Чарльз Диккенс - Посмертные записки Пиквикского клуба
— Уважаемый сэр! — запротестовал маленький джентльмен.
— Дайте ему, — вмешался мистер Уордль, — и пусть убирается.
Чек был выписан маленьким джентльменом и спряган в карман мистером Джинглем.
— А теперь убирайтесь отсюда! — сказал мистер Уордль, поднимаясь с места.
— Уважаемый сэр! — снова повторил маленький человек.
— И помните, — продолжал мистер Уордль, — ничто в мире — даже забота о семье — не заставило бы меня пойти на этот компромисс, не будь я уверен в том, что в ту минуту, когда у вас в кармане очутятся деньги, вы попадете черту в лапы, пожалуй, еще быстрее, чем без денег…
— Уважаемый сэр! — снова повторил маленький человек.
— Успокойтесь, Перкер, — отозвался Уордль. — Убирайтесь вон, сэр!
— Немедленно в путь! — ответил не ведавший стыда Джингль. — Бай-бай, Пиквик!
Если бы какой-нибудь беспристрастный зритель мог наблюдать в конце этой беседы физиономию прославленного мужа, чье имя украшает заглавный лист этого произведения, он, несомненно, преисполнился бы изумлением, видя, что огонь негодования, сверкавший в его глазах, не расплавил стекол его очков, — так величествен был его гнев. Ноздри его раздулись и кулаки невольно сжались, когда он услышал, что негодяй обращается к нему. Но он снова сдержался — он не испепелил его.
— Вот она, — продолжал закоснелый злодей, швыряя лицензию к ногам мистера Пиквика, — замените имя — отвезите домой леди — пригодится Таппи.
Мистер Пиквик был философ, но в конце концов философы — те же люди, только в доспехах. Стрела попала в цель, проникла сквозь его философическую броню в самое сердце. В припадке бешенства он швырнул в пространство чернильницу и ринулся вслед за нею. Но мистер Джингль исчез, а мистер Пиквик очутился в объятиях Сэма.
— Эхма! — сказал этот оригинальный слуга. — Видно, в ваших краях, сэр, мебель дешева. Самопишущие чернила, расписались за вас на стенке. Успокойтесь, сэр, что толку гнаться за человеком, которому повезло и который тем временем уже убрался на другой конец Боро?
Ум мистера Пиквика, как у всех истинно великих людей, был открыт голосу убеждения. Выводы у него были быстрые и твердые, ему достаточно было секунды размышления, чтобы убедиться в бессилии своей ярости. Его гнев угас так же быстро, как вспыхнул.
Мистер Пиквик перевел дух и благосклонным взглядом окинул своих друзей.
Говорить ли о жалобах и стенаниях, раздавшихся после того, как мисс Уордль увидела, что покинута неверным Джинглем? Извлекать ли на свет мастерское изображение этой душу раздирающей сцены, сделанной мистером Пиквиком? Перед нами — его записная книжка, которая орошена слезами, вызванными человеколюбием и сочувствием; одно слово — и она в руках наборщика. Но нет! Вооружимся стойкостью! Не будем терзать сердце читателя изображением таких страданий!
Медленно и грустно два друга и покинутая леди совершали на следующий день обратный путь в громоздкой магльтонской карете. Мрачно спустились тусклые и хмурые тени летней ночи, когда они вернулись в Дингли Делл и остановились у ворот Менор Фарм.
ГЛАВА XI,
которая заключает в себе еще одно путешествие и археологическое открытие, оповещает о решении мистера Пиквика присутствовать на выборках и содержит рукопись старого священника
Мирная и покойная ночь в глубокой тишине Дингли Делла и утренние часы, проведенные на свежем благоуханном воздухе, полностью восстановили силы мистера Пиквика, изгладив следы телесной усталости и душевных потрясений. Знаменитый муж провел двое суток в разлуке со своими друзьями и приверженцами; и человек с заурядной фантазией не может вообразить, с какой радостью и восторгом приветствовал он мистера Уинкля и мистера Снодграсса, когда встретил этих джентльменов, возвращаясь с утренней прогулки. Радость была взаимной, ибо кто мог взирать на лучезарное лицо мистера Пиквика, не испытывая при этом удовольствия? Но словно какое-то облако нависло над его спутниками; великий муж не мог его не заметить и терялся в догадках. У обоих вид был таинственный — настолько необычный, что вызывал тревогу.
— А как поживает… — начал мистер Пиквик, пожав руку своим ученикам и обменявшись горячими приветствиями, — как поживает Тапмен?
Мистер Уинкль, к которому был обращен этот вопрос, ничего не ответил. Он отвернулся и как будто погрузился в меланхолические размышления.
— Снодграсс, — настойчиво повторил мистер Пиквик, — как поживает наш друг, не болен ли он?
— Нет, — ответил мистер Снодграсс, и слеза затрепетала на его чувствительных веках, как дождевая капля на оконной раме. — Нет, он не болен.
Мистер Пиквик остановился и посмотрел на обоих своих друзей по очереди.
— Уинкль, Снодграсс, — сказал мистер Пиквик, — что это значит? Где наш друг? Что случилось? Говорите — я вас умоляю, заклинаю, нет, я требую говорите!
В голосе мистера Пиквика слышались такая торжественность и такое достоинство, что им нельзя было противостоять.
— Он нас покинул, — сказал мистер Снодграсс.
— Покинул! — воскликнул мистер Пиквик. — Покинул!
— Покинул, — повторил мистер Снодграсс.
— Где же он? — вскричал мистер Пиквик.
— Мы можем только строить догадки на основании этого сообщения, — отозвался мистер Снодграсс, извлекая из кармана письмо и вручая его своему другу. — Вчера утром, когда было получено письмо мистера Уордля, извещавшее о том, что вы вернетесь к вечеру домой с его сестрой, меланхолия, которая еще накануне овладела нашим другом, заметно усилилась. Вскоре после этого он исчез, целый день его никто не видел, а под вечер конюх из «Короны» в Магльтоне принес это письмо. Оно было оставлено ему утром со строгим приказом не передавать до вечера.
Мистер Пиквик развернул послание. Оно было написано рукой его друга и сообщало следующее:
«Дорогой мой Пиквик, Вы, дорогой мой друг, пребываете за пределами многих человеческих недостатков и слабостей, в которых повинны простые смертные. Вы не знаете, что это значит, когда тебя покидает прелестное и очаровательное создание и вдобавок ты падаешь жертвой козней негодяя, который под маской дружбы скрывал коварную усмешку. Надеюсь, вы никогда этого не узнаете.
Все письма на адрес: „Кожаная Фляга“, Кобем, Кент, будут мне пересланы… если я буду еще влачить существование. Я на время удалюсь от мира, который стал мне ненавистен. Если я совсем из него удалюсь… пожалейте меня, простите. Жизнь, дорогой мой Пиквик, стала для меня невыносимой. Дух, горящий в нас, подобен крюку носильщика, который поддерживает тяжелый груз мирских забот и тревог, а когда дух нам изменяет, ноша становится непосильно тяжелой. Мы падаем под ней. Можете сказать Рейчел… Ах, это имя!.. Треси Тапмен».
— Мы должны сейчас же отсюда уехать, — сказал мистер Пиквик, складывая письмо. — После того, что произошло, нам во всяком случае неприлично было бы здесь оставаться, а кроме того, мы обязаны отправиться на поиски нашего друга.
И с этими словами мистер Пиквик направился к дому.
О намерении его узнали очень скоро. Настойчиво уговаривали остаться, но мистер Пиквик был непоколебим. Дела, говорил он, требуют его непосредственного участия.
При этом присутствовал старый священник.
— Неужели вы уезжаете? — спросил он, отводя в сторону мистера Пиквика.
Мистер Пиквик снова объявил о своем решении.
— В таком случае, — сказал старый джентльмен, вот небольшая рукопись, которую я надеялся иметь удовольствие вам прочесть. После смерти одного из моих друзей, врача, служившего в убежище для умалишенных нашего графства, я нашел эту рукопись среди различных бумаг, которые имел право уничтожить или сохранить но своему усмотрению. Вряд ли рукопись является подлинной, но написана она не рукой моего друга. Как бы там ни было — подлинное ли это произведение сумасшедшего, или канвой для него послужил бред какого-нибудь несчастного (последнее предположение я считаю более вероятным), прочтите его и судите сами.
Мистер Пиквик взял рукопись и расстался с благожелательным старым джентльменом, заверив его в своем расположении и уважении.
Более трудным делом было распрощаться с обитателями Менор Фарм, которые принимали их с таким радушием и добротой. Мистер Пиквик расцеловал юных леди — мы готовы были сказать: как родных дочерей, но, пожалуй, такое сравнение не совсем уместно, ибо он проявил при этом прощании, быть может, несколько больше теплоты, — и с сыновней любовью обнял старую леди, а затем благодушно потрепал по румяным щечкам служанок, сунув каждой в руку и более существенные знаки своего благоволения. Еще задушевнее и продолжительнее был обмен сердечными излияниями с добрым старым хозяином и мистером Трандлем; и трем друзьям удалось вырваться от радушных хозяев лишь тогда, когда мистер Снодграсс, которого несколько раз окликали, вынырнул, наконец, из темного коридора, откуда вскоре вслед за ним вышла Эмили (чьи блестящие глаза были необычно тусклы). Много раз оглядывались они на Менор Фарм, медленно от него удаляясь, и много воздушных поцелуев послал мистер Снодграсс, заметив что-то весьма похожее на дамский носовой платок, который развевался в одном из окон верхнего этажа, пока, наконец, старый дом не скрылся за поворотом дороги.
