Джон Пристли - Дядя Ник и варьете
— В глаза его не видел…
— Только, пожалуйста, не говори, что его нет. — Дядя сверкнул глазами. — Он должен быть. Это такой разукрашенный восточный сундук около двух футов в длину и по футу в ширину и высоту с большим красивым ключом.
— Не видел. — И прежде чем он снова прервал меня, я добавил: — Но у нас есть одна небольшая упаковка как раз таких размеров, только я ни разу ее не открывал, потому что Сэм сказал, что мы этим не пользуемся.
— Тогда порядок, малыш. Это он. — Дядя Ник оглядел собравшихся. — Вот как мы это устроим. Но должен предупредить, что мне понадобится помощь. Ваша, мистер Пафф, вашей газеты и, если возможно, одного из больших магазинов.
— Сделаю все, что смогу, мистер Оллантон, — сказал журналист, маленький толстячок в потертом и узковатом для него синем костюме. — Но это, конечно, зависит от того, что вы задумали.
— У меня было много случаев убедиться в дружественности вашей «Ивнинг мейл», — напыщенно сказал директор театра Карбетт, который и в самом деле изображал из себя помещика, — позже я узнал, что, надев фрак, он совсем уж терял чувство меры и вставлял в глаз монокль. — И я не сомневаюсь, что, если наш друг мистер Пафф одобрит эту затею, он сумеет убедить владельцев какого-нибудь из больших магазинов оказать нам содействие. Может быть, Смедли и Джонса, как вы полагаете? Хотя все, конечно, зависит от того, что вы задумали, мистер Оллантон.
— Спасибо, что предупредили, — сухо сказал дядя Ник. — Итак, вот вам фокус. — Он выдержал паузу, а я перевел взгляд на Джули, которая подняла бокал, как бы спрашивая, не хочу ли я выпить. — Вы объявляете сегодня вечером, что по особой просьбе друзей и почитателей из Берманли Ганга Дан будет предсказывать будущее. Сегодня вечером или завтра утром он положит в свой «Индийский ящик» кусочки бумаги с заголовками из «Ивнинг мейл», которая выйдет в четверг. Ящик будет заперт на замок, перевязан и опечатан завтра в магазине. Он останется в витрине магазина или в любом другом заметном месте до вечера четверга. Затем кто-нибудь из служащих магазина доставит его в «Эмпайр» на вечернее представление, вскроет на сцене и прочитает заголовки публике.
— Слушайте, вот это да! — воскликнул Хэнк Джонсон.
— Но вы действительно можете это сделать, мистер Оллантон? — спросил Карбетт.
— Если б не мог, какого ж черта я б завел этот разговор? — сказал дядя Ник раздраженно. — Я это уже делал. Не забывайте, что я волшебник.
— Там зеркала или электричество, маэстро? — спросил Томми. — Или там два ящика?
— Там нет никаких двух ящиков, — холодно ответил дядя Ник. — И с той минуты, как ящик завтра унесут, он уже перестанет быть моим. Он будет заперт, перевязан и опечатан в магазине на глазах у всех, а затем выставлен для всеобщего обозрения. Только вот что: меня там не будет, потому что я Гэнга Дан и не собираюсь средь бела дня шляться в костюме и гриме. За этим придется присмотреть Ричарду и кому-нибудь из вас. Ну как, — он взглянул на журналиста, — это вам подходит?
— Нет слов! — воскликнул мистер Пафф, вскакивая. — Я позвоню в редакцию.
— Один момент, — сказал Томми. — А как насчет олдермена Фишфейса?
— Вы имеете в виду олдермена Фишблика?
— Один черт. А, вы же его не знаете, — вспомнил Томми, поглядев на тех из нас, кто явно не имел представления об олдермене Фишблике. — Расскажите о нем, мистер Карбетт, представьте его во всей красе.
Карбетт важно откашлялся.
— Олдермен Фишблик — местный агент по продаже недвижимости и большая шишка в муниципалитете. Не пьет, не курит и до смерти не любит театры и мюзик-холлы. Особенно мюзик-холлы. Он их называет притонами разврата. На той неделе он опять поносил нас…
Постойте, — вмешался журналист. — Я должен идти в редакцию. Ну-ка объясните мне поскорее, какое отношение олдермен Фишблик имеет к «Индийскому ящику».
Если имя олдермена Фишблика будет в четверг стоять в одном из заголовков, — сказал дядя Ник, — я гарантирую, что тот, кто будет читать эти заголовки со сцены в четверг, непременно упомянет олдермена Фишблика.
— Со своей стороны ничего гарантировать не могу, — ответил журналист, — но я поговорю с нашими ребятами. Я знаю, что в четверг утром состоится заседание муниципалитета, а Фишблик почти всегда из-за чего-нибудь поднимает шум. Ну, мне пора. Я не буду звонить, а пойду прямо в редакцию. Итак, мистер Оллантон, могу я заявить, что вы приняли вызов и покажете свой волшебный «Индийский ящик» в Берманли? Превосходно. И вы завтра же готовы послать этот ящик к Смедли и Джонсу, чтобы они держали его до четверга? Превосходно. Я успею дать это в сегодняшний номер. Честь имею кланяться! — И мистер Пафф удалился.
— Я кое-что придумал для олдермена Фишблика, — сказал Томми. — Это касается его агентства по продаже недвижимости. И мне нужна помощь, Ник. Как вам в этом суфражистском балагане в Лидсе. Мне нужны вы, Сисси, молодой Хернкасл. Вы тоже, Билл, и вы, Хэнк.
— Мы не подкачаем, будьте уверены, приятель, — воскликнул Билл.
— Раз это сулит напасти олдермену Фишблику, — торжественно произнес Хэнк Джонсон, — можете на меня рассчитывать, шеф. И выпивку теперь ставлю я.
Дядя Ник велел мне идти распаковать ящик, проверить, на месте ли ключ, и отнести все наверх к нему в уборную.
— Мы перекусим в «Короне», — добавил он. — И прежде чем что-нибудь появится в газете, я проверю, в порядке ли ящик. Ну, беги, малыш.
Во вторник в три часа дня я нес этот ящик, на вид очень старинный и восточный, в мебельный отдел магазина Смедли и Джонса (3-й этаж). Там уже собралось человек сто, по меньшей мере — столько, сколько поместилось. Для нас освободили место в середине. В качестве эскорта — и это слово здесь вполне уместно, ибо все делалось с невероятной торжественностью, — меня сопровождали Томми и Джули, Дженнингс и Джонсон, на этот раз серьезные и важные, и директор театра Карбетт, отказавшийся от своего спортивного костюма и походивший на владельца похоронного бюро. Смедли и Джонс были представлены помощником управляющего, неким Р. Дж. Перксом, который накануне заходил к дяде Нику в «Эмпайр» между представлениями и уже тогда очень нервничал; сейчас он нервничал еще больше, словно боялся, что ящик вдруг взорвется. Прессу представлял мистер Пафф и несколько его более молодых и щеголеватых коллег, которые скептически поглядывали по сторонам, словно им все это было не в диковинку, хотя, конечно, знать они ничего не могли. (Я сам немало поломал голову над этим фокусом.) Только один человек нервничал еще больше, чем Р. Дж. Перкс, — это молодой Ричард Хернкасл, ибо я впервые появился на публике вне сцены и без индийского костюма и грима.
Когда мы все были готовы, Р. Дж. Перкс произнес, несколько заикаясь:
— Э-э… леди и… э-э… джентльмены… э-э… От имени… э-э… Смедли и Джонса… э-э… рад приветствовать вас… э-э… интересный эксперимент… слово имеет… э-э… мистер Карбетт… э-э… из театра «Эмпайр».
Карбетт сказал, что Берманли хорошо известен своим спортивным духом, что Гэнга Дан, сейчас выступающий в «Эмпайре» с одним из величайших иллюзионных номеров мирового варьете, любезно согласился продемонстрировать здесь, в Берманли, самое поразительное доказательство своей магической силы и что сейчас перед собравшимися выступят два популярных комика Дженнингс и Джонсон, также участвующие в грандиозной программе этой недели в «Эмпайре».
— Ребята, — начал Билл Дженнингс, — я немало времени провел на эстраде — не здесь, а по ту сторону океана. И я видел великих волшебников и угадывателей мыслей. Но то, что обещает сделать Гэнга Дан, превосходит все. Конечно, он этого еще не сделал, и не исключено, что это ему не под силу, — как по-твоему, Хэнк?
— Я думаю, Билл, и вы, друзья, — я думаю, что Гэнга Дан уже выполнил то, что обещал. В этом ящике — подними его повыше, сынок, чтобы людям было видно, — я говорю, в этом ящике уже находятся один или два листка бумаги, на которых Гэнга Дан написал — хотите верьте, хотите нет — заголовки послезавтрашнего номера «Ивнинг мейл». Верно, Томми? Слово имеет мистер Томми Бимиш, ребята.
Дядя Ник не хотел, чтобы Томми вылезал с речью: он понимал, что, если Томми начнет шутить, он рассмешит всех собравшихся, и никто по-настоящему не обратит внимания на меня и на ящик. Но Томми настаивал, и вот он уже говорил, взобравшись на стул:
— Ну-с, девочки, мальчики и налогоплательщики, я думаю, что мы уже в выигрыше. В четверг на втором представлении в «Эмпайре» кто-нибудь откроет ящик и прочтет заголовки, и если окажется, что они в точности совпадают с действительностью — значит, этот номер — номер века. А если все будет неправильно, тогда мы здорово посмеемся над бедным старым Гэнгой Даном — хотя, должен вам сказать, он не бедный и не старый, и я его боюсь до полусмерти. Он такой зло-ве-щий — честное слово, — зло-ве-щий и все-ля-ю-щий страх. Вчера он мне сказал, — по понедельникам он говорит по-английски, — что дело тут не в зеркалах и не в электричестве; тогда как же, черт побери, он это делает? Ведь вспомните, он не увидит этого ящика, пока его не вскроют в четверг на сцене «Эмпайра». А теперь моя блистательная коллега леди Макбет — ах, прошу прощения, мисс Джули Блейн — расскажет вам об этом ящике.
