Ирвин Шоу - Вершина холма
– Да, сэр, – сказала она.
Мистер Хеггенер повернулся к Майклу:
– Хотите сигару?
– Нет, благодарю вас.
– Вы не курите?
– Почти, – ответил Майкл. – Я обхожусь одной сигаретой в день. – Сегодня он выкурил ее, сидя с Ритой в кафе после тренировки, устроенной Калли.
– В воздержании есть своя прелесть. Спасибо, Рита, сигар не надо. Так вот, как я говорил… – Майкл заметил, что Хеггенер часто использует это вводное предложение, точно композитор, повторяющий музыкальную фразу, чтобы вернуть слушателей к мелодии, которую он еще не исчерпал. – Как я говорил, Грин-Холлоу, его пологие горы мне понравились. Величие Альп угнетает обитателей долин. Я вышел из семьи, которая занималась гостиничным делом на протяжении жизни многих поколений. У нас с восемнадцатого века хранятся книги с фамилиями молодых англичан, совершавших турне по Европе. Если бы я был склонен к мистике, то мог бы считать, что гостиницы вошли в мою кровь. Стоит мне увидеть место, наделенное едва уловимой атмосферой праздника, с подходящей географией, населением, живописное и… – усмехнулся он, – сулящее доход, и сразу мои мысли начинают крутиться вокруг строительства, приобретения земли, ее благоустройства, проблемы кадров, длительности сезона и тому подобное. Так случилось и с Грин-Холлоу. У вас есть подобная страсть, мистер Сторз?
– К сожалению, нет.
После роскошного обеда Майкл чувствовал себя не вправе утомлять Хеггенера подробным рассказом о владевших им страстях.
– Жаль, – произнес Хеггенер.
– Завидую вам, – сказал Майкл. – Чудесное тут у вас место.
– Да, согласен. Мои бухгалтеры тоже меня радуют. Гостиничное дело, если не принимать близко к сердцу неизбежные ежедневные неурядицы, может приносить большое удовлетворение. Отчасти чувствуешь себя капитаном корабля. Ты сам себе хозяин, в одиночку прокладываешь курс, выбираешь наиболее приятные порты назначения. Приглашаешь интересных пассажиров, они развлекают тебя – например, нам повезло заполучить такого гостя, как вы…
Майкл улыбнулся:
– Боюсь, тут все наоборот. Это вы меня развлекаете.
– О, – Хеггенер вздохнул с иронической театральностью, – действительно, я питаю слабость к активным слушателям, и стоит мне встретить такого, как я теряю чувство меры. – Извинившись подобным образом, он заговорил вновь, ритмично двигая аккуратной седой бородкой: – Да, встречаешься с самыми разными людьми, они делятся своими взглядами на жизнь, рассказывают сплетни, столь дорогие сердцу старого венца….
– Ты уже два года не был в Вене, – огорченно сказала Ева, точно упоминание об австрийской столице разбередило в ее душе незаживающую рану.
– Верно. – Мистер Хеггенер махнул рукой. – Именно поэтому после хорошего обеда во мне просыпается сентиментальное отношение к этому городу. Несмотря на уличную толкотню и стабильность шиллинга, стоит человеку хоть ненадолго попасть в Вену, и ему уже не избавиться от ощущения, что он оказался в историческом музее, где все говорит о славном прошлом и ничто – о будущем. Но довольно о Вене. Я говорил о metier[17], которое имел счастье унаследовать. Чтобы оно дарило вам радость, следует держаться от него на расстоянии. Тут мне тоже повезло. Я живу в полумиле от гостиницы, у меня прекрасный управляющий, которого я, не знаю, заслуженно или нет, считаю честным; он выслушивает жалобы по поводу незабронированных номеров, холодной еды, течи в трубах и плачущих детей. Я стараюсь отсутствовать при разбирательствах, которые происходят, когда повара сбегают на праздники домой, а горничные обнаруживают, что они беременны.
– Ева, – продолжал после паузы Хеггенер, – рассказала мне о той любопытной беседе, которая состоялась у вас утром с нашей очаровательной Ритой.
– Она отличная лыжница, – заметил Майкл. – Ей бы потренироваться, и она покажет класс.
– А почему нет? – сказал Хеггенер. – В области спорта цветное население нашей страны – не знаю, мистер Сторз, имеет ли это для вас значение, но я американский гражданин, – так вот, цветное население – кладезь талантов. Вы только посмотрите по телевизору футбол или бейсбол – как много там цветных игроков, как превосходно они играют, с каким мастерством, неистовством и одержимостью; лучше, чем белые. Вероятно, если бы нам удалось заставить их встать на лыжи, на следующей олимпиаде мы добились бы большего успеха, чем одно-два места в первой десятке.
– Широта твоих взглядов делает тебе честь, Андреас, – саркастически заметила Ева, – но ты забываешь, что в горах Америки не так много черных.
– Возможно, нам следует пригласить их сюда, – сказал мистер Хеггенер. – В своем завещании я оставлю средства на создание специального фонда. Одним из разочарований моей молодости было то, что мне так и не удалось выиграть ни одного соревнования. Вдруг после смерти деньги принесут мне победу? – Он засмеялся, и над опрятной бородкой открылись ровные белые зубы молодого человека. – Захватывающая идея, правда? Находясь в мире ином, я буду вскакивать и кричать, разумеется, беззвучно: «Давай! Жми!» – одному из моих цветных протеже.
– Вы раньше катались, мистер Хеггенер? – Майкл с трудом представлял сидящего перед ним закутанного в плед хрупкого человека сражающимся со снежной стихией.
– Мистер Сторз, я ведь родился в Австрии. Да, я катался. Подтверждением этого служит моя хромота. – Хеггенер улыбнулся, потом серьезно посмотрел на Майкла. – Наверное, лыжи – не основная ваша профессия?
– Нет, – ответил Майкл и умолк.
– Так я и полагал. Не думайте, я вовсе не хочу принизить это занятие.
– Еще он летает на дельтаплане, – с явным неодобрением сказала Ева.
– А, так вы меня узнали? – удивился Майкл. Раньше они не говорили об этом.
– Конечно. Надеюсь, это ваш последний полет. В школе и так не хватает инструкторов. Не убивайте себя хотя бы до весны.
– Со стороны это выглядит опаснее, чем есть на самом деле, – заметил Майкл.
– Я слышала о некоторых случаях. Видела фотографию одного из чемпионов, повисшего на высоковольтных проводах.
– Он переоценил свои силы.
– А вы не переоцениваете свои?
В ее словах появилась враждебность, она дразнила Майкла, и он подумал: «Интересно, как воспринимает муж бесцеремонность ее обращения с гостем?»
– Стараюсь не совершать подобной ошибки, – миролюбиво сказал он.
– Дельтаплан, – задумчиво произнес Хеггенер. – Родственник птицы. – Он изящно взмахнул своей белой кистью. – Каждое следующее поколение находит свой способ сломать себе шею. Новое приключение. Не говоря уж о старом, испытанном – войне. К счастью, – продолжил он после паузы, последовавшей за этим зловещим словом, – я был слишком молод. И никто не мог с уверенностью сказать, на чьей стороне я стал бы воевать. Приключение. А вы, мистер Сторз, вам доводилось сражаться?
– Нет, – сказал Майкл, смущенный этим вопросом и не готовый ответить на него честно. – Я мог угодить во Вьетнам, но не угодил. И вообще я не считаю войну приключением. Своей жизнью я готов рисковать, но убивать при этом других – нет.
– Прекрасный аргумент, – сказал Хеггенер. – К сожалению, не пользующийся популярностью. – Он сделал мягкий жест рукой. – Мы говорили о профессиях. Миссис Хеггенер кое-что рассказала мне о вас, но я толком не уяснил, чем вы занимаетесь.
– Наверное, это можно назвать бизнесом, – сказал Майкл, испытывая неловкость.
– Широкое определение. А точнее? – смущенно спросил мистер Хеггенер. – Я не хотел бы показаться вам чрезмерно любопытным, но мне кажется, поскольку этот сезон мы… проведем вместе… Ева сказала мне, что она предложила вам коттедж, я очень рад… хотелось бы обменяться некоторой информацией. Вы, наверное, понимаете, что не похожи на обычного инструктора лыжной школы.
– Моя профессия? Я считал доллары и центы, но арифметика разошлась с душой.
– Ну ладно, – сказал мистер Хеггенер. – Оставим это на потом.
В зал бесшумно вошел управляющий.
– Извините за беспокойство, – тихо обратился он к Еве, – но вам звонят.
– Спасибо, – сказала Ева и встала.
Майкл поднялся из-за стола, мистер Хеггенер тоже, хотя и не без труда.
Он печально посмотрел на жену, точно не надеялся ее больше увидеть.
– Полагаю, вам известно, что я обречен? – спросил Хеггенер.
– Я слышал.
– Я – медицинский раритет, – чуть ли не с гордостью произнес Хеггенер. – У меня туберкулез. В наше время он практически мгновенно излечивается антибиотиками. Но я имею честь быть пораженным новой, умной, стойкой бациллой. Подарок прогресса. Не важно. Я прожил хорошую жизнь и уже не молод, сейчас у меня, как выражаются врачи, ремиссия, я радуюсь этим дням, и все кажется мне возможным. Если бы не Ева, я охотно повернулся бы лицом к стене и умер. Она значит для меня очень много. Больше, чем я обычно показываю. Больше, чем я показываю даже ей.
