, как с чужой?
Муаззез расплакалась. Обхватив мать за шею, она смочила слезами ее накрашенные щеки. Шахенде тоже была взволнована. Ей казалось, что она изливает сокровенное горе, которое терзало ее долгие годы, и она испытывала любовь и сострадание к дочери, которая сейчас плакала.
- Образумься, дочь моя, - снова начала Шахенде. - Ты еще молода, зачем тебе бегать от людей. Каждый раз старые друзья все расспрашивают меня о тебе. В такое время люди нужны друг другу. Ты видишь наше положение. От ласкового слова и то на душе легче становится. А ты все сидишь взаперти и вздыхаешь: «О Господи, мы обеднели! О Господи, хлеба нет! О Господи, муж не приехал». А что, ты думаешь, делает в это время человек, который приходится тебе мужем? Ест себе курицу, яйца, пьет сливки, разъезжает на лошади, наслаждается жизнью. Ему и горя мало, что жене есть нечего!
Шахенде нашла повод, чтобы высказать все, что думает о Юсуфе, вылить на него весь свой яд. Но Муаззез закрыла ей рот рукой:
- Молчи, мамочка! Не говори плохо про Юсуфа, мне и так тяжко!
Шахенде прижала дочь к груди.
- Да только и надеюсь, что Аллах оставит своей милостью тех, кто тебя мучает!
Муаззез снова закрыла ей рот.
- Ради Аллаха, мама, не произноси этих слов. Я сделаю все, что ты скажешь, пойду, куда ты захочешь. Только не злись на Юсуфа, не смотри на него, как на врага. Он страдает больше меня.
- Тот, кто мучает других, должен обо всем думать заранее. Увезти - не фокус, прокормить - вот фокус. Ах, глупая девочка!
- Мама! - крикнула Муаззез.
- Молчу, дочь моя, молчу! Ладно, пойдем вниз. Съедим по кусочку. Если есть что…
Муаззез с детства привыкла, что слова матери всегда обидны и ядовиты. Поэтому она ничего не ответила. Вытерев слезы, сошла вниз, достала скатерть и полкаравая хлеба из зеленого сундука, вынула ложки из мешочка, висевшего у очага, и, вздохнув, стала накрывать на стол.
XI
Дни полетели так быстро и легко, что Муаззез их не замечала. Сначала они навещали старых знакомых и ближайших соседей, потом круг посещений расширился. Среди тех, к кому они стали снова заходить, была и семья Хильми-бея, где их всегда принимали с радостью. Несколько раз они оставались там ужинать и возвращались домой поздно. А вскоре в ужинах, устраиваемых ханым для своих гостей, стали принимать участие и мужчины - сначала Хильми-бей, а потом и Шакир. Несколько раз они все вместе отправлялись в дом Шахенде, веселились, заводили граммофон, который приносили с собой, и засиживались допоздна. Муаззез вначале боялась, переживала - нехорошо так, а потом отдалась во власть слепого безразличия. Юсуф приезжал домой раз в неделю, а то и реже, усталый, разбитый и, переночевав, на рассвете снова уезжал из города. Начался сбор маслин, самое время, чтобы взимать подати с крестьян, продавших свой урожай. Начальник финансового отдела и каймакам беспрерывно отдавали ему все новые и новые приказания, отправляли дальше и дальше от города.
Так продолжалось уже несколько недель, и Муаззез словно отупела. И только ночью, когда она одна лежала в своей комнате, она тосковала по мужу. По совету матери она не рассказывала Юсуфу о своей новой жизни, и эта тайна побуждала ее ко все большей скрытности, а иногда и ко лжи.
Теперь им надо было не так много еды. Мать перестала ее попрекать, и Муаззез избавилась от необходимости говорить о деньгах с Юсуфом. Муаззез радовалась, что ей не приходится огорчать Юсуфа, без толку изводить его, и этим пыталась оправдать свое поведение.
Мать, правда, досаждала Муаззез своей постоянной болтовней, и у нее оставалось все меньше возможности над чем-либо подумать. Она была точно в опьянении. На ее лице постоянно играла детская улыбка. Эта немного растерянная улыбка придавала ей особую красоту. Если она время от времени и задумывалась над своими поступками, то уже не видела в них ничего особенно плохого. Ведь с ней мать, которая не только одобряет ее поведение, но и сама все устраивает. К тому же вреда от этого никому нет. Разве такое уж большое преступление - ходить к подругам и сидеть за столом с мужчинами? Зато дома ничто теперь их не огорчает. Юсуф перестал ловить на себе многозначительные взгляды Шахенде и уже не видел печальной улыбки на лице Муаззез. Наоборот, возвращаясь домой из поездок усталый, он встречал необычайное внимание и участие тещи и самую горячую любовь жены.
