Юлий Крелин - От мира сего
— А что смотреть? Все то же. С годами, знаете ли, начинаешь понимать, что все одинаково. Конечно, посмотрю и, конечно, если надо, буду оперировать. У нас, врачей, так мало льгот от общества, что для себя мы должны создавать свои внутренние льготы, основанные на самоуслугах. Врача, семью врача мы, врачи, всегда должны лечить нашими лучшими силами. Все сделать. Врачи должны максимально помогать друг другу. Если здесь оказался хирург-профессор, святая обязанность этого врача-профессора взять максимум забот на себя. Это должно быть нашим кредо. Так я говорю, коллеги?
— Абсолютно с вами согласен. Эх, если б все наши коллеги так же рассуждали. Большое спасибо вам, профессор, большое спасибо.
— Ну, спасибо вы говорите рано. Что ж, поехали, товарищи.
— Пожалуйста. Садитесь. Проходите. Нет уж, прошу вас, вы гость.
— Но вы старше.
— Нет, нет. Гостю путь, гостю путь. Прошу вас, профессор, прошу. Ну, поехали. Прямо в больницу. Или, может, сначала ко мне, профессор? Закусим немножко, а потом работать.
— Нет, нет. Работа всегда сначала. Как это говорят: делу время — потехе час.
— Да, да. Кончив дело, гуляй смело. — Все засмеялись. — Значит, прямо в больницу.
Конечно, главврач волнуется, нервничает, не знает, как вести себя. Разговор перехватил зав отделением:
— Простите, пожалуйста. А почему все же вы здесь оказались у нас? Каким случаем?
— Я студентов проверяю по всей области. А сюда был вызов, мне и захотелось. Просто, знаете ли, захотелось, и все. Здесь я доктор, человек, и только доктор. Так надоело быть начальником. И скажу, что, если сейчас придется оперировать, буду только рад, это даже хорошо. Хочу на природу, на травку, так сказать, назад к земле. Вот и пооперирую у вас на природе. Хорошо. Устал я в Москве.
— Быстро вы управились, не оперировали?
— Оперировал. Все в порядке. Сейчас я. Простите. Я только попрощаюсь с товарищами. Ну, до свидания, до свидания, товарищи. Будете в Москве, обязательно заходите ко мне в клинику. Приходите.
— До свидания. Спасибо вам большое, профессор. И от меня, и от жены, хоть она еще и под наркозом. Очень, очень жалею, что не остались вы у нас до утра. Мы бы посидели вечерок. Жаль, жаль. Спасибо вам, большое спасибо.
— Не надо, не надо никогда говорить спасибо раньше времени. Спасибо только после выздоровления. И вечерок можно только после выздоровления, в крайнем случае после снятия швов. — Все понимающе закивали головами и засмеялись. — К тому же сегодняшний вечерок надо не сидеть, а идти к жене. Так, коллега? По-моему, так. — Опять посмеялись. — Я уж вам говорил о льготах, мы их сами должны себе создавать.
— Да, профессор, это вы очень правильно говорили.
— Ну так вот, у вас сейчас есть возможность создать себе льготу.
— Да, да. Такая возможность у меня появилась.
— Наверное, не пускаете родственников в первый день послеоперации.
— Да! Ни в коем случае. Никогда.
— Ну, а сами к жене своей пойдите.
— Ха-ха. Конечно, профессор. Сам нарушу свой закон, нарушу.
— Ну, до свидания, дорогие коллеги, до свидания. Здесь мой помощник остается в области, в центре, звоните ему. Если что, он к вам прилетит. А я с ним говорить из Москвы по телефону буду. До свидания.
— До свидания. До свидания. Счастливого полета. Начальник легко, словно кавалерист в седло, вспрыгнул в кабину самолета.
— Дверь хорошо закрыли? Проверьте. Ну, полетели. Что это вы притихли, молчите?
— Сам не знаю. И чувствую я себя неважно что-то последнее время. И что-то грустно стало. Вот здесь я работал нормально. Всего каких-то пару часов, но нормально. Я не начальник был, интриг тоже не было, держать никого в руках не надо было. Операцию сделал. Прошла она хорошо. И заботы только лечебные, хирургические. Грустно стало. Болит что-то все. А приеду — опять интриги, интриги. Да и с кем, против кого! Иногда подумаешь — сам с собой играю.
— А вы с нами побольше полетайте. На эту, на вашу нормальную хирургическую работу. А у нас, думаете, нет интриг? Тоже. Больше вылетов, меньше. Рейсы. Машины. Ну, в общем, хотеть бы интриги, а причины найдутся. А как сына родила, поубавилось раздоров этих. Дома сын ждет, а тут, как посмотришь вниз, увидишь, что висишь над пустым, а внизу твердое, — страшно станет, — какие ж тут раздоры. Я даже и вниз смотреть не хочу. Вы и меня что-то настроили на такой, не полетный лад. Нельзя это.
Начальник посмотрел вниз. «Да-а. Рааз… и все интриги. Страшно. Вон какое колесо здоровое в пустоте, над пустотой висит».
— Как-то перед полетом назвала командира дураком, а потом вот так же вниз посмотрела и пожалела. И сразу мысли полетели, что кому-то сто рублей должна, пора отдавать, и что сына хотела застраховать, не сделала… Ну вас, профессор, это тоска ваша на меня подействовала. Вон уже аэропорт. Прилетели почти. Слава богу.
— А хотите, я вам на память о хирурге-профессоре напишу стишок?
— Сами?
— Сам.
— Ха-ха-ха. Напишите.
— Что смеетесь?
— Сейчас приземляемся.
— Вот и хорошо. Посидим чуть — я напишу, а в голове он уже готов.
— Чудно. Сели. Порядок. Пишите.
Начальник стал писать, а она что-то делала с отдельными частями своего пульта.
— Нет, не буду, ладно. Будьте счастливы, небесный волк. Может, когда на каком-нибудь следующем вылете встретимся! — И он выпрыгнул из кабины и побежал.
— Чудной какой-то мужик. Больной какой-то.
СПАСИТЕЛЬ-II
— Кровотечение! — Начальник аж покраснел. — Откуда?
— Неясно. Вроде бы язвенное, но раньше никогда не болел.
— Когда началось?
— С ночи.
— Какого ж рожна не сказали ничего?!
— На конференции доложили…
— Ну вот! Видите! Я ж говорил — после конференции немедленно все мне доложить. Вот вам ваши порядочки, товарищи начальнички! Я узнаю последний! Что делали больному?
— Уже все. И переливали все, и гемостатики, и лед.
— Лед, лед! Сильнее кошки зверя нет.
Начальник стал считать пульс и ушел от всех: он держал за руку и, по-видимому, думал про себя, а не считал удары. Опять покраснел.
— Что делать будем?
— Уже все начали, все делаем.
— Но кровь-то льет! Кровотечение продолжается. Гемоглобин?
— Сорок восемь.
Непонятно было, почему Начальник так злится по такому банальному случаю. Впрочем, никто из его помощников никогда не мог определить причину постоянства или изменчивости его настроений. Один из них как-то ему сказал: «Вы соскучиться не дадите. Никогда не знаешь, по какому поводу и как, и за что вы стукнете по голове. Только подумаешь, что все правильно сделал, и вдруг — раз! — опять в дальний от вратаря угол». Начальник тогда тоже засмеялся: «А я нарочно. Вижу, начинаете привыкать, — срочно меняю тактику. Вас держать надо в постоянной мобилизационной готовности». И все тоже засмеялись. Так и привыкли, что настроение его и их повороты лучше не анализировать. Да и действительно, это только мешает хорошим деловым отношениям.
— Кровотечение-то продолжается. Меры ваши — пшик! — Больной лежал, казалось, безучастно. — Начальник накинулся на лечащего врача:
— У вас тяжелый больной, а вы сидите в коридоре, пишете эти никому не нужные истории болезни. Ваше место здесь!
Больной оживился. Помощники заволновались. Один из них шепнул, стоя за спиной Начальника:
— Тшш. Больной слышит.
— Вы что, с улицы пришли? Что за шип?! И не подсказывайте мне. Я сам знаю, что надо говорить и когда! Страна должна знать своих героев. А если вы понимаете больше меня, милости прошу, врачей нехватка в любом городе. Вакансий для самостоятельной работы полно.
Вступил другой: «Может, пойдем обсудим».
Головы так и летели: «Только обсуждение, только говорильня! Вам диплом дан не для словопрений, а для рукодействия».
Острота несколько уменьшила его внутреннее напряжение. Ему стало немного неприятно. Помощники все ж старались найти причину такого взрыва. Еще за минуту, еще в коридоре он был спокоен и приветлив.
— Пошли.
Все двинулись вслед за ним, но в дверях он остановился, поглядел на больного и сказал:
— Придется делать вам операцию, и немедленно.
— Сейчас?!
— Да. Срочно. Вообще мы стараемся сначала вывести из такого состояния, прекратить кровотечение, но у вас продолжается. Выхода нет.
— А кто будет оперировать, профессор? — Больной растерянно смотрел на обруганных помощников.
— Я.
— Спасибо, спасибо, профессор! Надо так надо, что делать.
— Помогать мне будете вы и вы.
Оба обруганных помощника пошли к выходу, наверное переодеваться.
— Подождите. Мне, по-вашему, переодеваться не надо? — Все вышли в коридор.
— Вы начнете. Когда вскроете живот, позовете.
Через полчаса больной уже спал на столе. Живот закрашивался йодом.
— Давай простыни.
— Ты сверху накрывай, я снизу.
— Ничего настроеньице-то. Ух, сейчас нам и достанется.
— И не говори, крику будет не от равнодушия.
