Шарль Нодье - Нодье Ш. Читайте старые книги. Книга 2
Размеры этой статьи не позволяют мне выполнить мое намерение и остановиться подробнее на заключительной части труда г-на Пеньо, которая касается устройства библиотеки, ее разделов и бережного обращения с книгами, то есть всего, что связано с оборудованием библиотеки. Впрочем, вдаваться в эти чисто технические подробности нелегко, а большинству читателей наши заметки и без того могут показаться скучными и сухими. Те же, кого эти подробности интересуют, найдут все необходимое в книге г-на Пеньо, которая, вместе с прочими трудами этого автора, многочисленными и весьма солидными, заслуживает почетного места в библиотеке всякого, кто по роду занятий или по сердечной склонности интересуется классификацией книг и историей библиографии.
Я хотел было обойти молчанием последнюю часть книги г-на Пеньо, которая казалась мне слишком специальной и потому малоинтересной. Однако поскольку число собирателей книг за последнее время значительно выросло (обратно пропорционально числу хороших писателей), поскольку к сведениям, сообщенным г-ном Пеньо, можно добавить еще целую книгу, поскольку, наконец, литература наша так бедна новинками, что на газетной полосе достаточно места для разбора произведений достойных, — так вот, по всем этим причинам несколько почтенных людей, делающих мне честь вниманием к моим писаниям и уверенных, что нельзя вовсе пренебрегать скучными, но бесценными для будущих библиографов и филологов подробностями, пожурили меня за мое умолчание. Я поспешил исполнить их желание{333}, вернее, с радостью воспользовался им как предлогом, чтобы порассуждать о вещах, которые люблю, но о которых мне редко представляется возможность поболтать всласть. Мне остается лишь попросить прощения у тех читателей, которые не питают к подобным штудиям столь живого интереса и с трудом допускают, что им можно посвятить целую статью. Никогда еще у французов не было так много причуд, и, однако, никогда еще они не были менее склонны уважать чужие пристрастия, чем ныне, когда в погоне за острыми ощущениями человек всякий день впитывает новые впечатления и не имеет ни минуты досуга для сладостных грез и раздумий. Что значат превратности вкуса и невинные прихоти моды для людей, привыкших к постоянным общественным потрясениям? Однако если пища эта может утолить голод горстки людей, наделенных чувствительностью и фантазией, не будем обделять их; это не в наших общих интересах.
Самое важное в библиотеке (разумеется, я говорю теперь лишь о материальной стороне дела, которая не входит в компетенцию литературной критики) — это ее местоположение. На северной стороне возникает гибельная для книг сырость, на южной в шкафах заводятся вредные жучки. Желательно, чтобы окна комнаты, где размещается библиотека, выходили на восток и чтобы в нее был закрыт доступ маленьким тварям, о которых было сказано:
Сей жук изгрыз десятки книг,
В науку глубоко он вник.
Злые языки говорят, что жучки — самые страшные враги библиотек после ”зачитывателей”. Прежде книгам грозила еще одна опасность, ныне, к счастью, уже не существующая: их противниками были новаторы в духе Омара{334} и философы в духе революции, которые полагали, что литература, подобно религии или монархии, отжила свой век. Кстати, мне вспоминается одно памятное событие из истории библиографии, упоминаний о котором я не встречал ни в одном печатном издании даже в последние годы, когда, хотя бы из соображений приличия, мы начали отдавать должное благородству и великодушию. В 1793 году два почтенных библиофила осмелились выступить — а в те времена это, поверьте, было отнюдь не безопасно — против варварского обращения с книгами, против порчи старинных гравюр и переплетов с гербами; их усилиями были спасены бесценные сокровища, которым век просвещения нес свет… костра. Эти двое звались г-н Шарден и г-н Ренуар{335}.
В том, что касается самых удобных книжных шкафов и способов сделать их еще удобнее, специалисты более или менее единодушны. Относительно же сорта дерева и украшений общего мнения не существует: все зависит от средств и вкусов владельца. Впрочем, обращаясь, вслед за г-ном Пеньо, к собирателю, который не стеснен в средствах, скажу, что заботиться следует в первую очередь не о красоте, а о прочности и заказывать полки и шкафы из твердого и пахучего дерева, которому не страшны коварные насекомые. Существуют сорта деревьев, с которыми наши европейские жучки-точильщики и ”притворяшки” не в силах совладать. Кроме того, как справедливо замечает г-н Пеньо, чтобы защитить книги, следует поставить в шкаф несколько томов в переплетах из юфти, а обрезки ее разложить на полках — пока запах юфти не выветрится, библиотека ваша в полной безопасности. Ненамного дороже стоит обить изнутри юфтью все книжные шкафы и даже, если понадобится, обновлять эту обивку каждые несколько лет. Как бы там ни было, несомненно одно: насекомые не выносят запаха юфти, и ученые даже дали одному из них, Trichius’у, очень сильно распространяющему похожий запах, прозвище Eremita (отшельник); было замечено, что другие насекомые, даже те, которые обычно живут в облюбованных им деревьях — иве и груше, — во что бы то ни стало стремятся избежать соседства с ним.
Мои книги, хранящиеся в очень ветхих шкафах, находятся в полной безопасности лишь благодаря тому, что я стараюсь как можно чаще подселять туда новые особи этих ”отшельников”, которые встречаются во многих европейских странах и даже в окрестностях Парижа. Еще более верное средство — чаще заглядывать в книги, перелистывать их, при всяком удобном случае подставлять их жарким лучам солнца, следя, однако, чтобы не выгорел переплет и не сморщились страницы. Главное — читайте и перечитывайте книги без конца: Noctumâ versate manu, versate diurna[47]; пользуйтесь своей библиотекой, как подобает человеку образованному и прилежному, и не уподобляйтесь скопидому библиоману. В библиотеке ученого, который много работает, черви не заводятся. В заключение своих ”библиатрических{336}” советов расскажу об одном безотказном средстве. Не реже раза в месяц опрыскивайте полки эссенцией Дюплекса для пропитки одежды, которую я горячо рекомендую не только всем библиофилам, но и дамам, желающим уберечь шерстяные платья и кашемировые шали от личинок моли и кожееда. Вообще те собиратели, которые разбираются не только в книгах, но и в естественной истории, прекрасно знают повадки своего главного врага. Первым сигналом опасности служат круглые дырочки, в которые забивается пыль. В эпоху деревянных переплетов избежать этой опасности было невозможно, ныне же, когда в ходу кожаные и в особенности сафьяновые переплеты, риск уменьшился. А юфть, повторяю, сводит опасность на нет. Хорошо бы при выделке всякой кожи использовать вещества, которые придавали бы ей чудесные свойства юфти. Природа полна аналогий и это вещество непременно обнаружится, стоит только начать искать, а может быть, и искать не придется. Насекомых отпугивает запах любой свежевыделанной кожи — недаром в магазинах, где все книги продаются в новых переплетах, жучки почти никогда не заводятся.
Мозаичный переплет работы Симье.
Сафьян цвета морской волны с красно-зеленой мозаикой
Переплетное дело — искусство, ценность которого очевидна. По-моему, нет ничего смешного в том, чтобы воздавать любимому автору почести, одевая его творения в великолепный наряд. Разве предосудителен поступок Александра, хранившего поэмы Гомера в драгоценной шкатулке Дария{337}? Однако не следует придавать этой стороне дела слишком большое значение; меж тем в последнее время увлечение красивыми переплетами перешло всякие границы. Когда распродавалась библиотека г-на Маккарти{338}, посредственные книги стоили бешеных денег единственно благодаря роскошным золототисненым переплетам работы Буайе, Десея или Падлу. Имя Дерома на обороте авантитула удваивает, а то и утраивает стоимость книги. Рано или поздно так же высоко будут цениться превосходные работы господ Симье, Бозериана{339} и Ноэля, творения г-на Куртеваля, проникшего в тайну голландских пергаментных переплетов, и г-на Шомона, чьи опойковые переплеты не менее изящны, нарядны и прочны, чем сафьяновые.
Я не стану вслед за господином Пеньо вдаваться в тонкости переплетной техники. Скажу лишь, что издавна главным в этой области считается умение сохранить поля; ныне библиофилы так высоко ценят необрезанные поля, что всякая старая книга в виде простой брошюры стоит дороже, чем в самом роскошном переплете. Чем более старая и редкая книга перед нами, тем ценнее ее необрезанные экземпляры.
Г-н Пеньо приводит в пример Гомера в издании Нерли{340}: на распродаже книг г-на де Котта он был продан не за 500–600 франков, как обычно, а за 3601 франк, поскольку не был обрезан. Среди своих ровесниц такая книга может считаться уникальной, и это оправдывает ее неслыханную цену, однако примерно в такой же степени возросли нынче цены на все редкие необрезанные издания, вышедшие до начала XVIII столетия, в особенности на книги Эльзевиров; нетронутые поля ценятся на распродажах в пять-шесть раз дороже, чем переплеты с золотым тиснением. Такие жемчужины полиграфии не всякому по карману.
