НОРМАН МЕЙЛЕР - ЛЕСНОЙ ЗАМОК
Услышанное о пчелах настолько понравилось Кларе, что она решила позабавить Алоисовыми россказнями Анжелу, которую нужно было как-то отвлечь от мрачных мыслей, и героическая гибель трутня, успевшего ублажить пчелиную матку, показалась молодой мачехе подходящим зачином. Теперь они с падчерицей смеялись уже вдвоем. Разницу в возрасте они словно бы не ощущали, и Клара слово за слово поведала Анжеле и про особый запах, и про исключительную власть королевы. Крошечное создание, ничуть не больше своих рабочих товарок и наверняка меньше любого трутня, а вот поди ж ты! Ухитряется пометить своим запахом весь улей и тысячи его обитателей. И все они безошибочно распознают собственный улей, потому что пахнут совершенно одинаково.
«Это, — сказала Клара, которую душил смех, — все равно как ежели бы все русские воняли одинаково, и поляки тоже, но как-то по-другому. Может, англичане пахли бы хорошим чаем, а мы, австрийцы, ясное дело, теплым штруделем. — Теперь уже смеялась и Анжела. — А французы — от тех несло бы какой-нибудь похабщиной. Иначе говоря, гнилью! Протухшим луком, а может, и чем почище! Итальянцы — чесноком, и только чесноком! — Они уже сидели в обнимку. — Но хуже всего, наверное, пахли бы чехи. Этого запаха мне не описать. Кислая капуста — и не просто кислая, а прокисшая!»
Они вытерли с глаз набежавшие от безудержного смеха слезы. Ади, услышав, что они смеются, уже давно присоединился к ним. Но ему не понравилось, что они ничего не объясняют, а только принимаются хохотать, едва прозвучит название каждой новой нации.
Весь этот разговор о хороших и дурных запахах имел для Анжелы особое значение. В школе она уже остро чувствовала запах пудры на лице фройляйн Вернер, и, конечно, почти всегда у нее под ногами вертелся маленький Ади. Порой, скажем после долгой подупрогулки-полупробежки по склону холма, от него несло просто чудовищно. Анжела без устали твердила мальчику, чтобу он не жалел на себя мыла, а когда раз в неделю Клара нагревала воды на целую ванну для всего семейства, Анжела сама терла ему спинку и подмышки. И только после этого с издевкой передавала Ади обмылок: «Вот тебе мыло, и постарайся использовать его по назначению, маленький грязнуля».
Ади в таких случаях обижался и плакал, причем плакал в голос, чтобы Клара услышала и прибежала к нему на помощь. Но на сестру не ябедничал. Он пребывал в смятении. Неужели от него и впрямь пахнет так скверно, как говорит сестра, или Анжела просто-напросто рехнулась? Но откуда ему знать? Сам он практически не различал запахов.
Анжела меж тем вновь вспоминала смерть свиньи-рекордистки и принималась грустить. От Розы тоже пахло — иной раз похуже, чем от маленького Ади, хотя вроде бы тем же самым… Или это от Ади пахло хуже, чем от Розы? Но хватит об этом! Теперь Анжела плакала, жалея обоих — братика и свинью. В попытке хоть как-то загладить недавнюю издевку, она принималась пересказывать ему услышанное от Клары, прежде всего о пчелах, регулярно возвращаясь к этой теме на долгом пути в школу; мысли о пчелах переполняли ее, и вскоре уже и Ади был всерьез очарован таинственным могуществом пчелиной матки.
С самого переезда на ферму в апреле он осознавал, что где-то тут рядом водятся пчелы. В мае и в июне они так и вились в воздухе, разлетаясь в разные стороны, крошечные крылышки трепетали и посверкивали на солнце. Мать предостерегла его, чтобы не трогал их руками, даже когда увидит пчелу, мирно восседающую на цветке. А главное, он ни в коем случае не должен их убивать. Потому что пчела вполне в состоянии дать сдачи! Одним июньским утром пчела укусила крошку Эдмунда, и он плакал потом так долго, как никогда раньше. Так что Адольф научился относиться к пчелам не без почтительного трепета.
Теперь же, узнав о том, что королева наделяет своим запахом всех обитателей улья, он был совершенно захвачен.
Ночью, после того как Ади услышал, что, отец собирается обратиться к соседу с просьбой продать ему то, что сам Алоис назвал «первичными материалами» (а объявил он об этом в субботу за ужином), мальчику приснился чрезвычайно яркий сон. Он увидел великое множество пчел, описывающих круг за кругом в небе над фермой. Возле дома Гитлеров стоял старик в таком странном наряде, какого Адольфу видеть еще не доводилось. В длинной, до колен, рубахе навыпуск, в вязаной шапке на белоснежно-седых волосах, шапке, больше всего похожей на чулок, надетый на голову и свисающий на спину. Старик был не малого роста, но так сутулился, что казался гномом. Во сне Ади явилось и его имя: этого человека звали Der Alte[6]. Проснувшись поутру, мальчик узнал, что его отец собирается нанести визит некоему пасечнику, которого и впрямь звать Der Alte.
Разумеется, он попросил, чтобы отец взял его с собой. Алоис удивился, однако затем обрадовался. До сих пор Клара каждое воскресенье отправлялась в соседской коляске на мессу в Фишльхам, в маленькую тамошнюю церквушку. Детей она брала с собой, оставляя Алоиса на ферме в полном одиночестве. «Честно говоря, мне не хочется», — говорил он ей, после чего уходил на долгую прогулку по своим девяти акрам. Тем сильнее обрадовался он сейчас тому, что Адольф попросил взять его с собой к Старику.
Должен признаться, что я сконструировал этот сон Адольфа. Это стало первым моим непосредственным вмешательством в дела семьи с тех пор, как я проник в сознание Алоиса после его чересчур страстной (даже с оглядкой на пивные пары) похвалы пчеловодству, произнесенной перед собутыльниками в Линце.
Понимаю, что настало самое время вернуться к не больно-то аппетитной теме. Речь идет о запахе маленького Ади.
9Любопытно, хотя и понятно, в конце концов, что мало какую тему, связанную с мужчинами и женщинами, обсуждать столь же неловко, как дурной запах. Который, как я вынужден добавить, обыкновенно присущ работающим на Маэстро людям.
Хватит! Ясно, что вонь ниспослана нам в наказание. В описываемые времена, а именно в самом конце девятнадцатого века, наши проблемы восходили к тому обстоятельству, что многие клиенты (в том числе и потенциальные) отличались особой изощренностью в вопросах личной гигиены. Просто потому, что в противном случае источаемый ими запах непременно возбудил бы подозрения в обществе.
Не могу сказать, когда это началось. Мои воспоминания о далеком прошлом более чем туманны, в большинстве случаев они ничуть не ярче, нежели память человека о предыдущих инкарнациях его души. Судя по всему, не в интересах Маэстро дозволить нам знать больше, чем необходимо для решения задач, которые Он перед нами ставит. В ином случае, возможно, наш глаз «замы-лился бы»; тогда как теперь мы подходим к каждой очередной проблеме как к новой. Нам ведь и впрямь нет нужды помнить Иуду, или Синюю Бороду, или Аттилу, чтобы подбить подвыпившего клиента на лишнюю кружку или рюмку. А значит, нам практически ничего не известно об истоках великой войны между Болваном и Воплощенным Злом. Были ли они оба богами, или же, как предположил Мильтон, в борьбу с Богом вступил один из его ангелов (правда, столь могущественный, как Люцифер), выше моего разумения. Мы также не вправе пренебречь и такой гипотезой: Болван, будучи начальником (и создателем) нашей планеты и всей Солнечной системы, испытывал определенные трудности во взаимоотношениях с галактическим начальством, которое, оставшись разочаровано достигнутыми Им успехами, направило сюда Маэстро. Меж тем эволюционные процессы на Земле уже зашли в тупик, вернее, в изрядное множество тупиков. Но все это, разумеется, не более чем предположения.
Ну вот, если бы мне было дозволено поделиться собственными соображениями о том, что произошло вечность-другую назад, я предположил бы, что Б-н является Творцом мира природных и климатических условий, Творцом флоры, фауны и человека и что сама эволюция протекает в созданных Им лабораторных условиях, благо следы Его Глупости, равно как и Его Гения, видны во всех тварях Его и во всех препятствиях, Им этим тварям чинимых. Достаточно задуматься хотя бы над тем, какая прорва времени прошла, прежде чем Он снабдил свои создания (да и то немногие) способностью к полету. Присовокупим к этому исполинские размеры и поразительную неуклюжесть Его земных и водных исчадий; вспомним хотя бы тщетные надежды, некогда возложенные Им на бронтозавра (оказавшегося просто-напросто слишком большим, чтобы выжить, что и обусловило Его очередную неудачу). И прервем на этом ненужные разъяснения. Создатель добился определенных успехов и потерпел целый ряд сокрушительных провалов. А если не забывать о том, что Он никогда не сдается — не сдается даже в тех случаях, когда утрачивает твердый контроль над происходящим на созданной Им планете, что имеет место в ходе крупнейших землетрясений и регулярно наступающих ледниковых периодов, всякий раз отбрасывающих Его эксперименты далеко назад и уничтожающих мириады его последователей… А все почему? Потому что Он, сотворив земной шар, ошибся в исходных расчетах.
