Оноре Бальзак - Первые шаги в жизни
— Что это, Флорентина, — говорил почтенный старец, — как ты неразумно, гадко ведешь себя — танцевала вчера в «Развалинах», а потом всю ночь у тебя был кутеж? Так ты очень скоро потеряешь свежесть, не говоря уже о том, что это просто неблагодарность — праздновать новоселье без меня, с какими-то чужими людьми, не сказав мне об этом! Кто знает, что тут происходило!
— Старое чудовище! — воскликнула Флорентина. — Да ведь у вас есть ключ, и вы можете войти ко мне в любое время, в любую минуту. Бал кончился только в половине шестого, и у вас хватает жестокости будить меня в одиннадцать?
— В половине двенадцатого, Титина, — смиренно заметил Кардо. — Я поднялся ранехонько, чтобы заказать Шеве чисто кардинальский обед… Однако твои гости все ковры попортили; кого это ты принимала?..
— А вам не следовало бы жаловаться: Фанни Бопре сказала, что вы будете у меня с Камюзо, и я, чтобы угодить вам, пригласила Туллию, дю Брюэля, Мариетту, герцога де Мофриньеза, Флорину и Натана. Таким образом, вы будете обедать в обществе пяти самых красивых женщин, какие когда-либо выступали на сцене! И они протанцуют вам па-де-зефир.
— Но такой образ жизни — просто самоубийство! — воскликнул папаша Кардо. — Сколько побито бокалов! Какой погром! В передней просто ужас…
Вдруг милый старец смолк и оцепенел, словно птица, зачарованная змеей. Он заметил на оттоманке юношескую фигуру, облаченную в черное сукно.
— О, мадемуазель Кабироль!.. — пролепетал он наконец.
— Ну, что еще? — спросила танцовщица.
Она устремила свой взгляд в ту сторону, куда смотрел папаша Кардо, и, узнав второго клерка, расхохоталась; этот смех не только вызвал полное недоумение старца, но и заставил Оскара приподняться, так как Флорентина, взяв его за руку и глядя на ошеломленных дядю и племянника, снова разразилась смехом.
— Вы… здесь, племянник?..
— А… а, так это ваш племянник? — воскликнула Флорентина, снова расхохотавшись. — Вы мне никогда не говорили о нем. Разве Мариетта не увезла вас? — обратилась она к Оскару, который остолбенел от ужаса. — Что с ним станется, с бедным мальчиком?
— Это его дело, — сухо отозвался Кардо и направился к двери.
— Минутку, папаша Кардо! Вы должны помочь племяннику выбраться из беды, в которую он попал по моей вине: он играл на деньги своего патрона и спустил все его пятьсот франков, не говоря уж о моей тысяче, которую я дала ему, чтобы отыграться.
— Несчастный! Ты проиграл полторы тысячи? В твои годы?
— О дядюшка! дядюшка! — воскликнул бедный Оскар, которому эти слова открыли весь ужас его положения, и, сложив руки, он бросился перед дядей на колени. — Уже полдень, я погиб, опозорен… Господин Дерош будет беспощаден! Речь идет об одном важном деле, это для него вопрос самолюбия. Я должен был утром получить у секретаря решение суда по делу Ванденеса с Ванденесом! Как все это могло со мной случиться? Что теперь меня ждет? Спасите меня, заклинаю вас памятью моего отца и тетушки!.. Поедемте со мной к господину Дерошу, объясните ему, найдите какое-нибудь оправдание!
Эти мольбы прерывались горькими слезами и рыданьями, которые, кажется, тронули бы сфинкса в Луксорской пустыне!
— Ну что ж, старый скупердяй, — воскликнула танцовщица, тоже плача, — неужели вы хотите опозорить собственного племянника, сына того, кому вы обязаны своим богатством; ведь этот мальчик — Оскар Юссон! Спасите его, иначе Титина отречется от тебя ради повелителя ее сердца!
— Но каким образом он очутился здесь? — спросил старик.
— Раз уж он забыл, что ему надо отправиться в суд за решением, о котором он говорит, значит он был пьян и в изнеможении уснул на диване, неужели это непонятно? Жорж со своим кузеном вчера угощал клерков Дероша в «Канкальской Скале».
Папаша Кардо недоверчиво смотрел на танцовщицу.
— Да вы подумайте, старая обезьяна: если бы тут было что-то другое, неужели я бы не сумела спрятать ею получше?! — воскликнула она.
— На, вот тебе пятьсот франков, шалопай! — обратился Кардо к племяннику. — Но больше ты от меня не получишь ни гроша. Пойди уладь, если можешь, это дело со своим патроном. Я верну мадемуазель Флорентине тысячу франков, которую она тебе одолжила; но тебя я больше знать не хочу!
Оскар поспешил убраться; однако, выйдя на улицу, он растерялся, не зная, куда идти.
В это страшное утро случай, который губит людей, и случай, который их спасает, казалось, боролись друг с другом, действуя с одинаковой силой за и против Оскара. Все же его ожидало поражение — ибо его патрон был из тех, кто никогда не отступается от своих решений.
Вернувшись домой и вспомнив о том, что грозит ученику ее брата, Мариетта ужаснулась; она написала Годешалю записку и приложила к ней пятьсот франков, предупредив брата относительно вчерашнего опьянения Оскара и постигших его несчастий. Затем добрая девушка уснула, наказав своей горничной непременно отнести до семи часов записку в контору Дероша. Между тем Годешаль, поднявшись в шесть часов, обнаружил, что Оскара нет. Он сразу обо всем догадался и, взяв пятьсот франков из собственных сбережений, поспешил к секретарю за решением суда, чтобы в восемь уже представить копию на подпись Дерошу. Дерош, всегда встававший в четыре, появился в конторе в семь. Горничная Мариетты, не найдя брата своей хозяйки в его мансарде, спустилась в контору, где ее встретил Дерош, и, конечно, вручила конверт ему.
— Это по делам конторы? — спросил патрон. — Я господин Дерош.
— Да вы сами посмотрите, сударь, — сказала горничная.
Дерош распечатал конверт и прочел записку. Увидев пятисотфранковую ассигнацию, он ушел к себе в кабинет, взбешенный поведением своего клерка. В половине восьмого он услышал голос Годешаля, диктовавшего одному из клерков заключение суда, а через несколько минут добряк Годешаль вошел с торжествующим видом в его кабинет.
— Кто был сегодня утром у Симона? Оскар Юссон? — спросил Дерош.
— Да, сударь, — отозвался Годешаль.
— А кто же ему дал деньги? — спросил стряпчий.
— Вы сами, — ответил Годешаль, — еще в субботу.
— Что же, пятисотфранковые ассигнации с неба валятся, что ли? — воскликнул Дерош. — Знаете что, Годешаль? Вы хороший малый, но этот мальчишка не заслуживает подобного великодушия. Я ненавижу болванов, но еще больше ненавижу людей, которые совершают проступки, несмотря на то, что окружены отеческой заботой. — И он передал Годешалю письмо Мариетты и присланные ею пятьсот франков. — Извините меня, что я вскрыл его, — продолжал он, — но горничная вашей сестры сказала мне, что письмо деловое. Оскара увольте.
— А сколько я возился с несчастным юнцом! — воскликнул Годешаль. — Этот негодяй Жорж Маре прямо какой-то злой гений Юссона. Оскару нужно бояться его, как огня. Уж не знаю, на что только он может толкнуть Оскара, если они встретятся еще в третий раз.
— Что вы имеете в виду?
Тогда Годешаль рассказал вкратце о мистификации во время поездки в Прэль.
— Ах, помню, — отозвался нотариус, — Жозеф Бридо в свое время говорил мне о проделке молодых людей; этой встрече мы обязаны благосклонностью графа де Серизи к брату Жозефа.
Но тут вошел Моро, так как с вопросом о наследстве Ванденесов и для него было связано выгодное дельце. Маркиз хотел распродавать земли Ванденесов по частям, а брат его, граф, был против. Дерош, в пылу первого гнева, обрушил на голову посредника все те справедливые жалобы и мрачные пророчества, которые предназначались его бывшему второму клерку, и в результате самый горячий заступник несчастного юноши решил, что Оскар неисправим в своем тщеславии.
— Сделайте из него адвоката, — сказал Дерош, — ему осталась только диссертация; может быть, на таком поприще его недостатки окажутся достоинствами, так как красноречие большинства адвокатов объясняется их тщеславием.
В это время г-н Клапар был болен, и жена усердно ухаживала за ним, — трудная задача, тяжкий долг без надежды на вознаграждение. Больной изводил бедную женщину, до сих пор не представлявшую себе, на какие несносные капризы и ядовитые насмешки способен этот человек, остававшийся с ней с глазу на глаз целые дни, этот полуидиот, которого нищета сделала к тому же хитрым и мстительным. Отыскивая поводы, чтобы как можно больнее уколоть жену в самые чувствительные уголки ее материнского сердца, он каким-то образом догадался о страхах за будущее Оскара, которые терзали бедную женщину, знавшую склонности и недостатки сына. Да и в самом деле: если сын наносит матери такой удар как прэльская история, она уже живет в постоянной тревоге; и по тому, как она расхваливала Оскара всякий раз, когда он добивался хоть какого-нибудь успеха, Клапар чувствовал, насколько сильны ее тайные опасения, и пользовался всяким предлогом, чтобы вызвать в ней тревогу.
— Ну, Оскар ведет себя лучше, чем я ожидала, — говорила она, — правда, я была уверена, что эта история с поездкой в Прэль — просто следствие юношеской неуравновешенности. Да и кто из молодых людей не совершает ошибок! Бедный мальчик! Он героически переносит все лишения, которые ему не пришлось бы испытать, будь жив его несчастный отец. Дай бог, чтобы он научился сдерживать свои страсти, — и т. д. и т. д.
