Тадеуш Доленга-Мостович - Знахарь
В один из ближайших дней, проезжая окольной дорогой в Радолишки, Лешек встретил знахаря, возвращающегося из городка. Заглушив мотор, он поздоровался и, указывая на пучок каких-то трав, собранных, по всей вероятности, в придорожных канавах, спросил:
— А от какой болезни это помогает, пан Косиба?
— Это дудник. От сердца помогает, — вежливо, но холодно ответил знахарь.
Чтобы смягчить его и склонить к дальнейшей беседе, Лешек рассмеялся.
— А вы не знаете, какое лучше лекарство от любви?
Знахарь поднял глаза и четко произнес:
— Для любви, молодой барин, лучше всего — порядочность.
Он приподнял шапку и пошел дальше. Лешек с минуту стоял неподвижно, ошарашенный ответом, которого не ожидал, потом догадался, о чем хотел сказать ему знахарь и проворчал себе под нос:
— М-да… В уме и сообразительности ему не откажешь!
Приехав в городок, он рассказал Марысе о встрече и добавил:
— Должен признаться, что знахарь сконфузил меня, хотя я и не заслужил.
— Но он ведь об этом не знает, — заметила Марыся.
— Разумеется. Но мне чертовски хотелось выложить ему всю правду. А вообще меня мучит эта тайна. Охотнее всего я раструбил бы о нашей помолвке на каждом перекрестке, но еще нельзя. Поспешность перечеркнула бы мои планы.
Сейчас Лешек старался не только в Людвикове, но и в Радолишках не привлекать внимания обывателей к своим визитам. Иногда он оставлял мотоцикл возле корчмы или во дворе у Глазера, торговца лошадьми, а в магазин приходил пешком. Все-таки это не так бросалось в глаза.
По всей вероятности, до Людвикова не доходили новые сплетни, так как родители не вспоминали ни о чем: наоборот, они доброжелательно присматривались к работе сына на фабрике. К прежнему разговору больше не возвращались. Не начинал его и Лешек, опасаясь, что в его нетерпении могут усмотреть причины, побуждающие его вести себя подобным образом.
Однажды в пятницу он снова встретился со знахарем Косибой, на этот раз в магазине. Старик разговаривал с Марысей, и, когда Лешек входил, на бородатом крупном лице знахаря еще светилась улыбка. Вероятно, он был в хорошем настроении, и Лешек решил воспользоваться случаем, чтобы провести намеченный эксперимент. Он поздоровался со знахарем предельно вежливо и даже добросердечно, а потом как бы невзначай спросил:
— Пан родом из Крулевства, однако он не тоскует по родным краям?
— Там у меня никого не осталось, поэтому и не тоскую.
— Странно. Я еще слишком молод и не имею опыта, но от старших слышал, что на чужбине их мучила ностальгия. Пан не чувствует ее?
— Чего? — у знахаря задрожали веки.
— Ностальгии, — повторил Лешек.
— Нет, — покачал головой знахарь. — Здесь та же земля, не чужбина.
Ответ не совсем развеял сомнения Лешека, и он заметил:
— Да, но другие люди, другие обычаи. Зачастую непросто акклиматизироваться на новом месте.
Знахарь пожал плечами.
— Я странствовал по всей стране. Мой дом везде и нигде.
Но и это не удовлетворило Лешека. Смысл незнакомого слова знахарь мог понять из целой фразы. Следовало построить вопрос поточнее.
— Я слышал, здесь люди относятся к вам хорошо. У вас большая фреквенция?
Косиба кивнул головой:
— Да. Больше всего весной и зимой, летом меньше болеют.
У Лешека сильнее забилось сердце. Сейчас он был уже почти уверен, что предположения Марыси оказались верными, но заметил еще:
— Вы бы собрали целое состояние, если бы не были таким филантропом.
Знахарь или не понял, что его экзаменуют, или ему это было безразлично. Как бы то ни было, он добродушно улыбнулся.
— Это не филантропия, — сказал он. — Просто для меня важно помочь страдающим, а состояние… меня не интересует, но вам, богатому, это трудно понять.
— Почему?
— Потому что богатство одурманивает. Богатство добывается для служения какой-то цели, оно должно стать средством в ее достижении. Но когда оно добыто, то затмевает собой все на свете и подчиняет себе самого человека.
— Значит, оно из средства достижения цели становится самоцелью?
— Да, конечно.
— Исходя из этого принципа, вообще небезопасно иметь что-нибудь, поскольку человек может стать невольником своей собственности?
— Да-да, — мягко согласился знахарь. — Но опасность появляется только тогда, когда человек этого не понимает, когда забывается.
Марыся молча прислушивалась к беседе и догадывалась, что Лешек затеял ее неспроста. Сейчас она не сомневалась в правильности своих предположений: знахарь Антоний Косиба не был простым мужиком. В свое время он получил образование и вращался в среде образованных людей. К такому же выводу пришел и Лешек.
После того как знахарь ушел, он сказал:
— Ты знаешь, это поразительно! Этот человек мыслит абстрактными категориями, понимает логику и четко знает значение таких терминов, которых простые люди никогда не употребляют. Могу поклясться, что здесь, действительно, кроется какая-то тайна.
— Вот видишь!
— Но не это сейчас меня интересует. — продолжал Лешек. — Больше всего меня поражает другое. Этот человек, несомненно, очень интеллигентен. Предположим, что по каким-то неизвестным причинам он решил выдавать себя за мужика. Наверное, ему так нужно, поскольку он продолжает жить, как мужик, работает, как мужик, одевается и даже разговаривает, как мужик. И вдруг он позволяет втянуть себя в разговор, который выдает его с головой! Именно это совершенно непонятно! Как же так? Столько сделать, чтобы сходить за простолюдина, и попасть в откровенную западню! Что-то тут не то! Похоже, что ему не надо больше скрываться. Черт возьми! Меня увлекла эта загадка!
Марыся взяла его за руку.
— Вот видишь, какой ты нехороший, а ведь обещал, что не будешь заниматься этим. Я не прощу тебе никогда, если из-за нас у дяди Антония будут какие-нибудь неприятности.
— Успокойся, родная. Этого не случится. Даже если я что-нибудь узнаю, это останется нашей тайной. Но разве у нас есть время заниматься сейчас чужими делами? Милая! Кстати, как поживает твой дневник?
Прошлый раз Марыся пообещала Лешеку принести свой дневник, описывающий почти каждый день ее жизни еще с детских лет, но заброшенный года три тому.
Она подала ему толстый том в полотняном переплете.
— Я хотела, чтобы ты прочел, — сказала Марыся, покрываясь румянцем. Но, прошу тебя, не смейся надо мной. Я была когда-то очень глупенькой и… не знаю, стала ли умнее с тех пор.
— Ты самая умная девушка, которую я встречал, весело и торжественно заверил Лешек Марысю. — То, что ты оценила меня, — лучшее тому доказательство.
— Если таков твой критерий ума, — рассмеялась она, — то ты предстаешь не в лучшем свете, потому что выбрал такое ничтожество, как я.
— Это маленькое ничто для меня составляет все.
В тот же вечер, улегшись в постель, Лешек открыл дневник на первой странице и начал читать.
«Меня зовут Мария Иоланта Вильчур. Мне десять лет. Мой первый папа умер, а со вторым папой и мамой мы живем в нашем любимом домике лесничего в самом центре огромной Одринецкой пущи…»
Неумелые кривые буковки складывались в обычные, простые слова, которые вытягивались в волнистые линии и покрывали страницу за страницей.
Лешек невольно начинал улыбаться, и его глаза увлажнялись, когда он вчитывался в эти дорогие, бесценные листочки, которые раскрывали перед ним ее маленькие радости, трогательные детские переживания, светлую, чистую душу, такую нежную и чувствительную. Странички дневника провели его через детство и девичество Марыси, помогли понять ее и полюбить еще больше.
Глава XII
Окрашенные багрянцем листья начали тихо облетать с кленов. Стояла ранняя, теплая, солнечная осень. В будние дни крестьяне запахивали поля под озимые, трактом тянулись фурманки, нагруженные тяжелыми мешками, но в воскресенье движение на полях и дорогах замирало. Слышно было лишь стрекотание кузнечиков, изредка птица, шумно хлопая крыльями, взлетала над стерней, дорогу нет-нет, да неторопливо перебегал жирный заяц. Идиллическую тишину окрестных полей разорвал резкий треск мотора. Мотоцикл проскочил поворот на мельницу и свернул с тракта на боковую дорогу, вьющуюся между зарослями. Молодой Чинский ездил быстро, но был опытным водителем, и Марыся, которая сперва побаивалась ездить с ним, уже освоилась и сейчас чувствовала себя на заднем сиденье в полной безопасности. На крутых поворотах она лишь крепче держалась за Лешека.
Дорога вела в Вицкунский лес. Они приезжали сюда каждое воскресенье. Обычно после обеда Марыся выходила на дорогу за городом, и здесь они встречались — подальше от людских глаз. В этих местах редко кого можно было встретить, да Марыся и не опасалась, что ее узнают: зеленый комбинезон, шлем и очки изменяли ее до неузнаваемости. До леса было около шести километров. Там они проводили время до вечера, а когда начинало смеркаться, Лешек отвозил Марысю под Радолишки, а сам окружной дорогой возвращался в Людвиково.
