Синклер Льюис - Том 9. Рассказы. Капкан
«Это» была фунтовая банкнота. Лифтер тоскливо поглядел на нее и ответил со вздохом:
— Простите, сударыня! Но меня уволят. — И он спустил лифт на первый этаж.
— Ну, ладно! В таком случае везите нас назад.
Терри направился к их номеру, но мать, прошипев «куда?», ухватила его за руку и повела по хрустально-опаловой парадной лестнице вниз на четвертый, королевский этаж.
Однако едва она элегантно вступила в священный коридор, как перед ними вырос самый толстый, самый высокий, самый краснолицый полицейский во всей британской полиции. Он тоже попросил прощения и тоже объяснил, что не может пропустить к их величествам неизвестных людей.
Бесси не стала тратить времени и слов на подобного грубияна. Она прошествовала на пятый этаж.
— Они воображают, будто смогут остановить меня! Да ради моего бедного сыночка я на все пойду! — простонала она и, стиснув руку бедного сыночка, потащила его в дальний конец коридора. Там она еще раньше обнаружила узкую лестницу с бетонными ступеньками, предназначенную, очевидно, для слуг, а также для спасения в случае пожара.
На четвертом этаже на площадке стоял тот же полицейский, с которым она только что познакомилась.
— Ну-ну! — заворчал он. — Под арест захотели?
Смерив его гордым взглядом, Бесси величественно удалилась на пятый этаж.
Полчаса она рыдала на своей кровати, проклиная тиранов, которые оскорбляют мать, которая хотела только позаботиться о будущем своего сына. Потом она встала, напудрилась и ринулась в комнату Терри, где он, уже сменив хорошенький фаунтлероевский костюмчик на ковбойку и шорты цвета хаки, сидел за диваном и спорил с Джозефусом.
— Вот что, милый мои, я ухожу, и если ты попробуешь хоть нос высунуть из этого номера, мы вечером поговорим. Понял?
И она удалилась, удивительно напоминая Пятый кавалерийский полк, преследующий индейцев-апашей.
Терри немедленно вызвал по телефону Рыжика. Купаясь в блаженной тишине и отсутствии материнской заботы, два маленьких мальчика и одна большая собака вновь обрели счастье. Щедро включив в пределы номера, который Терри запрещалось покидать, и коридор, они провели железную дорогу от Эдинбурга (напротив номера 597) до Южной Африки (выходящей на каньон бетонной лестницы).
А пока они наслаждались жизнью, Бесси в американском посольстве поочередно не получала аудиенции у посла, у советника посольства, у первого и второго секретарей, а затем, негодуя на такое попрание ее Прав Американской Гражданки, выслушала, как третий секретарь любезно прожурчал:
— Я весьма вам сочувствую, но боюсь, шефа будет трудно убедить, что вас оскорбили и что государственный департамент должен направить Словарии ноту протеста. Представьте себе, что как раз тогда, когда Терри будет сниматься в самом важном эпизоде, в вашу голливудскую студию вдруг явится совершенно неизвестный человек и захочет войти в павильон — разве его впустят?
— Но это же совсем другое дело! Терри ведь не неизвестный человек!
— Но, может быть, словарцам он неизвестен.
— Я много слышала о том, до чего невежественны европейцы, но все-таки вы меня не убедите, будто эти ваши словарцы ничего не знают про Терри Тейта, Короля Киновундеркиндов!
Третий секретарь встал с выражением, которое Бесси, хорошо запомнила с тех дней, когда она, тщетно стучалась в двери голливудских студий. Он сказал бархатным голосом:
— Мне очень-очень жаль, но боюсь, что тут мы бессильны. Вот если вам понадобится помощь с паспортами…
Уныло покидая посольство, Бесси испускала мысленные стоны: «Ну, это, пожалуй, конец! Ни с какими королевами мы не познакомимся. Бедненький сынулечка! Значит, ему так и не дадут четырех тысяч в неделю! И мне уже не купить той паровой яхты… Подлые бюрократы, всякие церемонии им дороже материнского сердца! А что, неплохое название для следующего терри — тейта: «Материнское сердце»!»
Терри, Рыжик и Джозефус, директора железной дороги Эдинбург — Южная Африка — Пекин, чинили поврежденные пути и радостно подсчитывали временно погибших пассажиров возле бетонных африканских пещер, которые непросвещенному взрослому взгляду показались бы просто черной лестницей.
Снизу, из этих пещер, выбрался еще один мальчик, типичный маленький англичанин, в сером спортивном костюме, темноволосый, с ирландским задорно вздернутым носом, ровесник Терри.
— Здравствуйте! — сказал он.
— Здорово! — величественно отозвался Рыжик.
— Я влезу на самый верхний этаж и съеду по всем перилам до самого низа, — объявил незнакомец.
— Этажом ниже держи ухо востро! — предупредил Терри. — Там какой-то король живет. И полным-полно полицейских. Как это они тебя не сцапали?
— А я подождал, пока они отвернутся. Ой, какой хороший поезд!
Терри проникся к нему симпатией и сердечно предложил:
— Хочешь, давай играть с нами в поезда?
— Хочу! — воскликнул незнакомец. — Вот здорово. Я удрал от своих. Они таскают меня по всяким званым вечерам и заставляют сниматься.
— Взбеситься можно, — посочувствовал Терри.
— Если тебе надо сниматься, — изрек Рыжик, — скажи своей мамаше, чтобы она сводила тебя в ателье Гамбриджа на Грейт-Сент-Дживер-стрит. Это в Уайтчепеле.[59] Он здорово снимает, а берет всего шесть шиллингов за дюжину.
— Большое спасибо. Я непременно скажу маме. Можно, я… вы разрешите мне разок пустить поезд?
Их новый знакомый так восхищался системой сигнализации, с таким пылом радовался наиболее кровавым катастрофам, что Рыжик и Терри тут же приняли его третьим мушкетером и Терри пригласил его к себе в спальню.
— Если тебе нравится, пойдем ко мне, у меня там еще много всего.
Новый мальчик завороженно взирал на электрические скачки и электрический Колизей, в котором львы изящно пожирали первых христиан.
— Я таких игрушек еще никогда не видал, — признался он со вздохом.
— А во что же ты играешь дома? — поинтересовался Терри.
— Мы почти круглый год живем в деревне, и я купаюсь, езжу верхом, играю в теннис и… и, пожалуй, все. У меня ведь очень строгий гувернер, и он следит, чтобы я побольше занимался. Но… Ах, да, у меня еще есть велосипед.
Рыжик и Терри обменялись взглядами, полными жалости к их обиженному судьбой другу, и Терри постарался его утешить, заметив:
— Ну, наверное, это здорово — ездить верхом по английским дорогам. Не то, что у нас на ранчо — всю душу из тебя вытрясет.
— Ты живешь на ранчо? Мне так и показалось, что ты американец.
— Ну да. Я снимаюсь в кино.
Новый мальчик испустил такой вопль, что Герри с Рыжиком вздрогнули:
— Теперь я знаю! Вот почему ты мне показался знакомым! Ты Терри Тейт. Я тебя видел в фильмах. Такие замечательные фильмы! Я ужасно рад познакомиться с тобой.
Мальчики обменялись рукопожатием, Рыжик смотрел на них, сияя улыбкой, а Джозефус одобрительно вилял хвостом. Потом Терри сказал с великодушной скромностью:
— Только вам, британам, мои картины нравятся меньше, чем у нас дома. Наверное, я не совсем…
— Нет, правда, Терри… можно, я буду тебя так называть?
— Валяй!
— Я ведь не англичанин — ну, только на одну восьмую англичанин. А так я словарец.
— Из этих словарцев на четвертом этаже, у которых король Махсимилиан?
— Ну да. Это я Максимилиан.
— Не заливай! Ты вовсе на короля и не похож! Мальчик как мальчик.
— Ой-ой-ой! — простонал Рыжик. — Ты знаешь, Терри, он и в самом деле король! Я видел его фото.
— Ну да! — ахнул Терри. — А я думал, что короли всегда ходят в штанах с буфами и при шпагах.
— Мне очень неприятно, Терри. Извини, пожалуйста. Я ведь совсем не хочу быть королем. Это ужасная гадость. Мне приходится учить шесть языков, и про систему налогового обложения, и дипломатию, и историю, и еще всякие вещи, а я хочу играть и чтобы ко мне не приставали. И еще на меня все время устраивают покушения.
— Ну да? Побожись! — благоговейно прошептал Терри.
— Правда. В этом году в меня уже три раза стреляли, и, честное слово, ничего хорошего тут нет.
— Ах черт, прошу у вашего величества прощения, что я вам говорил «ты».
— Пожалуйста, не надо, Терри. Называй меня Макс, ладно?
— Как бы не так! Королей Максами не зовут. Их называют «ваше величество» или «государь».
— И вовсе нет. Не в частной жизни.
— Чего ты споришь? Я лучше знаю. Я читал «Французского дворянина» и еще много всяких книжек про «то.
— Все-таки я лучше знаю. Я же сам король.
— А ты королем совсем недавно!
— Да, конечно. Только все равно… ну, пожалуйста, называй меня Максом, Терри. Я так рад, что познакомился с тобой. Я давно об этом мечтал — еще с тех пор, как посмотрел «Пылающую палубу»…[60] ну, где ты играешь юнгу. Знаешь, до чего ты это здорово придумал — опустить пожарную кишку в океан и погасить огонь, когда бежали все и ты один остался в пламенном аду. Наверное, твоя жизнь полна всяческих опасностей.
