Арчибалд Кронин - Цитадель
- К черту! - Экхарт весь побагровел. - Ну, и много же вы на себя берете! Вы не знаете, каким влиянием пользуется Луэллин! Он всем решительно распоряжается. Счастье наше, если нас всех не уволят! Подумайте, каково было бы мне в мои годы искать другого пристанища. - Он, тяжело переваливаясь, пошел к двери. - Вы хороший парень, Мэнсон, но вы слишком молоды. Покойной ночи!
Медли тоже поспешно встал. По глазам его было видно, что он сразу кинется к телефону, чтобы умилостивить доктора Луэллина, сказать ему, что он, Луэллин, замечательный врач. Оксборро уже обратился в бегство. Через две минуты в комнате остались только Кон, Эндрью и остатки пива.
Они молча допили эти остатки. Эндрью вспомнил, что в кладовой есть еще шесть бутылок. Они покончили и с этими шестью. Потом разговорились. Помянули в подходящих выражениях происхождение, родню и нравственные качества Оксборро, Медли и Экхарта. Особенно усердно поминали Оксборро и его гармониум. Они не заметили, как пришла Кристин и ушла наверх. Они все говорили, отводя душу, как люди, которых постыдно предали.
На другое утро Эндрью обходил больных пасмурный, с мучительной головной болью. На площади мимо него проехал в своем лимузине Луэллин. Когда Эндрью пристыженно и вместе с тем вызывающе вскинул голову, Луэллин подарил его сияющей улыбкой.
Х
Всю неделю Эндрью ходил взбешенный своим провалом, охваченный горьким унынием. В воскресенье утром, когда они еще лежали в постели (воскресенье для них было днем долгого и мирного отдыха), его вдруг прорвало:
- Дело не в деньгах, Крис! Дело в принципе! Мысль об этом сводит меня с ума! Почему я не могу с этим примириться? Почему я не люблю Луэллина? Вернее - почему он мне то нравится, то я его ненавижу? Скажи мне честно, Крис. Почему я не могу перед ним преклоняться? Завидую ему, что ли? В чем тут дело?
Ответ Кристин поразил его в самое сердце.
- Да, мне думается, завидуешь.
- Что?!
- Не кричи так, мой друг, у меня лопнут барабанные перепонки. Ты ведь просил меня честно высказать свое мнение. Так вот: ты завидуешь Луэллину, ужасно завидуешь. Почему бы и нет? Я вовсе не жажду иметь мужа - святого. Недоставало еще, чтобы ты ходил в венце! У меня и без того есть что чистить в этом доме.
- Продолжай, не стесняйся! - закричал Эндрью. - Выложи мне все мои недостатки, раз ты уже начала! Подозрителен! Завистлив! Уж кому же знать меня, если не тебе! Да и еще один грех - я слишком молод, не так ли? Восьмидесятилетний Экхарт уже поставил это мне на вид.
Пауза. Эндрью ожидал, что Кристин будет продолжать спор. Но, не дождавшись, спросил раздраженно:
- А почему мне, собственно, завидовать Луэллину?
- Потому что он такой мастер своего дела, так много знает... ну, и больше всего потому, что у него столько всяких высоких званий.
- В то время как я только ничтожный бакалавр медицины шотландского университета! О Господи! Теперь я знаю твое истинное мнение обо мне! - Он в гневе соскочил с постели и, как был, в пижаме, принялся ходить по спальне. - Но какое значение имеют эти почетные звания и степени? Чистейшая мишура! Важен метод, способности к клинической работе. Я не верю во всю эту чепуху, которую нам подносят в учебниках. Я верю только в то, что слышу при помощи моего стетоскопа. А это - очень много, имей в виду, если ты этого не знала. Мои наблюдения над больными углекопами начинают открывать мне важные вещи. Может быть, я в один прекрасный день очень вас удивлю, миледи! Черт возьми, недурное положение вещей, когда человек просыпается в одно воскресное утро, и его жена ему заявляет, что он невежда!
Сидя в постели, Кристин достала свои принадлежности для маникюра и принялась полировать ногти, ожидая, пока Эндрью кончит.
- Ничего подобного я не говорила, Эндрью. - Ее спокойный тон еще больше разозлил Эндрью. - Просто ты, мой друг, не желаешь всю жизнь оставаться в ассистентах. Ты хочешь, чтобы люди тебя слушали, обратили внимание на твою работу, твои идеи... ну, ты понимаешь, что я хочу сказать. Будь у тебя какая-нибудь действительно солидная ученая степень - доктора медицины или... ну, хотя бы члена Королевского терапевтического общества, это бы создало тебе положение.
- Члена Королевского терапевтического общества, - повторил он машинально. - Так вот что самостоятельно придумала эта маленькая женщина!.. Недурно после практики в шахтерском поселке! - Он говорил с убийственной иронией. - Как ты не понимаешь, что это звание дается только венценосцам Европы!
Он хлопнул дверью и ушел в ванную бриться. Но через пять минут опять появился в спальне с покаянным и взволнованным видом. Подбородок был выбрит только наполовину, другая половина намылена.
- Так ты думаешь, что я бы мог этого добиться, Крис? Ты совершенно права. Нехватает только нескольких новых званий на дощечке с моей фамилией, и наше дело в шляпе! Но экзамен на Ч.К.Т.О. - самый трудный из всех экзаменов на медицинскую степень. Это... это просто убийственная штука! И все же... я думаю... погоди, я разыщу все подробности в справочнике.
Он помчался вниз за медицинским справочником. Когда он воротился, лицо его выражали сильнее разочарование.
- Безнадежнее дело! - пробурчал он огорченно. - Придется на него махнуть рукой. Я тебе говорил, что это немыслимый экзамен. Предварительно дается письменная работа на иностранных языках. На четырех языках - латинском, французском, греческом и немецком - и два из них обязательны! А я языков не знаю. Мне знакома только кухонная латынь - misce, alba, mitte decem. Что касается французского...
Кристин не отвечала. Наступило молчание. Эндрью стоял у окна, мрачно глядя на пустынную дорогу. Наконец он обернулся, хмурый, взволнованный, не в силах расстаться с заманчивой мыслью.
- Черт возьми, Крис, а почему бы мне не изучить эти языки для экзамена?
Маникюрные ножницы и пилочки полетели на пол. Кристин вскочила с постели и стиснула мужа в объятиях.
- Вот этого самого я и ждала от тебя, милый! Вот теперь заговорил настоящий Эндрью. Я... я, пожалуй, могла бы тебе помочь, не забывай, что твоя старушка - отставная учительница!
Они весь день возбужденно строили планы. Троллоп, Чехов и Достоевский были перетащены в запасную спальню, а гостиная очищена для предстоящих занятий. И в этот же вечер Кристин приступила к обучению мужа. То же самое было и на другой и на третий день...
Порой Эндрью это представлялось в высшей степени комичным. Он, казалось, слышал издалека насмешливый хохот богов. Сидя за столом подле жены в глухом уэльском городке шахтеров, бормоча за ней "caput, capitis" или "Маdame, est il possible, que...", продираясь сквозь гущу склонений, неправильных глаголов или читая вслух Тацита и какую-то патриотическую хрестоматию "Pro Patria", откопанную ими, он иногда вдруг болезненно вздрагивал и откидывался на стуле при мысли: "Что, если бы Луэллин мог нас увидеть сейчас - то-то посмеялся бы! А ведь это еще только начало, еще предстоят все медицинские предметы!"
К концу второго месяца в "Вейл Вью" стали периодически прибывать целые пачки книг из лондонского отделения Интернациональной медицинской библиотеки. Эндрью начал с того, на чем он остановился, выйдя из колледжа. Очень скоро он обнаружил, что слишком многому недоучился. Он был ошеломлен открытием, как далеко за это время ушла вперед биохимия в ее применении к терапии.
Он узнавал о существовании почечных порогов, мочевины крови, об основном обмене веществ, об ошибочности пробы на белок. И когда обрушился этот краеугольный камень его студенческих лет, он простонал вслух:
- Крис! Я ничего не знаю. Это меня убивает!
Практика отнимала весь день. Для занятий оставались лишь долгие ночи. Подбадривая себя черным кофе и мокрым полотенцем на голове, Эндрью упорно трудился, читая до рассвета. Когда же, наконец, измученный, валился па постель, он часто не мог уснуть. А порой, уснув, просыпался весь в поту от ночного кошмара, и голова его пылала, как в огне, от формул, научных терминов и какой-то идиотской мешанины французских слов, которые давались ему с трудом.
Он курил слишком много, терял в весе, осунулся. А Кристин была с ним, неизменно, безмолвно, не мешая ему говорить, чертить диаграммы, объяснять словами, от которых язык сломаешь, поразительные, необычайные, увлекательно-интересные избирательные функции почечных канальцев. Она не мешала ему кричать, жестикулировать, а когда нервы у него развинтились, то и осыпать ее оскорблениями. К одиннадцати часам, когда она приносила ему свежего кофе, у него появлялась потребность ворчать:
- Почему ты не можешь оставить меня в покое? Для чего мне это пойло? Кофеин - дрянной наркотик... Ты знаешь, что я себя убиваю, не так ли? И все это ради тебя. А ты настойчива. Ты, как тюремщица, входишь и выходишь, принося заключенному похлебку. Никогда я не получу этого проклятого звания. Сотни людей пытаются, его получить, работая в Вест-Энде Лондона, в больших клиниках, а я являюсь из Эберло, ха-ха! - истерический смех, - от милейшего Общества врачебной помощи! О Боже! Я так устал и уверен, что меня сегодня ночью вызовут на роды в Сифен-роу...
