Джозеф Конрад - Сердце тьмы и другие повести
— Вы думаете — оно выдержит? — воскликнул он.
Но ветер поглотил ответ, и Джакс уловил одно только слово, произнесенное с величайшей энергией:
— Всегда…
Капитан Мак-Вир освободил голову Джакса и, наклонившись к боцману, крикнул:
— Ступайте назад с помощником!
Джакс почувствовал только, что рука упала с его плеч. Его отпустили, отдав приказание… сделать — что? Он был в таком отчаянии, что неосмотрительно разжал руки, цеплявшиеся за поручни, и в ту же секунду ветер подхватил его. Ему казалось, что никакая сила не может его остановить и он полетит прямо за корму. Он поспешно лег ничком, а боцман, следовавший по пятам, упал на него.
— Не поднимайтесь пока, сэр! — крикнул боцман. — Не торопитесь!
Волна пронеслась над ними. Джакс разобрал слова захлебывающегося боцмана: трапы были снесены.
— Я спущу вас вниз за руки, сэр! — крикнул он; затем сообщил что-то о дымовой трубе, которая, по всем вероятиям, также может отправиться за борт.
Джакс считал это вполне возможным и представил себе, что огонь в топках погас, судно беспомощно…
Боцман продолжал орать над самым его ухом.
— Что? Что такое? — отчаянно крикнул Джакс.
А тот повторил:
— Что бы сказала моя старуха, если б видела меня сейчас?
В проходе, куда пробилась и плескалась в темноте вода, люди лежали неподвижно, как трупы. Джакс споткнулся об одного и злобно выругал его за то, что валяется на дороге. Тогда два-три слабых голоса взволнованно спросили:
— Есть надежда, сэр?
— Что с вами, дурачье? — грубо сказал он.
Он чувствовал, что готов броситься на пол подле них и больше не двигаться. Но они как будто ободрились. Услужливо повторяя: «Осторожнее! Не забудьте — здесь крышка лаза, сэр!» — они спустили его в угольную яму. Боцман прыгнул вслед за ними и, едва поднявшись на ноги, произнес:
— Она бы сказала: «Поделом тебе, старый дуралей! Зачем совался в море?»
У боцмана были кое-какие средства, и он любил частенько упоминать об этом. Его жена — толстая женщина — и две взрослые дочери держали зеленную лавку в Лондоне в Ист-Энде.
В темноте Джакс, нетвердо держась на ногах, прислушивался к частым гулким ударам. Заглушенный визг раздавался как будто у самого уха, а сверху давил на эти близкие звуки более громкий рев шторма. Голова у него кружилась. И ему также в этой угольной яме качка показалась чем-то новым и грозным, подрывающим его мужество, как будто он впервые находился на море.
Он почти готов был выбраться отсюда, но слова капитана Мак-Вира делали отступление невозможным. Ему был дан приказ — пойти и посмотреть. Хотел бы он знать, кому это нужно! Взбешенный, он говорил себе, что, конечно, пойдет и посмотрит. Но боцман, неуклюже шатаясь, предостерегал, чтобы он осторожно открывал дверь: там идет отчаянная драка. Джакс, словно испытывая невыносимую физическую боль, раздраженно осведомился, какого черта они там дерутся.
— Доллары! Доллары, сэр!.. Все их гнилые сундуки разбились. Проклятые деньги рассыпались по всему полу, а они ловят их, катаются кубарем, дерутся и кусаются. Сущий ад!
Джакс рванул дверь. Коротышка-боцман выглядывал из-под его руки.
Одна из ламп погасла, быть может — разбилась. Злые гортанные крики вырвались навстречу и какое-то странное хрипение — напряженное дыхание всех этих людей. Что-то сильно ударило о борт судна; вода с оглушительным шумом обрушилась сверху, и в красноватой полутьме, где воздух был спертый, Джакс увидел голову, бившуюся об пол, увидел две задранные толстые ноги, обхватившие чье-то голое тело, показалось и исчезло желтое лицо с дико выпученными глазами. Пустой сундук с грохотом перекатывался с боку на бок; какой-то человек, подпрыгнув, упал головой вниз, словно его лягнули сзади; а дальше, в полутьме, неслись другие люди, как груда камней, скатывающихся по склону. Трап, ведущий к люку, был унизан кули, копошившимися, как пчелы на ветке. Они висели на ступеньках волнующейся гроздью, яростно колотя кулаками снизу по задраенному люку, а сверху в промежутках между их воплями доносился яростный рев волн. Судно накренилось сильнее, и они стали падать; сначала упал один, потом двое, наконец, с воем сорвались и все остальные.
Джакс был ошеломлен. Боцман с грубоватой заботливостью умолял его:
— Не входите туда, сэр.
Казалось, здесь все извивалось, каталось и корчилось, а когда судно взлетело на гребень вала, Джаксу почудилось, что эти люди всей своей массой налетят на него. Он отступил назад, захлопнул дверь и дрожащими руками задвинул болт…
Как только ушел помощник, капитан Мак-Вир, оставшийся один на мостике, шатаясь под напором ветра, боком добрался до рулевой рубки. Дверь рубки открывалась наружу, и чтобы проникнуть туда, ему пришлось вступить в борьбу с ветром; когда же наконец он ухитрился войти, дверь моментально с треском захлопнулась, словно капитан Мак-Вир пулей прошел сквозь дерево. Он остановился, держась за ручку.
Рулевая машина пропускала пары, и в тесном помещении стекло нактоуза поблескивало мерцающим овалом в редком белом тумане. Ветер выл, гудел, свистел, порывисто сотрясал двери и ставни, злобно обдавая их брызгами. Две бухты лотлиня и маленький брезентовый мешок, подвешенные на длинном талрепе, раскачивались и снова как бы прилипали к переборке. Деревянная решетка под ногами почти плавала в воде; с каждым ударом волны вода яростно пробивалась во все щели двери. Рулевой снял фуражку, куртку и остался в одном полосатом бумажном тельнике, открытом на груди; он стоял, прислонившись спиной к кожуху рулевой передачи. Маленький медный штурвал в его руках казался блестящей хрупкой игрушкой. Жилы на шее его вытянулись и напряглись; в ямке у горла виднелось темное пятно; лицо было неподвижно, осунувшееся, как у мертвеца.
Капитан Мак-Вир вытер глаза. Волна, едва не смывшая его за борт, унесла, к величайшей его досаде, зюйдвестку с его лысой головы. Пушистые белокурые волосы, мокрые и потемневшие, походили на моток бумажных ниток, фестонами облепивших голый череп. Его лицо, блестевшее от соленой воды, побагровело от ветра и колючих брызг. У него был такой вид, словно он только что отошел, обливаясь потом, от раскаленной печи.
— Вы здесь? — пробормотал он.
Второй помощник незадолго до этого пробрался в рулевую рубку. Он забился в угол, согнув колени и сжимая кулаками виски; эта поза свидетельствовала о его бешенстве, отчаянии, покорности и какой-то сосредоточенной мстительности. Он сказал горестно и вызывающе:
— А я сейчас свободен от вахты!
Рулевая машина стучала, останавливалась, снова стучала. У штурвального лицо было голодное, глаза вытаращены, как будто картушка компаса за стеклом нактоуза казалась ему куском мяса. Одному богу известно, сколько времени простоял он здесь у штурвала, словно забытый своими товарищами. Склянок не отбивали; позабыли и о смене; заведенного судового порядка и в помине не было; и все-таки он пытался держать курс на северо-северо-восток. Откуда он мог знать, цел ли руль? Быть может, руль снесен, огонь в топках погас, машины поломаны и судно готово опрокинуться, как труп. Он боялся, как бы ему не сбиться с толку и не потерять направления, ибо картушка компаса раскачивалась, вертелась и иногда, казалось, совершала полный оборот. Рулевой страдал от душевного напряжения. Он очень боялся, как бы не снесло рулевую рубку. Водяные горы непрестанно на нее обрушивались. Когда судно ныряло в бездну, уголки его рта подергивались.
Капитан Мак-Вир посмотрел на часы в рулевой рубке. Они были привинчены к переборке: на белом циферблате черные стрелки, казалось, стояли совершенно неподвижно. Было половина второго утра.
— Близок день, — пробормотал он.
Второй помощник расслышал эти слова и поднял голову: у него было лицо человека, горюющего на развалинах.
— Вы не увидите рассвета! — воскликнул он; руки его и колени заметно дрожали. — Нет, клянусь небом! Не увидите!
Он снова сжал голову кулаками.
Тело рулевого слегка пошевельнулось, но голова оставалась неподвижной, словно каменная голова, насаженная на колонну. Судно накренилось так сильно, что капитан Мак-Вир еле устоял на ногах; раскачиваясь, чтобы не упасть, он сурово сказал:
— Не обращайте внимания на слова этого парня.
Затем, неуловимо изменив тон, он очень серьезно прибавил:
— Он не на вахте…
Матрос ничего не ответил.
Ураган ревел, потрясая маленькую рубку, казавшуюся непроницаемой для воздуха. Огонь в нактоузе все время трепетал.
— Тебя не сменили, — продолжал капитан Мак-Вир, не поднимая глаз. — Все-таки я хочу, чтобы ты стоял у штурвала, пока хватит сил. Ты приноровился к ходу. Если на твое место встанет другой, может случиться беда. Это не годится. Не детская игра. А у матросов, должно быть, хватает работы внизу… Как ты думаешь, сможешь выдержать?
