Джек Лондон - Джон ячменное зерно. Рассказы разных лет
Мне было так хорошо, что я вдруг ощутил в глубине своего сознания потребность почувствовать себя еще лучше. Я был так счастлив, что испытал необходимость стать еще счастливее. И я знал, как достичь этого. Недаром я был хорошо знаком с Ячменным Зерном. Несколько раз я отлучался из кухни, направляясь к бутылке с коктейлем, и всякий раз содержимое ее уменьшалось на одну добрую порцию. Результат был превосходен. Я не был навеселе, не был пьян, но напиток согрел меня. Я весь пылал, и мое счастье вознеслось выше пирамид. Как ни щедро осыпала меня жизнь своими дарами, я сумел умножить их. Это был великолепный момент — один из прекраснейших в моей жизни. Но мне пришлось расплатиться за него много лет спустя, как вы это скоро увидите. Такие моменты навсегда сохраняются в памяти, а человек по своей глупости воображает, что одинаковые причины всегда вызывают одинаковые результаты. На самом деле это не так, иначе тысячная трубка опиума давала бы такое же наслаждение, как первая, а один коктейль после года привычного пьянства оказывал бы такое же действие, как в первый раз.
Однажды перед обедом, закончив свои утренние занятия, я выпил коктейль один. С этого дня я ежедневно стал выпивать перед обедом коктейль, даже в те дни, когда гостей не было. Тут-то Ячменное Зерно и одолел меня. Я начал пить регулярно и в одиночестве и пил уже не для того, чтобы поддержать компанию и не из-за вкусового ощущения, а ради того действия, которое напиток производил на меня.
Меня тянуло выпить коктейль перед обедом. И мне никогда не приходило в голову, что было бы лучше воздержаться от этого. Мои средства позволяли подобную прихоть; я мог оплатить тысячу коктейлей, если бы пожелал. И что такое для меня один коктейль, ведь сколько раз в течение многих лет я совершенно безнаказанно поглощал неумеренное количество более крепких напитков.
Жизнь моя на ранчо протекала следующим образом. Каждое утро я с четырех или с пяти часов работал в постели с корректурами. В половине девятого я садился к столу. До девяти занимался корреспонденцией и делал заметки, а ровно в девять неизменно принимался за свое писание. К одиннадцати, иногда немного раньше или позднее, моя тысяча слов была готова. Еще полчаса на то, чтобы привести в порядок свой письменный стол, — и я был совершенно свободен до конца дня. Я ложился в гамак под деревьями, с полученной почтой и газетами. В половине первого я обедал, а днем плавал и катался верхом.
Однажды утром, перед тем как улечься в гамак, я выпил один коктейль. Это повторилось и в следующие дни, причем я, само собой разумеется, не пропускал и второго коктейля в половине первого, перед обедом. Вскоре я заметил, что еще утром, сидя за работой, я с нетерпением ожидаю этого коктейля.
Теперь я, по крайней мере, ясно сознавал, что хочу алкоголя. Ну и что из этого? Я нисколько не боялся Ячменного Зерна. Ведь я не со вчерашнего дня знаю его. Я умудрен опытом, благоразумен и никогда не доведу дела до крайности. Я знаю все опасности и капканы, которые Ячменное Зерно расставляет на пути своих жертв, и помню, как он уже пытался раз погубить меня. Но все это было позади, в далеком прошлом. Я больше никогда не напьюсь до бесчувствия, никогда не опьянею. Все, чего я хочу, — чтобы коктейль согрел и возбудил меня, чтобы он расшевелил во мне веселость, вызвал смех на губах и слегка подстегнул воображение. О, я чувствовал себя господином не только над самим собой, но и над Ячменным Зерном.
Глава XXXI
Но одно и то же возбуждающее средство при частом употреблении перестает вызывать в человеческом организме прежнюю реакцию. Вскоре я заметил, что один коктейль уже совсем не производит на меня прежнего действия. После одного коктейля я ничего не ощущал: ни тепла, ни щекотания, ни смешливости. Теперь, чтобы вызвать желанный результат, требовалось уже два или три коктейля. А я во что бы то ни стало хотел добиться этого результата. Обычно в половине двенадцатого, прежде чем отправиться с почтой в гамак, я выпивал один коктейль, а через час, перед обедом, проглатывал другой. Но вскоре у меня установилась привычка вылезать из гамака на десять минут раньше, чтобы успеть выпить до обеда два коктейля. Это сделалось моей обычной порцией — три коктейля в часовой промежуток между окончанием работы и обедом. Таким образом, я приобрел две самых губительных привычки: пить регулярно и пить в одиночестве.
Я очень охотно пил в компании, но когда рядом никого не было, то пил и один. Вскоре я шагнул еще дальше. Если моим гостем бывал человек, пьющий умеренно, то я старался выпить два бокала, пока он выпивал один: один с ним вместе, другой без него, так, чтобы он не заметил. Этот второй бокал я пил украдкой. Хуже того, я начал пить один даже тогда, когда у меня в доме был гость — мужчина, товарищ, с которым можно было бы выпить вместе. Но Ячменное Зерно тут же подсказывал мне оправдание. Нехорошо благодаря излишку гостеприимства вводить гостя в соблазн, заставлять его напиваться. Он не привык много пить и опьянеет, если я уговорю его выпить вместе со мной. При такой постановке вопроса мне оставалось одно из двух: или пить украдкой этот второй бокал, или отказаться от того возбуждения, которое мой гость извлек уже из половинного количества алкоголя, необходимого для меня.
Я прошу читателя не забывать при чтении этого рассказа о развитии моей склонности к алкоголю, что я не глупец и не слабовольный человек. По общепринятым понятиям, я человек, преуспевший в жизни; успех этот, смею сказать, превосходит обычный успех среднего удачливого человека, и, чтобы добиться его, мне пришлось затратить немало энергии, ума и силы воли. При этом у меня крепкий организм, который легко переносит то, от чего более слабые умирали, как мухи. И тем не менее именно со мной и моим организмом приключилось то, что я описываю теперь. И я сам, и мое пьянство — непреложные факты. Мое пьянство — не теория, не отвлеченность, это нечто действительно имевшее место, и оно еще сильнее подчеркивает мощь Ячменного Зерна — этого варварства, которое мы все еще продолжаем сохранять, этого убийственного изобретения, этого пережитка далеких жестоких времен, которое собирает свою тяжелую дань с юношества, подрывая силы, подавляя высокий дух лучшей части человечества.
Но возвращаюсь к своему рассказу. Поплавав всласть в пруду, совершив великолепную прогулку верхом по горам или по Лунной Долине, я приходил в такое приподнятое и восторженное настроение, что немедленно ощущал в себе желание повысить его еще на пару градусов. Я знал, что одного коктейля перед ужином будет мало для этого; по меньшей мере два или три — вот что мне нужно. Я выпивал их. Почему бы нет? Ведь это была жизнь, а я всегда так нежно любил ее! Вскоре и вечерняя выпивка вошла в привычку.
Кроме того, я постоянно находил предлоги, чтобы выпить лишний коктейль. Иногда это была особенно приятная мне компания, иногда легкое раздражение, вызванное моим архитектором или вороватым каменщиком, работавшим на моей ферме; то смерть моей любимой лошади, наскочившей на изгородь из колючей проволоки, то приятные известия от моих издателей и редакторов. Значимость повода не играла никакой роли, как только желание выпить зарождалось во мне. Суть заключалась в том, что я жаждал алкоголя. После двух десятков лет общения с ним вопреки желанию я начал теперь желать его. И моя сила являлась источником моей слабости, ибо мне нужно было два, три, четыре бокала, чтобы достичь того результата, какой дает обычному человеку один.
Тем не менее, я твердо продолжал соблюдать одно правило: никогда не пить до тех пор, пока мой ежедневный урок в тысячу слов не будет выполнен. Когда же работа была закончена, коктейль как бы возводил за ней стену, служившую гранью между моей исполненной задачей и предстоящей частью дня, отданной развлечениям. Мои мысли больше не возвращались к работе до девяти часов следующего утра, когда я снова усаживался за свой письменный стол и принимался писать. Я очень ценил эту возможность забываться. При помощи Ячменного Зерна я сохранил таким образом свою энергию. Ячменное Зерно, думал я, не так уж чёрен, как его малюют. Он оказывает немало полезных услуг, и в данном случае дело обстоит именно так.
И я продолжал создавать произведения, дышащие здоровьем, цельностью и искренностью. В них нельзя было найти и тени пессимизма. Я познал дорогу к жизни за время своей длительной болезни. Я понимал, что иллюзии необходимы, и превозносил их. До сих пор мои произведения сохраняют тот же характер — они чисты, дышат энергией и оптимизмом, а все это рождает влечение к жизни. И критики неизменно уверяют меня, будто жизненная энергия так и бьет ключом из моей личности и будто я сам нахожусь во власти тех иллюзий, которые превозношу.
Раз уж я отклонился, позвольте мне задать здесь один вопрос, который я ставил себе десятки тысяч раз. Почему я пил? Какая была в этом необходимость? Ведь я был счастлив. Пил ли я потому, что был слишком счастлив? Я был силён. Пил ли я потому, что был слишком силён? Обладал ли я чересчур большим запасом жизненной энергии? Не знаю, почему я пил. Мне трудно дать на это определенный ответ, хотя кое-какие подозрения с каждым днем больше и больше укрепляются во мне. Я слишком долго поддерживал близкие отношения с Ячменным Зерном. Левша с помощью долгих упражнений может научиться нормально пользоваться правой рукой. Не превратился ли и я, не алкоголик по природе, в пьяницу благодаря упорно прививавшейся привычке?
