Читра Дивакаруни - Сестра моего сердца
— Я буду стараться, мама, — сказала я, прикасаясь к ее стопам в знак уважения.
— Да будет у тебя сто сыновей, — ответила она также по обычаю, но ее рука на миг остановилась, мягко коснувшись моей головы.
Впервые после дня свадьбы я чуть ослабила хватку на боли, за которую хваталась так отчаянно, как за утес в море штормовых утрат. Да, я потеряла самую большую любовь в своей жизни, но, может быть, у меня еще будут спокойные привязанности. Возможно, я могла бы научиться считать эту женщину матерью, а этот дом — родным.
Итак, я стала хозяйкой дома, многочисленных шкафов, кладовых, сундуков и чуланов — всего, кроме стального сейфа с двумя замками, в котором хранились деньги и свадебные украшения. Ключи от сейфа остались у свекрови. Но я не была против, мне и так хватало обязанностей. Жизнь в доме, где были мужчины, очень отличалась от моей прежней жизни. Кроме Рамеша там были его двое младших братьев-подростков, очень шумных и непослушных, которые постоянно донимали меня разными просьбами. Они могли ворваться в мою комнату в любое время и попросить пришить пуговицу или найти школьный учебник, который куда-то подевался. Каждый раз, приходя из школы, они просили приготовить им что-нибудь новое, чтобы перекусить. Они увлеченно рассказывали мне всякие кровавые истории, то о трупе кошки в кабинете биологии, то о последней драке на футбольном поле. Я с удовольствием взяла на себя обязанность следить за тем, чтобы они вовремя уходили в школу по утрам. И хотя я была всего несколькими годами старше, каждый раз, когда я поправляла им воротники или проверяла, не забыли ли они взять обед, во мне просыпалась материнская нежность.
Но по утрам, до погружения в домашние хлопоты, я вспоминала, какой Судха была прежде. Мне уже не верилось, что совсем недавно я была девочкой, которая прибегала, запыхавшаяся, на террасу, чтобы загадать желание, когда падает звезда; которая умоляла Пиши рассказать историю про принцесс и злых духов и представляла себя героиней этих сказок. Которая однажды влюбилась в мужчину так сильно, что когда ей пришлось вырвать его из своего сердца, как золотой шип… Нет, хватит, я пообещала себе никогда больше об этом не думать.
Чаще всего, когда я вспоминала прошлую жизнь, я думала об Анджу. Так много картин было вплетено между тонких нитей моей души… Анджу играла со мной на террасе в классики, настроенная на победу, но всегда крепко обнимала меня, если я неожиданно побеждала. Я видела, как Анджу с искрящимися озорством глазами уговаривала меня купить панипури у уличного торговца, а потом, мучаясь угрызениями совести, держала мою голову над унитазом, пока меня рвало. А вот Анджу, вся красная от злости, защищала меня от придирок моей матери. Видела Анджу, плачущую в моей кровати, когда она узнала, что ее мечты о колледже никогда не сбудутся. Анджу с сияющим, как звездное небо, лицом, рассказывающую мне о Суниле. Но среди этих картинок всегда всплывало воспоминание о дне нашей свадьбы. Под прозрачным, с золотистыми искорками покрывалом ее глаза словно были высечены из черного мрамора, когда она смотрела то на Сунила, то на меня.
Казалось, что эта вуаль превратилась в ледяную стену золота между нами. После того как Сунил уехал в Америку и Анджу вернулась в наш дом — она так и не сказала почему — я звонила несколько раз, чтобы узнать, как ее дела. По ее коротким фразам и неловким паузам я понимала, что она очень скучала по Сунилу, что ей очень хотелось поговорить о нем. Но каждый раз, когда я спрашивала, как он живет там, совсем один в Америке, она отвечала очень резко, словно не хотела посвящать меня в детали жизни мужа. Каждый раз наш разговор заканчивался обсуждением всяких глупостей — погоды, еды, фильмов, — так, как мы клялись никогда не делать. После этих телефонных звонков слезы наворачивались у меня на глаза. Я хотела возненавидеть Сунила за его легкое американское обаяние. Он ворвался в наши жизни бездумно, как торнадо. Но как я могла ненавидеть человека, от которого зависело счастье моей сестры? Мне хотелось спросить у Бога, это ли моя награда за мою жертву ради Анджу. Глупый, конечно, вопрос. Я сделала то, что должна была сделать. И вознаграждение — не то, о чем тут можно было говорить.
Но сегодня, стоя у окна, я отбросила старые печали. Я была так взбудоражена, что не могла усидеть на месте. Я даже начала напевать песню, очень тихо, чтобы не разбудить Рамеша. Вчера, после долгого молчания, мне позвонила Анджу, чтобы сообщить, что ее виза готова, и через три недели она уедет в Америку. Казалось, что радость, переполнявшая ее, передавалась по телефонным проводам. А в мое сердце вонзился ледяной нож: как далеко теперь будет моя милая кузина от всего знакомого. И как далеко от меня. Я молилась, чтобы она была счастлива тем, что найдет на другой стороне земли.
— Пожалуйста, приезжай к нам в Бардхаман, чтобы мы увиделись перед твоим отъездом, — умоляла я.
Анджу колебалась. Я чувствовала, как она лихорадочно придумывает отговорку, чтобы не приезжать — как и всякий раз, когда я приглашала ее. Но, наконец, она неуверенно согласилась. Анджу приезжала сегодня. Мое сердце бешено колотилось в груди от радости. Но еще было немного страшно. Что она скажет, когда посмотрит на мой новый дом своим умным, придирчивым взглядом? А на новую меня?
24
Анджу
Всю дорогу в поезде до Бардхамана я изнывала от жары и неудобств и злилась на себя. Ну почему я не сказала Судхе, что слишком занята? Мы обе будем чувствовать себя неловко, пытаясь найти безопасные темы для разговора, избегая упоминания имени Сунила, как зыбучих песков, которые готовы были нас засосать, совсем как в сказках Пиши.
Кого только не было в битком набитом вагоне первого класса: пассажиров, попрошаек, разносчиков, торгующих всем, начиная от леденцов, обсыпанных сахаром, до магических целебных снадобий. Большинство не удосужилось купить билеты, и я чувствовала себя обманутой — такая несправедливость расстраивала. Я рассматривала старуху, сидящую на корточках у моих ног, с корзиной вонючих, пронзительно пищащих цыплят. Она почесала у себя под мышкой и улыбнулась мне, показав зубы, покрытые пятнами от бетеля.
Мамы не хотели, чтобы я ехала на поезде, меня мог отвезти Сингх-джи, но я отказалась, сказав, что уже достаточно взрослая, чтобы путешествовать одной. На поезде дорога занимала всего несколько часов. Сингх-джи подбросил бы меня до станции, а там меня бы встретила Судха — что могло быть безопаснее? И разве они сами не твердили все эти годы, что как только я выйду замуж, им больше не придется волноваться о моей репутации?
— Я волнуюсь, потому что ты никуда не ездила одна, — сказала мама.
— И в поездах всегда полно народу, — добавила Пиши.
Они так расстроились, что я уже была готова уступить, но тут вмешалась тетя Налини:
— Опять ты упрямишься, хочешь чтобы всё было по-твоему. Что скажет твой свекор, когда узнает, что мы купили тебе билет и посадили в общественный транспорт, как простую служанку?
Упоминание свекра тут же испортило мне настроение, и я стала спорить. Я напомнила им о том, что меньше чем через месяц я поеду в Америку одна. И как я научусь путешествовать, если никогда не буду этого делать? Я спорила до тех пор, пока мама не сказала, что если я так этого хочу, то могу ехать.
И вот я сидела в душном вагоне, пропахшем куриным пометом, и никого, кроме себя, не могла в том винить.
Наконец поезд, резко дернувшись, остановился в Бардхамане. Моя одежда прилипла к мокрой спине, а глаза покраснели от паровозного дыма. Я сошла с поезда в ужасном настроении. Но как только я увидела широкую улыбку и искреннюю радость на лице Судхи, стоящей на вокзале, стены, которые я возвела вокруг себя, обрушились, как карточный домик. Мое сердце оттаяло, словно орошенное весенним дождем. Бросив сумки, я протянула руки, чтобы обнять ее. Несмотря на все опасения, океаны, которые скоро разделят нас, и мужчин, вставших между нами, я никогда не смогла бы разлюбить Судху. Она была частью моей жизни, моей судьбой.
* * *Дом Саньялов не понравился мне с первого взгляда. Кирпичное неуклюжее здание сразу показалось зловещим, а увидев его массивную дверь, способную выдержать натиск армии захватчиков, я содрогнулась. А может, наоборот — такая дверь должна была удерживать людей внутри? Раздался скрип засова, после чего дверь открылась, и я увидела перед собой миссис Саньял.
Годы спустя я не раз буду вспоминать эту встречу, пытаясь восстановить в памяти детали. Мне будет сложно очистить увиденное от впечатлений, пришедших позже, но в одном я буду уверена всегда. Хоть миссис Саньял и была весьма любезна, когда она смотрела на меня, я чувствовала, что ее взгляд, словно солнечный луч, проходящий через увеличительное стекло, прожигал меня насквозь — как будто она пыталась понять, какое влияние я могу оказать на ее невестку.
