Синклер Льюис - Гидеон Плениш
— Яичницей.
— Вот и отлично.
Но это было ее последнее веселое замечание в доме под вывеской «ОБЕДЫ». Ее рассердило, что воды пришлось Просить три раза, что стол плохо вытерт, что нет ни салфеток, ни сахара, что пол усеян бумажками и окурками, что яйца несвежие, а ветчина слишком соленая.
— За такое обслуживание нужно под суд отдавать, — проворчала Пиони.
— Ей, бедной, трудно, и опыта нет.
— Ты, кажется, ее жалеешь?
— Да, жалею.
— Ну, а я ни капельки. Рохля.
Их дочка Кэрри спросила:
— Мама, что такое рохля?
— Дуся моя ненаглядная, молчи и кушай вкусное яичко.
— Ты сказала, что яичко невкусное.
— А ты не вмешивайся, попугай этакий. Мама с папой обсуждают серьезные вопросы.
— А зачем? — спросила Кэрри.
Доктор Плениш продолжал:
— Ведь в этом, собственно, и будет состоять наша работа — возвращать к сельскохозяйственному труду тех, кто оказался жертвой социальных условий, как эта женщина. Наш долг — воспитывать их.
— А за… — начала Кэрри, но не докончила, увидев необыкновенно интересную муху.
— Ах, брось, пожалуйста! — сказала Пиони. — Такое животное невозможно воспитать. Я страшно рада, котик, что ты посвятил себя служению отсталым массам, но не стоит тратить на них свои чувства. Эти люди безнадежны. Ты лучше будь повнимательнее к собственной жене.
— А разве я не…
— Да нет же, это я просто со зла. Но, право, не трать попусту время на тех, кого все равно не исправишь. Что ни говори, а люди со вкусом не станут украшать ресторан мушиными следами. Так-то, моя Кэрри — Бэрри, теперь папа с мамой будут собираться; в веселый Чикаго наш путь лежит, лошадка бежит, колокольчик звенит.
— А зачем? — возразила Кэрри.
В Давенпорте Кэрри первый раз в жизни ночевала в большом отеле. Ее совсем не испугало ни множество народа в вестибюле, ни почти мраморные колонны. Когда клерк, перегнувшись через конторку, шутливо спросил: «А эта маленькая леди тоже у нас остановилась?»-она посмотрела на него и серьезно кивнула головкой.
После обеда Кэрри уложили спать в отдельной комнатке, и Пиони спросила заискивающе:
— Не очень страшно будет моей крошечке, если папа с мамой сбегают на ранний сеанс в кино, а к девяти вернутся?
— Нет, — сказала Кэрри.
— Комнатка такая уютная, старинная, ведь моей деточке нравится в этой комнатке?
— Нет, — сказала Кэрри.
— Что, котеночек?
— Прости, мама, но мне тут не нравится.
— А почему?
— Обои какие-то глупые: цветы, а похожи на розовых червяков.
Пиони в умилении посмотрела на мужа.
— Нет, ты слышал? В шесть лет рассуждает совсем как взрослая, правда?
— Н-да… да, конечно, — сказал доктор Плениш.
Три дня Пиони носилась по Чикаго в поисках квартиры, а по вечерам плакала на плече у Гидеона. После долгих колебаний они сняли квартиру в старом доме на Южной стороне, вполне приличную, но много хуже, чем их серебристо-зеленый коттедж в Кинникинике или канареечно-желтая квартирка в Де-Мойне. Пиони приуныла.
— Видно, не так это все быстро делается. Я и не представляла себе, как трудно устроиться в Чикаго.
Квартира их была вся коричневая, чистая, но мрачная; скучные, вытянутые комнаты, теснота и запах респектабельного смирения, а через улицу — коричневый фасад другого дома, устало смирившегося перед безнадежной скукой.
— Долго мы в этой дыре не просидим, — утешалась Пиони. — Ты выжми побольше жалованья из Гамильтона Фрисби, — видно, это он сторожит казну института. Скоро у нас будет квартирка в стиле модерн, иа набережной.
Он чувствовал себя виноватым.
Два дня спустя Пиони уже щебетала, что китайский ковер, шкафчик и веселенькие французские часы «оживили квартиру просто до неузнаваемости». Но, разумеется, пришлось купить и кое-что новое — «всякие веселые и удобные мелочи, чтобы можно было жить», как она выразилась: оцинкованный, с черными стеклами холодильник для бутылок, радиоприемник в ящике карельской березы, ярко-зеленую китайскую лампу под яшму и репродукцию с картины Гогена.
Истратив на эти вещички всего 362 доллара и 75 центов, Пиони поразительно скрасила гнетуще коричневый тон квартиры. Портило впечатление лишь то, что у них опять набежало двести долларов долгу.
— А зачем? — спросил доктор Плениш, но Пиони поцеловала его.
Он проводил много времени в конторе Хескетовского института — выяснял, что делала до него мисс Бернардина Нимрок, и покашливал, и приказывал стенографисткам продолжать в том же духе — только поэнергичнее.
17
Не следует думать, что доктор Плениш в качестве ответственного секретаря Хескетовского института вовсе ничего не делал. Он выступал на конференциях, почти еженедельных конференциях, которые созывались по инициативе колледжей, библиотек, муниципальных лекториев, ассоциаций педагогов различных штатов, и неуклонно внушал участникам этих конференций, что просвещение сельских жителей — благое дело. Он заседал в комитетах и комиссиях, правда, не в буквальном, физическом смысле, но, во всяком случае, его имя фигурировало в десятках списков. Он благосклонно разрешал студентам пользоваться педагогической библиотекой, собранной мисс Бернардиной Нимрок, и наблюдал за изданием трех брошюр, подготовленных университетскими профессорами, которые после тщательного изучения официальных статистических данных по отдельным штатам пришли к выводу, что учителей можно бы лучше оплачивать и лучше отапливать. Именовалось это научно-исследовательской работой.
Он питал особое пристрастие к этим брошюрам, так как, если в его финансовых отчетах не совсем сходились дебет и кредит, можно было всегда сбалансировать итог за счет «издательских и типографских расходов».
Но из всех изданий института он особенно энергично занимался продвижением более общедоступного и объемистого труда, впервые опубликованного два года назад под названием: «Новые Огни в Старой Школе» (в коленк. пер., с илл. и карт., ц. $ 1,65, оптов, покуп. скидка). По счастливейшей случайности автором этого произведения являлся мистер Гамильтон Фрисби, поверенный наследников Хескета, и на фронтисписе был помещен его портрет, украшенный автографом. С помощью этой книги каждый филантроп, уроженец сельской местности, мог облагодетельствовать свой штат и заслужить репутацию щедрого человека (а также уязвить кой-кого из друзей детства, всю жизнь не выезжавших из родного города). Если вы покупали не менее сотни экземпляров, ваше имя как почетного жертвователя ставилось на переплете, вытисненное золотыми буквами, и книги рассылались по любым указанным вами адресам с изысканным сопроводительным письмом на бланке Хескетовского Института Сельского Образования и за подписью доктора Плениша-или в крайнем случае его секретаря, или, во всяком случае, за чьей-нибудь подписью, — а в письме говорилось, что мистер Икс (или Игрек) — замечательный человек, широко известный своим добрым сердцем, солидным состоянием и тонким умом, к стыду и сожалению тех, кто в детстве дразнил его и поднимал на смех!
Сопроводительное письмо было одним из новшеств, внесенных доктором Пленишем в те рутинные методы, которыми действовала мисс Бернардина Нимрок при распространении «Новых Огней в Старой Школе», и благодаря ему тираж этого назидательного пособия за шесть месяцев удвоился.
Значительное превосходство доктора Плениша над мисс Нимрок нашло себе выражение главным образом в плане литературном. Он не повысил денежных премий победителям на соревновании детских садов, но он увеличил в четыре раза число письменных консультаций, ежемесячно рассылаемых сельским педагогам: консультация по вопросу о цвете классных досок, консультация по художественному чтению, консультация по обязанностям школьных сторожей. Он сидел и диктовал послания целые дни напролет, отрываясь лишь для того, чтобы позаимствовать необходимые данные в публикациях Колумбийского университета, Института Карнеги и Ассоциации сельского образования.
Он отличался непревзойденным умением давать интервью, или, говоря его словами, «применять ультрасовременную технику рекламы к древним принципам просвещения и справедливости». Каждую неделю он посылал в печать «Рассказы из жизни» — о шести школьниках из Вайоминга в возрасте от 11 до 13 лет, составивших кружок по изучению атональной музыки; или о бывшем оксфордском студенте, учительствующем в горной местности и напивающемся не чаще раза в неделю; или о персональной выставке рукоделий Лафайета Хескета; или о том, как мистер Гамильтон Фрисби занялся разведением рогатого скота херифордширской породы; или как мисс Гамильтон Фрисби купила жемчуг эрцгерцогини Тилли; или как мистер Гамильтон Фрисби-младший изобрел планер.
Как человек, причастный к литературе, доктор Плениш сочинил также первую очередь циркулярных писем на предмет пополнения средств Хескетовского института. Мистер Фрисби держался того мнения, что у института средств достаточно, и потому незачем хлопотать из-за «своры жуликов, у которых и динамитом лишней десятки не вырвешь», но доктор Плениш обладал более профессиональным подходом к делу и большей прозорливостью.
