Анри Мишо - Портрет А
Действие происходит на первом этаже.
(Девушка проходит перед окном мастерской.)
Д. (сурово). Ну и чего стоят твои обещания? Я сейчас видела твоего отца, по нему не скажешь, что его недавно побили. Может, я чего-то не разглядела?
Ю. Я…
Д. Молчи. У тебя нет права голоса. И вообще, как подумаю, что ты даже не знал моего имени. (Проходит мимо.)
(Он ее зовет.)
Ю. Скажи, а как там твой дядя?
Д. С дядей все в порядке. У семейного палача отпуск до конца недели. Эх, бедняжка. Тебя интересуют только слабые. Думаю, лучше бы я с тобой вообще не заговаривала: этак сама раскисну.
Ю. Но…
Д. Хватит уже!
Жалко, что я не могу сейчас послать к тебе нашего семейного палача. У тебя в доме для него нашлось бы порядочно работы, по-моему…
Но с чего это я буду защищать твои интересы? Больно я добрая что-то. (Собирается уйти.)
Ю. О, пожалуйста, ну пожалуйста. Не уходи. Пусть будет по-твоему. Пошли ко мне семейного палача.
Д. С чего это я буду заниматься твоими делами? Я тебя вообще не знаю.
К тому же он в отпуске. С тех пор как мы знакомы, ты мне даже ничего не подарил.
(Он смущенно роется в карманах, достает массивное кольцо с драгоценным камнем и протягивает ей.)
Д. Вот как! Ты думаешь, я попрошайничаю! Видали, я, значит, попрошайка, скажите, пожалуйста…
Ю. Не сердись. Пожалуйста, не сердись. Смотри, какой красивый камень. И вообще, я бы подарил тебе все, что угодно, если б ты только захотела.
Д. (с кольцом в руке). Неплохое кольцо. Но тогда, раньше, ты его мне не подарил.
Ю. У меня ею не было. Я его только что взял у отца.
Д. (радостно). Правда? Сам взял? Силой, вывернув ему запястье?
(Он, опустив голову, бормочет: «Нет».)
Д. Так у тебя никакого чувства собственного достоинства? Я-то поверила, что ты ему хотя бы запястье свернул.
Я-то поверила. Просто дура, выходит. Держи, вот тебе твой камень. Он тусклый.
Ю. Подожди, не сердись. Я его просто забрал назад. Это мой камень. Мне его подарили. (К Д., которая уходит.) Прошу тебя, ну пожалуйста, останься.
Видишь, я поборол в себе гордость.
Ты для меня — всё. Но иногда ты меня просто убиваешь.
Если б ты знала… Но ты же не хочешь видеть.
Д. Ладно, на самом деле я сейчас не так уж тороплюсь. Но думай получше, что говоришь.
Может, это твой последний шанс высказаться.
Ты меня разочаровываешь, понятно? — сплошное разочарование. Но я тебя выслушаю еще раз… Давай, говори.
Ю. Хорошо-хорошо, только не сердись сразу, если я скажу что-то не так. (Долгая пауза.)
Д. И это ты называешь «говорить»?
Скажи, а кроме того, что ты каждый день даешь себя привязывать, ты что-то умеешь делать?
Тебе, наверно, уже лет семнадцать, ты вообще что-нибудь умеешь? Даже тараканы что-то умеют, так давай, расскажи, что умеешь ты? Ну, пошевели мозгами.
Ю. Уже год назад я был вместе с отцом на рыбалке в Долю, на озере…
Д. И рыбу ловил отец?
Ю. Нет, я сам ловил рыбу, я нырял на такую глубину, в пять раз больше роста здоровенного мужчины, и натаскал на берег рыбы, огромную кучу рыбы, целую сеть, огромную, тяжеленную…
Д. Тяжеленную как что?
Ю. В два раза тяжелее тебя, по меньшей мере. (Смеется.)
Д. Моего веса ты не знаешь. Будь поскромнее.
Сначала подними меня, а потом говори и сравнивай, если тебе хочется. Подойди-ка. У тебя что, рук нет?
(Он нерешительно, едва не лишаясь чувств, обнимает ее и поднимает над землей. Тут его охватывает невероятный восторг, правда сначала он от восторга замирает, как в столбняке.)
Д. Ты меня освободишь! Дамидия, ты меня освободишь! Я чувствую, что ты меня освободишь. Дамидия, ты словно перышко. Куча рыбы, которую я тогда вытащил, была в десять раз тяжелей тебя, ты перышко, ты даже сама не представляешь, Дамидия, у тебя такой неприступный и строгий вид, а на самом деле ты легонькая, как воздух, как радость. О, я сразу понял… я понял. (Он целует ее волосы, сияя от счастья.)
Д. (у него в объятиях поворачивается к нему лицом, сурово берет его за ухо, чтобы он тоже к ней повернулся). Ты когда-нибудь проснешься? Или только ворочаешься во сне? Словно тряпка на ветру?
(Тут она энергично высвобождается из его рук. Он смотрит на нее как в озарении.)
Д. (тут же, как будто ей стало чего-то не хватать). Хочешь, взвесь меня еще раз. Мне почудилось что-то странное.
(Он снова обнимает ее и на этот раз крепко прижимает к себе; через несколько секунд она проворно отпрыгивает.)
Д. Мне надо идти… Я слишком задержалась. И тебе, может, тоже будет о чем подумать… До встречи.
Ю. До скорого. Я порву свои путы, я их порву. Я теперь могу это тебе торжественно пообещать.
(Он с радостным криком разрывает одну из своих веревок. Девушка уходит.)
Ю. (видя, что остался в одиночестве, падает духом, и вторая веревка остается невредимой. Он не шевелится). Ее бы это рассердило? Да нет.
Она вернется, как ушла, — легкая, быстрая. Но почему ей было не подождать?
(Пытается разорвать оставшуюся веревку.)
Ого! Эта еще крепкая.
А первую-то я одним рывком порвал. Может, она перетерлась.
(Пауза. Девушка появляется снова.)
Д. (обращается к нему, не поворачивая головы в его сторону). Иди сюда. Ты же свободен, что ж ты не выходишь?
Ю. Мне жаль, но я должен тебе сказать…
Осталась еще веревка, и я не смог ее разорвать.
Д. (в сторону). Ах!
(Удивленно, разочарованно.) Но ведь другая порвалась так легко. (Задумчиво.) Может, она перетерлась.
(Громко.) И это все, что ты можешь? Все, на что ты способен, чтоб прогуляться со мной? Может, мне еще придется упрашивать, чтобы ты меня проводил?
(Она удаляется.
Долгая пауза.)
Голос (с верхнего этажа). Ты обретаешь свободу, сын мой.
Это ты послал ко мне палача? Ты обретаешь свободу, сын мой.
Это ты послал ко мне палача? Ты обретаешь свободу, сын мой. Это ты…
Ю. Хватит. Я больше не могу слышать этот голос. Я от него с ума сойду.
(Он яростно разрывает веревку, освобождается и убегает прочь. Долгая пауза. Юноша, свободный от пут, с довольным видом ест апельсин на пороге своего дома. Девушка смотрит на него радостно.)
Ю. Знаешь, на этот раз я его побил. Да, я побил его и порвал свои путы.
Д. О! Ну наконец-то.
Ю. И это все, что ты хочешь мне сказать? Знаешь, мне ведь это нелегко далось, уж поверь, и если бы это не было ради тебя…
Д. А ты не подумал мокнуть его головой в воду? Нет? Тогда дело еще не закончено.
Ю. Да нет! Ему уже хватит. Никогда бы не подумал. Он совершенно переменился. Обвинял себя в чем-то. Я его не слушал. Он разволновался, это понятно. (Смеется и жует апельсин.)
Но что с тобой такое? Ты дуешься? Рассердилась? Ты пойми, он, бедняга, так жутко расстроился от всего этого, я не мог столкнуть его в воду. В глубине души он робкий, совсем как я. Но скажи, может, дело в чем-то другом? В чем? Ну скажи, скажи!
Д. (страшно возмущена). И ты вот так ешь апельсин? Какая невоспитанность!
Отец (наблюдал за ними).
Уже снова попался!
Бедный малыш!
Странно. Он мой сын, но я не чувствую ненависти. Я даже испытываю к нему нежность.
Ох, надо мне спрятать свои чувства, это смешно. Я иногда думаю, может, наш обычай — нелепость?
Другой, наверно, подошел бы ничуть не хуже. Вот бы попробовать. Но что со мной? Какие глупые мысли. Должна быть дисциплина.
(Пауза.)
Он мог бы столкнуть меня головой в воду… А он этого не сделал. Он сильный. Только веры в себя не хватает. Мне кажется, он тоже был взволнован. Он же робкий вообще-то. Как я. Попытаюсь им заняться, не подавая виду.
(Он рассеян и задумчив, в руках у него зеленая одежда.)
Сосед. Ага! Наконец-то! С зеленой одеждой в руках!
Тебя, значит, побил сын. Ты так долго скрывал от него обычай, должно же это было когда-то закончиться. Вот оно что! С зеленой одеждой в руках. Но еще не решаешься… Вижу, вижу…
(Отец молчит.)
Сосед (рассеянно). Да ладно, не переживай.
Ты долго бил сына, бил своего отца до конца жизни, чего тебе еще надо?
Отец (в сторону). Не понимает. Ему этого не понять. Он такой же, как все.
