Владимир Солоухин - Продолжение времени
Впрочем, последнее замечание может быть спорно. Имея деньги и не имея необходимости предпринимать что-либо ради борьбы за существование, легче как раз плыть беззаботно по течению жизни. Ну что же, значит, отметим лишний раз, что первое значение имели тут личные качества человека. Ведь отметила же лучшая подруга всей жизни Марии Клавдиевны Екатерина Константиновна Святополк-Четзертинская (Киту) в некрологе, когда умерла княгиня Тенишева: «Могу сказать, что, проживши на этом свете много лет, я видела много богатств, употребленных на всякие прихоти, но лучшего употребления своего состояния, как княгиней Марией Клавдиевной, я не встречала».
Томление от бездействия эта вот именно неуемная натура испытывала недолго и только лишь в раннем детстве, а тут и жизнь сама пошла ломаться, причем очень рано. Прямо из гимназии (со школьной скамьи, как сказали бы мы теперь) ее выдали замуж. Конечно, выдали ее не силком, не как это бывало, скажем, в купеческих домах: сосватали и – конец. Зависело это и от нее самой, и, возможно, не последнюю роль сыграла здесь все та же неуемность, тот же напор натуры, еще не нашедшей (и очень не скоро найдет) нужного и верного русла.
Старая генеральша Серебрякова (на даче) однажды завела разговор.
«Манечка, вам, наверное, скучно живется. Ведь вы никого не видите, кроме мамашиных партнеров… Эта компания не для вас, и хотя вы такая молоденькая, все же вам лучше было бы выйти замуж… Моя Сонечка тоже 16-ти лет вышла замуж, а посмотрите, как она счастлива… На днях у меня будут гости… Попросите мамашу отпустить вас ко мне. Я познакомлю вас с одним человеком, Рафаилом Николаевичем Николаевым, который очень хочет вам представиться».
Совершенно очевидно, что в первую очередь девушкой руководили не любовь, не зов, так сказать, природы, не расчет или корысть, но просто безотчетное стремление хоть к какой-нибудь перемене.
«…Вскоре после того я познакомилась с моим суженым. Он – высокий, белокурый, чистенький, 23-х лет, женственный, бывший правовед. Мы несколько раз с ним виделись, он сделал мне предложение… Я не знала, что такое любовь. Я любила в нем мою мечту, но он нравился мне, казался порядочным, а главное, что привязывало меня к нему, это сознание, что он причина перемены моей жизни, что замужество является символом свободы (вот как! — В. С.) и что прошлое кончено навсегда». «Мать была в восторге, что, не пошевельнув пальцем, ей удалось сбыть меня с рук… Потом я узнала, что „Юленька“ (генеральша. — В. С.) по просьбе матери слепила эту свадьбу… Как-то раз мать сказала: «Хорошо, что Маня выходит замуж.
Мы с ней прожили всю жизнь как курица с утенком. Даже перед разлукой мы с ней не объяснились». Что могла я сказать ей?.. Не раз подолгу стаивала я у ее двери с мучительным и жгучим желанием чего-то для меня неясного… Постою, постою и уйду, вздохнув, не зная, как к этому приступить. Все эти порывы остались и замерли во мне… Как она могла нуждаться в моем прощении, когда она сама никогда не простила мне часа моего непрошеного появления на свет».
Остается неясным вопрос, когда это произошло, то есть когда Манечка фон Дезен вышла замуж за Николаева и сколько ей было лет. Фразу генеральши: «Моя Сонечка тоже 16-ти лет вышла», можно толковать как обобщение; тоже, мол, очень рано, тоже очень молоденькой, но не обязательно считать, что и Манечке в момент разговора было уже шестнадцать. Дело в том, что никаких дат в воспоминаниях Тенишевой нет, а при косвенном вычислении дат некоторые события не сходятся. Получается, что либо Мария Клавдиевна родилась не в 1867 году (а на несколько лет раньше), либо она вышла замуж гораздо моложе шестнадцати лет.
Хотя дат в книге мы не находим, но все же имеется одна точка опоры, зацепка, печка, от которой можно танцевать. Сейчас мы вернемся к этой зацепке и опоре, но сначала бросим взгляд на предшествующие события. Как и следовало ожидать, замужество оказалось не царством свободы (как об этом мечталось), а еще более тесными рамками, еще более ужасным духовным гнетом. Натура и вправду незаурядная, она хотела мерить всех своей меркой, и когда прикладывала ее к другим людям, то они оказывались мелкими, или, как сама Мария Клавдиевна их называла, – серенькими. Она вступает на жизненное поприще с большими, пусть не четко осознанными запросами, она хочет видеть в муже героя и хочет быть помощницей этому герою, а он все больше – в картишки. И потом перемена произошла, и опять – монотонность, главный враг этого человека на всю жизнь. «Наша жизнь потекла монотонно. Рафаил не хотел служить, общества не искал, прежние знакомства забросил, у меня же их не было, ходили к нам вначале два-три его товарища, тоже серенькие люди, без прошлого и будущего.
Я старалась изучить мужа, знакомясь с его внутренним миром. Хотелось раскрыть в нем крупные черты, что-нибудь положительное, хотелось служить ему, бороться, идти рука в руку к одной цели… Но он был не в силах… стряхнуть апатию, энергично взяться за какое-нибудь дело».
Так-то вот. Она – бороться, идти к цели (хотя бы самой ей неясно – к какой), а он – в картишки.
«Я поняла свое горе. Сколько раз я умоляла мужа исправиться, побороть себя… Сердиться на него было невозможно: бесхарактерность, слабая воля… он был просто жалок… все надежды, стремления к осмысленному существованию отошли на далекий план. После шести месяцев замужества я увидела себя по-прежнему в тисках, но уже без надежды вырваться из них».
Но именно в это время, перед лицом полной, казалось бы, безнадежности (а тут еще тяжелая беременность, опасные роды, рождение дочери, послеродовая горячка) львица пробудилась от сна. Слово «львица» немного скомпрометировано применительно к женщинам XIX века. Тогда разумели под львицами светских женщин, имеющих исключительный успех у мужчин. Мы же, применяя это словцо к Марии Клавдиевне, имели в виду более прямой его смысл, имели в виду незаурядность, своенравность и силу ее натуры. По всем повадкам своим, по осанке, по стати, по поступкам и решительности в этих поступках она была воистину львицей.
Хотя самый первый ее бунт проявился в поступке не столь грандиозном. Один из гостей на даче в Любани услышал, как она поет, пришел в восторг от ее голоса и стал советовать непременно учиться и совершенствоваться, но прежде показаться какому-нибудь специалисту в Петербурге. И вот молодая жена и мать, ни у кого не спросясь и никого не предупредив, едет с Петербург.
«Дома изумление было неописуемое, когда я, поздно вечером, вернулась из Петербурга. Впервые я, забитая, из года в год обезличиваемая, не спросясь и даже не предупредив никого, вдруг утром села в поезд и уехала неизвестно куда… Должно быть, мой решительный вид, мое счастливое, взволнованное лицо внушили всем опасение: почувствовали, что со мной произошло что-то неожиданное, и не ошиблись. Да, настал мой час… явились смелость, решимость. Я перестала бояться. Мой дух освободился от гнета…»
Следующий шаг был уже более существенным, нежели съездить из Любани в Петербург и обратно. Мария Клавдиевна продала внезапно часть своей городской обстановки (на 5000 рублей) и заявила, что уезжает в Париж учиться пению у известной тогда, знаменитой даже, учительницы Маркези.
Теперь можно вернуться к сопоставлению событий и к уточнению некоторых дат. Дело в том, что во время этой поездки в Париж Мария Клавдиевна Николаева (пока еще Николаева) встретилась с Тургеневым.
«Однажды я познакомилась у нее (у Марии Гавриловны Савиной. — В. С.) с Иваном Сергеевичем Тургеневым, обаятельным стариком, сразу внушившим мне глубокое благоговение. Он заинтересовался моим настоящим и прошлым. Не раз пришлось раскрыть перед ним свою душу. Слушая меня, он часто говорил: «Эх, жаль, что я болен и раньше вас не знал. Какую бы интересную повесть я написал». Но он скоро заболел. Я навестила его. Он произвел на меня впечатление заброшенного. Кругом него было холодно. Тяжело и обидно было за этого великого человека, умиравшего на чужбине среди равнодушных и чужих. Через полтора года после нашего знакомства его не стало». Никаких дат в воспоминаниях Тенлшевой нет, но известна дата смерти Ивана Сергеевича Тургенева. 1883 год. Значит, познакомились они в 1881 году. Если принять, что Мария Клавдиевна родилась в 1867 году (официальная и всюду указываемая дата ее рождения), то к моменту знакомства с великим писателем ей было 14 лет. Да самое малое два года до поездки в Париж она пробыла уже замужем, успев родить дочку. Получается, что либо она вышла замуж в двенадцатилетнем возрасте, либо она родилась не в 1867 году, а, по крайней мере, на четыре года раньше. Либо не было знакомства и встреч с Тургеневым. Наиболее вероятна вторая версия. И наиболее простительная. Да, она была сильной, волевой, умной, широкой, талантливой, целенаправленной, властной, гордой, но все-таки она была женщиной, и ничто женское, наверное, было ей не чуждо. Или, может быть, в бумагах, при их переписке, при снятии копий и т. д. единица как-нибудь переделалась на семерку. Эти цифры при их написании ведь так похожи.
