Иннокентий Федоров-Омулевский - Шаг за шагом
Ельников звонко чокнулся с компанией, залпом выпил свой стакан и закашлялся.
-- Аминь! -- сказали в один голос Светлов и Варгунин и дружно последовали его примеру; затем каждый из них поочередно обнял по-братски встревоженного доктора.
-- Уж если на то пошло, господа, то и я прошу слова...-- заметил после этих приветствий Матвей Николаич, становясь в позу оратора.-- Достопочтенный предшественник мой,-- начал он, улыбнувшись и указав глазами на Ельникова,-- прекрасно обрисовал в немногих словах предстоящую нам задачу. Ну-с, хорошо-с. Соглашаясь с ним во многом, соглашаясь с ним во всем, я не могу сочувствовать, однако ж, тем проклятиям, которыми он бросил, так сказать, в покойных своих наставников... Да! именно этих проклятий я не могу разделить -- и вот почему-с: делали прежние наставники свое дело как умели; может быть, и хуже, чем умели, но в таком случае, значит, оно не представлялось им настолько серьезным, как бы следовало. Еще бы! Не надо забывать, господа, что этих наставников воспитывали еще хуже, чем они нас. Это раз. Мы на них смотрим теперь свысока, а разве наши-то понятия о воспитании -- последнее слово в таком деле? Ну-ка, скажите-ка? Допустить это -- значило бы думать, что с нами остановится мир. Ошибки предстоят неизбежно и нам... не морщитесь, господин Ельников! -- это меня нимало не смутит; ошибки, говорю, предстоят и нам. Но неужели же, если из каждых десяти человек, которых мы успеем ввести в область знания, двое окажутся даже в конец испорченными нами... неужели же, говорю, мы не заслужим ничего, кроме проклятий? Я по крайней мере так не думаю, не могу так думать! С такой печальной теорией легко могут и руки опуститься... да и непр-и-менно опустятся. Помилуйте! что это такое! Положим, копотен, узок был свет наших наставников,-- правда; но все-таки это был свет или, по меньшей мере, намек на него. А ведь подчас довольно и намека, тогда как без этого намека уж ровно ничего немыслимо... Вы говорите, батенька, жалки были эти наставники, много хорошего исковеркали они в нас, не жалея нашей крови... Но мы будем лучше их: мы их пожалеем; все-таки мы кое-чем им обязаны. Ну-с, хорошо-с. Не будем же, господа, начинать проводить новые борозды с бесплодной брани на тех, кто работал на том же поле до нас, хотя по крайнему своему невежеству и напортил нам многое, и выпьем, господа, в память этих жалких, темных предшественников наших!
Варгунин поднес свой стакан к стакану Светлова.
-- Я разделяю ваш тост с оговоркой,-- сказал Александр Васильич, подумав,-- я пью только за гех из них, которые действительно желали давать свет, но не сумели; за тех же, кто взялся за наставничество, как за средство существовать -- как разбойник идет на большую дорогу -- даже не подумав о том, что делает,-- за тех я не пью... тех я даже и не считаю нашими предшественниками.
Светлов чокнулся с Варгуниным и отпил из стакана.
-- Браво, Светловушка! -- вскричал Ельников, следуя примеру товарища,-- ты меня отлично понял... превосходно, брат, понял!
Начался оживленный спор. Варгунин, несколько сконфуженный, долго еще отстаивал свою мысль, доказывая доктору, что после этого и всякий работник, приступающий к делу, не видя в нем смысла, тоже не заслуживает доброй памяти, хотя бы оно и дало благоприятные результаты.
-- Да где же вы, батюшка, нашли такого работника? -- накинулся на него Ельников.-- Таких работников нет; такие господа даже и названия-то подобного не заслуживают. Столяр, например, очень хорошо понимает значение стола, который он стругает; башмачник шьет башмаки потому, что гоже знает, что без башмаков ходить нельзя,-- вот что, батюшка!
-- Ну-с, хорошо-с,-- возразил Матвей Николаич.-- А разве те-то наставники, за которых вы отказались выпить... разве они, батенька, не сознавали так же точно, что без ученья нельзя обойтись?
-- Вот то-то и есть, что не сознавали они этого,-- в том-то и вся штука: видели просто, что люди платят деньги за ученье,-- и учили; а там хоть трава не расти.
-- Ну, а столяр-то, по-вашему, как же поступает? Не так же, что ли? Знает, что ему заплатят за стол, и делает стол; а потом ему тоже хоть трава не расти,-- заметил Варгунин.
-- Дудки-с, батюшка! софизм! -- сказал, горячась, Ельников,-- у него все-таки есть сознание, что он делает полезную вещь; а как ее употребят потом -- это, разумеется, уж не его дело.
Спорившие нахмурились.
-- А если кандалы кузнецу закажут? -- спросил Матвей Николаич, помолчав.
-- Сделает; с его точки зрения и кандалы полезная вещь.
-- Ну, батенька, будто бы уж работник никогда и не делает бесполезных вещей. Мало ли что взбредет другому в ум заказать.
-- Так что же? Работник и сознает, что уж если ему что заказали, так, видно, это нужно, видно, это полезно для заказчика; а вот, батюшка, наставник-то ваш, не понимающий смысла ученья, так тот, хотя бы и вред в нем видел, по первому же вашему приглашению возьмется за роль наставничества, потому что вы ему деньги за это хотите платить,-- сказал доктор, сильно закашлявшись.
-- Да разве, батенька, я не могу подкупить работника сделать мне какую-нибудь такую вещь, которая, как ему известно, служит исключительно ко вреду другого и именно на этот предмет и заказывается мной? -- спросил Варгунин.
-- Можете; только уж он-то будет с той минуты не работником, а... мошенником! -- сказал Ельников, прихлебнув из стакана.
-- Вон вы как, батенька, на работника-то смотрите...-- заметил Матвей Николаич не то задумчиво, не то насмешливо.-- Ну, я попроще гляжу...
Он медленно допил свой стакан, и в эту минуту по лицу его уже явственно проскользнула насмешливая улыбка. Анемподист Михайлович пристально посмотрел на Варгунина и ответил ему несколько сухо и тоже насмешливо:
-- Глядите, пожалуй, как знаете; взгляды ведь никому не воспрещаются, да к тому же благо это, кажется, единственный предмет, не обложенный еще налогом.
-- Мне, господа, в качестве предупредительного хозяина, остается только заключить ваш спор как можно безобиднее для обеих сторон... Ну, вот я и скажу, что вы -- оба правы,-- заключил, рассмеявшись Светлов.
Но шутка его не достигла цели: Варгунин и Ельников даже не улыбнулись; они продолжали хмуриться друг на друга.
-- Два хороших человека всегда немножко оба правы,-- повторил Александр Васильич.
-- Ну и уподобился ты в эту минуту Любимову, брат! -- рассмеялся, наконец, Анемподист Михайлыч.-- Впрочем, рознь во взглядах еще не обозначает розни в стремлениях,-- продолжал он, взявшись за стакан и обращаясь уже к Матвею Николаичу,-- и потому я от души пью ваше здоровье, господин Варгунин, как человека, который помог самым капитальным образом осуществлению плана моего закадычного приятеля!
Тост этот пришелся как нельзя более кстати. Варгунин оценил и такт, с которым он был предложен, и ту искренность, с какою его высказали, и потому ответил на него добродушно и горячо.
-- И ваше здоровье, доктор!-- сказал он, чокаясь и крепко пожимая руку Ельникову.-- Вы правы, батенька: стремления у нас одни, а взгляды нам не помешают... Я старик, но я всегда на стороне того, что мне докажет молодежь... да! именно, всегда на стороне доказанного. Не смотрите на мои седые волосы: под ними еще шевелится кое-что, как и в лучшую пору молодости, и они сумеют еще почернеть... Эка куда хватил: почернеть! Ну да вы меня понимаете, надеюсь,-- заключил Варгунин, еще раз пожав руку Анемподисту Михайлычу.
-- Вот с какого тоста следовало бы нам начать,-- весело сказал Светлов, чокаясь, в свою очередь, с Матвеем Николаичем,-- как это мне не пришло в голову раньше? Ну да все равно -- не взыщете. Итак... да почернеют же ваши седые кудри!
-- Эх, господа, я и точно чувствую, что помолодел с вами сегодня! -- заметил Варгунин задушевным тоном.-- Дай бог, чтоб это почаще случалось... Залезайте-ка когда-нибудь, доктор, вот с ним,-- Матвей Николаич указал Ельникову на Светлова,-- в мою хатку... потолковать-оспорить. У меня дома просторно, да и дивана два лишних найдутся, чтоб не тащиться ночью домой: я, надо вам заметить, за рекой живу -- в деревне, так сказать...
-- Разве вам не удобнее жить в городе? -- спросил Ельников.
-- Удобнее-то удобнее, да я, признаться, не люблю городской жизни средней руки; по мне, батенька, либо уж столица со всей ее толкотней, а не то так деревенская тишина. Злит меня эта провинциальная городская жизнь: все точно как сонные мухи ходят. А главное, знаете, я люблю с мужиками возиться; весело мне с ними. У меня, батенька, тут кругом, верст на двадцать от города, все приятели; да такие, батенька, приятели, что, пожалуй, при случае, и вилами за меня постоят, живого-то уж не выдадут. Это я верно знаю; не шутите с ними. Вот ужо приезжайте, посмотрите-ка...
-- А далеко это? -- полюбопытствовал доктор, насторожив уши.
-- Да сейчас же за рекой, первая деревня на горе; версты четыре, не больше, будет. Хатка у меня своя, чуть не своими руками срубленная; хозяйство маленькое водится, а в бане... ну-ка, вот догадайтесь-ка вы, умный человек, что у меня в бане? -- спросил Матвей Николаич с широкой улыбкой, обратившись к Ельникову.
