Анатоль Франс - Восстание Ангелов
— На наше счастье, в армии Иалдаваофа высшие командные должности раздаются по старшинству. Ввиду этого мало шансов, чтобы верховное командование вручено было настоящим большим военачальникам. Не длительным послушанием можно воспитать способность к командованию и не мелочная практика учит руководству большим делом. И древняя и новая история показывают нам, что величайшими полководцами были либо монархи, вроде Александра и Фридриха Второго, либо аристократы, как Цезарь или Тюренн, либо плохие офицеры, каким был Бонапарт. Профессионал же всегда окажется ничтожеством или посредственностью. Товарищи, изберем себе вождей одаренных и во цвете лет. Старик может сохранять привычку к победам, но чтобы приобрести ее, нужна молодость.
Алькора сменил на трибуне склонный к философствованию серафим.
— Война, — сказал он, — никогда не была точной наукой или определенным искусством. Тем не менее в ней проявлялся гений народа или замысел одного человека. Но как определить качества, которые понадобятся главнокомандующему в будущей войне, когда придется иметь дело с такими грандиозными массами и сложными движениями, каких не может охватить ум одного человека? Все возрастающее обилие технических средств истребления, умножая до бесконечности причины возможных ошибок, парализует гений вождей. На известном уровне военного развития, которого почти достигли наши учителя-европейцы, и самый умный полководец и самый невежественный становятся равно бессильными. Другим результатом современных гигантских вооружений является то, что закон больших чисел начинает действовать здесь с непреклонной силой. В самом деле, можно с уверенностью сказать, что десять мятежных ангелов стоят больше десяти ангелов Иалдаваофа. Но мы не можем быть уверены в том, что миллион мятежных ангелов стоит больше, чем миллион ангелов Иалдаваофа. Большие числа в военном деле, как и повсюду, сводят к нулю ум и всякое личное превосходство в пользу того, что может быть названо коллективной душой, весьма примитивной по своим свойствам.
Шум разговоров покрыл голос ангела-философа; когда он заканчивал свою речь, его уже никто не слушал.
Затем трибуна огласилась призывами к оружию и клятвами одержать победу. Раздавались хвалы мечу, защищающему правое дело, и заранее десятки раз под рукоплескания исступленной толпы провозглашалась победа восставших ангелов. Крики: "Да здравствует война!" — возносились к немым небесам.
В разгар возбуждения князь Истар взобрался на эстраду, и подмостки застонали под его тяжестью.
— Товарищи, — сказал он. — вы жаждете победы, и желание ваше вполне естественно. Но ясно, что вы отравлены литературой и поэзией, если надеетесь добиться победы, объявив войну. Мысль затеять войну может теперь прийти в голову только отупевшим буржуа или же запоздалым романтикам. Что такое война? Нелепый маскарад, перед которым изливаются в глупейших восторгах гитаристы-патриоты. Если бы Наполеон обладал практическим умом, он не стал бы воевать, но это был мечтатель, опьяненный Оссианом. Вы кричите: "Да здравствует война!" Вы фантазеры. Когда же вы станете умственно развитыми существами? Существа умственно развитые не добиваются могущества и силы посредством пустых выдумок, из которых состоит военное искусство, то есть тактики, стратегии, фортификаций, артиллерии и прочего вздора. Они не верят в войну, ибо это просто фантазия. Они верят в химию, потому что это наука. Они овладели искусством заключать победу в алгебраическую формулу.
Вытащив из кармана бутылочку, князь Истар показал ее собравшимся и воскликнул с торжествующей улыбкой:
— Вот она, победа!
ГЛАВА XXVII,
где раскрывается тайная и глубокая причина, весьма часто толкающая одно государство против другого и ведущая к разорению как победителей, так и побежденных, и где мудрый читатель (если таковой найдется, в чем я сомневаюсь) призадумается над метким изречением: "Война-это афера"
Ангелы разошлись. Сидя в траве у подножия Медонских холмов, Аркадий и Зита смотрели на текущую между ивами Сену.
— На этом месте, — сказал Аркадий, — который называют светом, хотя в нем гораздо больше несусветного, чем светлого, ни одно мыслящее существо не вообразит себе, что оно способно уничтожить хотя бы один атом. Самое большее, на что мы можем рассчитывать, — это изменить кое-где движение отдельных групп атомов или же расположение отдельных клеточек. И, если вдуматься, к этому сводится и все наше великое предприятие. И даже посадив Духа Противоречия на место Иалдаваофа, мы не достигнем большего. Скажите, Зита, в чем же зло: в природе вещей или в их устройстве? Вот что следовало бы знать. Зита, я в полном смятении.
— Друг мой, — ответила Зита, — если бы для того, чтобы действовать надо было познать тайну природы, никто никогда бы не действовал. И никто не жил бы, ибо жить — значит действовать. Неужели, Аркадий, решимость уже изменила вам?
Аркадий стал уверять прекрасного архангела, что его намерение низвергнуть демиурга во мрак вечной ночи непреклонно.
По дороге в облаке пыли ехал автомобиль. Он остановился перед двумя ангелами, и из дверцы высунулся крючковатый нос барона Эвердингена.
— Здравствуйте, небесные друзья, добрый день! — сказал капиталист, сын неба. — Очень рад встретиться с вами. Я должен дать вам полезный совет. Не будьте инертны, не мешкайте, вооружайтесь, вооружайтесь! Не то Иалдаваоф опередит вас. У вас имеется военный фонд; расходуйте его не считая. Только что я узнал, что архангел Михаил сделал на небе крупные заказы на молнии и громовые стрелы. Послушайтесь меня, приобретите еще пятьдесят тысяч электрофоров. Я принимаю заказ. До свидания, ангелы! Да здравствует небесная родина!
И барон Эвердинген умчался к цветущим берегам Лувесьенна в сопровождении хорошенькой актрисы.
— Правда ли, что демиург вооружается? — спросил. Аркадий.
— Возможно, — ответила Зита, — что там, наверху, другой барон Эвердинген хлопочет о вооружениях.
Некоторое время ангел-хранитель юного Мориса задумчиво молчал, затем он прошептал:
— Неужели мы игрушки в руках финансистов?
— Ах, не все ли равно! — воскликнул прекрасный архангел. — Война — это афера. И всегда была аферой!
Затем они долго обсуждали, какими способами лучше осуществить их грандиозное предприятие. С презрением отвергнув анархические приемы князя Истара, они задумали силами своих отлично обученных и полных энтузиазма отрядов предпринять внезапное и грозное вторжение в царство небесное.
Между тем оказалось, что Баратан, жоншерский трактирщик, сдавший мятежным ангелам театральный зал, был агентом полиции. В своем донесении префектуре он указал на участников этого тайного собрания как на заговорщиков, подготовляющих покушение на некое лицо, которое они изображали весьма тупым и жестоким и называли "Алабалотом". Агент высказывал предположение, что под этим псевдонимом подразумевался либо президент республики, либо сама республика. Все заговорщики единодушно произносили угрозы по адресу "Алабалота", а один из них, называющий себя князем Истаром, или Кверубом, человек очень опасный, хорошо известный в анархистских кругах и неоднократно судившийся за свои мятежные писания и речи, потрясал бомбой очень небольшого калибра, но, по-видимому, чрезвычайно мощной. Остальные заговорщики не были известны Баратану, хотя он и вращался среди революционеров. Многие из них были очень молоды, совсем безбородые юнцы. Он специально проследил за двумя, произносившими особенно зажигательные речи, — за некий Аркадием, проживающим по улице Сен-Жак, и женщиной, по имени Зита, особой своеобразных нравов, проживающей на Монмартре. Оба они не имели определенных средств к существованию.
Префекту полиции дело это показалось настолько серьезным, что он решил прежде всего снестись с председателем совета министров.
Это был как раз один из тех климактерических периодов в истории Третьей республики, когда французский народ, исполненный любви к твердой власти и преклонения перед силой, считает, что он погибнет, если им не будут управлять более энергично, и громкими криками призывает спасителя.
Председатель совета министров, занимавший пост министра юстиции, не желал ничего лучшего, как явиться этим спасителем. Но для того, чтобы стать им, надо было обнаружить какую-нибудь опасность и предотвратить ее. Поэтому, известие о заговоре было ему в высшей степени приятно. Он расспросил префекта полиции о характере дела и степени его серьезности. Префект полиции доложил, что заговорщики, по-видимому, обладают средствами, умом и энергией, но они слишком много болтают и вообще слишком многочисленны, чтобы действовать тайно и согласно. Откинувшись на спинку кресла, министр стал размышлять. Письменный стол стиля ампир, за которым он сидел, старинные гобелены, покрывавшие стены, большие часы и канделябры эпохи Реставрации все в этом традиционном кабинете, казалось, внушало ему великие принципы управления государством, остающиеся неизменными при любой перемене режима, хитрость и смелость. После краткого раздумья он решил, что следует дать заговору разрастись и принять более четкие формы, что, пожалуй, полезно даже поддержать его, раздуть, приукрасить и задушить лишь после того, как из него будет извлечена максимальная выгода.
