Анри Шарьер - Ва-банк
С момента ее появления в доме я почувствовал, как во мне проснулось доселе незнакомое мне желание — защитить, уберечь Клотильду от всех трудностей и невзгод, сделать ее жизнь по-настоящему счастливой.
Теперь я выходил за покупками позже, около семи, и брал с собой Клотильду. Мы шли рука об руку, а впереди важно шествовали Мину и Карлито с корзинками. Все было ново здесь для Клотильды, она хотела увидеть все сразу. Но самое сильное впечатление произвели на нее индианки с раскрашенными щеками в длинных шуршащих нарядах и туфлях, украшенных огромными разноцветными помпонами из шерсти.
Тот факт, что в пестрой крикливой толпе со мной рядом шел ребенок, доверчиво вцепившийся мне в руку, уверенный, что при любой опасности на меня можно полностью положиться, глубоко трогал меня и пробуждал в душе доселе неведомое чувство — чувство отцовской любви. «Да, маленькая Клотильда, шагай вперед по жизни смело и спокойно, будь уверена, я сделаю все, чтобы путь твой был свободен от горечи и невзгод!»
Мы возвращались в гостиницу довольные и счастливые и взахлеб, наперебой рассказывали Рите о разных забавных эпизодах, казавшихся нам необычными происшествиями, и наших наблюдениях.
Я СТАНОВЛЮСЬ ВЕНЕСУЭЛЬЦЕМ
Я прекрасно понимаю, читатель, ты открыл эту книгу для того, чтобы познакомиться с моими приключениями, а не с историей и географией Венесуэлы. Прости, что утомляю тебя здесь описанием некоторых исторических событий, происшедших в стране в те времена, но они оказывали самое непосредственное влияние на мою судьбу и решения, которые мне приходилось принимать.
1951 год. Я снова возвращаюсь к этой дате. Снова возникает чувство, что мне нечего больше сказать. Легко рассказывать о штормах, бешеных разливах рек, но когда вода спадает, а ветер стихает, тут же возникает желание закрыть глаза и спокойно и бездумно плыть по течению жизни. Но тут вдруг снова начинает лить дождь, поднимаются волны поток вскипает и уносит тебя с собой, и, хотя единственным твоим желанием было жить спокойно и мирно, события заставляют следовать за этим потоком, избегая на своем пути рифов и скал, заставляют плыть и бороться со стихией в надежде отыскать наконец тихую гавань.
После таинственного убийства Делгадо-Шалбо в конце 1950 года власть в стране захватил Перес Хименес. Установилась диктатура. Первый ее признак — подавление свободы слова. Оппозиция ушла в подполье, бесчинствовала тайная полиция — «Сегуритад насьонал». Начали преследовать коммунистов и «адекос» — членов демократической партии Бетанкура.
Несколько раз нам приходилось укрывать этих людей в «Веракрус». Мы ни перед кем не закрывали двери, никогда не спрашивали документов. Лично я был только рад оказать помощь последователям Бетанкура, чей режим позволил мне обрести свободу и предоставил убежище. Конечно, мы страшно рисковали. Но и Рита понимала, что иначе поступить было просто нельзя.
Наша гостиница служила убежищем и для французов, оказавшихся в затруднительном положении, заброшенных в Венесуэлу с пустым кошельком и не знающих, куда податься дальше. Они жили у нас, ели и пили бесплатно, а мы искали им работу. В Маракаибо меня даже прозвали за это французским консулом.
И еще одно важное событие произошло в эти годы: я установил связь со своей семьей во Франции. После почти двадцатилетнего перерыва получил письма от сестер. Руки дрожали от волнения, когда я вскрывал первый конверт. Что там, что они пишут? Даже читать страшно. А вдруг там сказано, что меня не хотят больше знать?..
Ура! Письма несли в себе радость. Радость от того, что я жив, зарабатываю на жизнь честным трудом и что жена моя — прекрасная женщина. Я не только вновь обрел сестер, я обрел и их семьи, мы стали одной большой семьей.
У старшей было уже четверо чудесных детей — три девочки и мальчик. Муж ее писал, что помнит меня, по-прежнему испытывает ко мне теплые чувства и счастлив узнать, что я свободен. На нас градом обрушивались все новые письма и фотографии — настоящая история их жизни в иллюстрациях. Я часами разглядывал их, впитывал каждое слово писем.
Младшая сестра проживала в Париже, была замужем за адвокатом, корсиканцем. У них были два сына и дочь. Те же восторженные восклицания: «Ты свободен, ты любим, у тебя дом и семья!.. Не хватает слов, братишка, чтобы передать, как рады были мы узнать об этом. Мы с мужем и детьми благословляем Господа за то, что он помог тебе вырваться из тюрьмы и встать на честный путь».
Старшая сестра пригласила к себе Клотильду, чтобы она могла продолжить свое образование во Франции. Но больше всего согревало наши сердца сознание того, что они не отреклись от брата, бывшего заключенного, бежавшего с каторги, и нисколько не стыдились его.
И еще одна весточка достигла меня. Мне удалось разузнать адрес моего друга доктора Жермена Жибера, который так помог мне, когда я был на Руаяле, приглашал в дом и защищал от охранников. Только благодаря Жиберу мне удалось перенести одиночное заключение на острове Сент-Жозеф и выйти оттуда живым, благодаря его стараниям меня перевели на остров Дьявола, откуда потом удалось бежать. Я написал ему и вскоре получил ответ.
«Лион, 21 февраля, 1952.
Мой дорогой Папийон!
Страшно рады были получить наконец от тебя весточку. Я знал, чувствовал, что ты попытаешься связаться со мной. Я покинул Руаяль в сентябре 1945 года, с тех пор произошло немало событий.
В октябре 1951 года я получил новую должность в Индокитае. Сейчас приехал ненадолго во Францию, надеюсь вернуться на новую службу с женой.
Невероятно обрадовались, узнав, что ты наконец счастлив, в добром здравии и достатке. Жизнь все же удивительная штука: очень хорошо помню, как ты не сдавался, никогда не терял надежды и в результате победил.
Нам очень понравилась твоя семейная фотография — при первом же взгляде на нее становится ясно, как ты преуспел. Мы оценили также твой превосходный вкус. Жена у тебя настоящая красавица.
Мой дорогой Папийон, прости, что называю тебя так, а не по имени, но это слово будит столько воспоминаний! Мы часто говорим о тебе, вспоминаем те дни, когда Бруйе сунул свой нос куда не следует и что из этого вышло, какая заваруха началась[8].
Дорогой Папийон, посылаю тебе нашу фотографию. Это мы в Марселе, снято примерно два месяца назад. Надеюсь вскоре услышать о тебе снова.
Мы с женой посылаем твоей жене самый теплый привет и наилучшие пожелания.
Жермен Жибер».
А ниже рукой мадам Жибер была сделана коротенькая приписка: «Желаю всяческих успехов и счастья вам обоим в Новом году. Привет моему протеже!»
Мадам Жибер так и не удалось пожить со своим мужем в Индокитае. В 1952 году он был убит. Это был один из немногих встреченных мною людей, осмелившихся восстать против антигуманного режима тюрем и защищать интересы заключенных. И у меня нет подобающих слов, чтобы выразить ему и его жене благодарность за это. Один, рискуя своей карьерой, он пытался доказать всем, что заключенный — тоже человек и, даже если совершил серьезное преступление, для общества еще не потерян.
Мы с Ритой проглатывали эти письма с жадностью изголодавшихся по доброму слову людей. Они помогали восстановить связь с семьей. Сомнений нет, видно, самому Господу Богу угодно было вознаградить меня за все мучения и унижения — все без исключения близкие люди радовались, что я жив, свободен и счастлив, они обладали достаточным мужеством, чтобы не побояться высказать мне это, пренебрегая общественным мнением. Мне слишком хорошо известно, сколько в нашем обществе злобы и недоброжелательности, и действительно требуется немалое мужество признать, что в семье у вас есть отверженный, и открыто выразить ему свою симпатию и поддержку.
1953 год. Мы продали гостиницу. Все же климат в Маракаибо невыносимо жаркий, к тому же мы с Ритой всегда любили приключения и стремились к перемене мест. Кроме того, до нас дошли слухи, что в Венесуэльской Гайане обнаружены уникальные залежи железной руды, а следовательно, должен был вслед за нефтяным начаться новый бум. Сперва мы решили перебраться в Каракас, пожить там, осмотреться, а уж потом принять более определенное решение.
И вот в одно прекрасное утро мы уселись в наш пикап «де сото», битком набитый кладью, и пустились в путь, оставив позади пять лет счастливой жизни и множество верных друзей.
Я снова увидел Каракас и не узнал его. Может, мы попали не в тот город?
За годы своего правления Пересу Хименесу удалось превратить заштатный колониальный городок в настоящую ультрасовременную столицу. Старая дорога из Каракаса в аэропорт «Майкетта» и порт «Гуахира» преобразовалась в отличную широкую, оснащенную всеми техническими чудесами магистраль, позволявшую добраться из города до моря минут за пятнадцать, не больше (по старой дороге этот путь занимал добрых два часа). В районе Силенсио выросли гигантские небоскребы, ничуть не уступающие нью-йоркским. Весь город пронзало с одного конца до другого совершенно фантастическое шестирядное шоссе. На окраинах выросли новые жилые массивы, воплощение идей урбанистической архитектуры. Все это говорило о том, что в экономику и строительство вкладываются миллионы и миллионы долларов, что страна, дремавшая сотни лет, пробудилась и сейчас на подъеме. Это означало, кроме всего прочего, огромный приток иностранного капитала и специалистов разного рода. Жизнь полностью переменилась, широко распахнулись двери для эмигрантов, приток свежей крови заставил сердце страны биться в новом, более интенсивном и наполненном ритме.
