Уильям Теккерей - Путевые заметки от Корнгиля до Каира, через Лиссабон, Афины, Константинополь и Иерусалим
Старшины знали, какъ высоко цѣнятся плодородныя поля Эль-Гуани, но они сомнѣвались въ искренности своего начальника. Однако же ему удалось разсѣять ихъ опасенія и возбудить сильное желаніе сдѣлать эту выгодную покупку. «Я самъ вношу двѣсти пятьдесятъ кошельковъ, сказалъ онъ, а вы всѣмъ міромъ подпишетесь на остальные. Когда же деньги будутъ собраны, вы отправитесь съ ними въ Каиръ, а я понесу свою часть, и всю эту сумму положимъ мы къ ногамъ его высочества.»
Сѣдыя бороды посовѣтовались другъ съ другомъ, и мнимые бѣдняки, изъ кармана которыхъ нельзя было ничего выколотить палкою, нашли въ немъ деньжонки, какъ скоро потребовалъ этого ихъ собственный интересъ. Вмѣстѣ съ шейкомъ и съ пятьюстами кошельковъ отправились они по дорогѣ въ столицу.
По прибытіи въ Каиръ, Скинфлинтъ-Бегъ и старшины Эль-Моди были допущены во дворецъ, гдѣ передъ трономъ паши и положили собранныя деньги.
«Вотъ дань вѣрноподданныхъ, ваше высочество, сказалъ Скинфлинтъ-Бегъ, опуская на полъ свою часть; а это добровольное приношеніе деревни Эль-Моди. Не справедливо ли докладывалъ я, увѣряя ваше высочество, что враги и клеветники безсовѣстно оболгали меня, жалуясь на разореніе моего округа и на чинимыя будто бы мною истязанія его жителямъ? Вотъ доказательство, что Эль-Моди не имѣетъ недостатка въ деньгахъ: старшины въ одинъ день собрали пятьсотъ кошельковъ и кладутъ ихъ къ ногамъ своего повелителя.»
Вмѣсто палокъ, Скинфлинтъ-Бегъ былъ немедленно награжденъ милостью; палками же попотчивали феллаховъ, которые донесли на него. Изъ бега онъ былъ переименованъ въ бея, и способъ его извлекать деньги изъ народа могъ бы составить предметъ достойный изученія для людей, управляющихъ нѣкоторыми частями Соединеннаго Королевства [2].
Во время Сирійской междуусобицы, наша, опасаясь разрыва дружескихъ связей съ Англіею, пожелалъ возвысить духъ феллаховъ, relever la morale nationale, и сдѣлалъ однаго Араба полковникомъ. Черезъ три дня по заключеніи мира, счастливый Арабъ былъ разжалованъ пашею. Молодой египетскій полковникъ, который разсказалъ мнѣ это, отъ души смѣялся надъ продѣлкою своею повелителя. «Не срамъ ли это, говорилъ онъ: меня, человѣка двадцати трехъ лѣтъ, никогда и нигдѣ не служившаго, не имѣющаго никакихъ особенныхъ достоинствъ, — сдѣлать полковникомъ?» Смерть помѣшала его дальнейшему повышенію. Черезъ нѣсколько недѣль во французскихъ газетахъ было объявлено о смерти бея.
Этотъ любезный молодой человѣкъ, по вечерамъ, въ карантинѣ Мальты, краснорѣчиво описывалъ намъ красоту жены своей, оставленной въ Каиръ, ея черные волосы, голубые глаза и удивительное тѣлосложеніе. Я полагаю, что этимъ черкешенкамъ обязана своей изящной кожею турецкая аристократія, управляющая Египтомъ. Видѣлъ я здѣсь Ибрагима-пашу; онъ румянъ, усы у него съ просѣдью; по своей надменной и красивой наружности походитъ онъ на англійскаго драгуна, какихъ можно видѣть на смотрахъ въ Медстонѣ. Всѣ здѣшніе офиціальные люди имѣютъ чисто-европейскія лица. Въ Каиръ познакомился я съ очень веселымъ и толстымъ пашею, которому принадлежалъ, кажется, трактиръ. Онъ каждый день прогуливался въ садахъ Эзбекіэ; судя по наружности, его можно было почесть французомъ. Женщины или, вѣрнѣе сказать, маленькія частички женскаго тѣла, которыя намъ дозволено было созерцать здѣсь, были тоже прекрасны. Эти милыя созданія, втроемъ и вчетверомъ, ѣздили на лошакахъ по улицамъ города, въ сопровожденіи невольниковъ, которые поддерживали ихъ на сѣдлѣ, кричали во все горло: шмалекъ, аминекъ, или что-то въ этомъ родѣ, и хлестали народъ на обѣ стороны ременной плеткою. Но женщины кутаются здѣсь еще болѣе, нежели въ Константинополѣ. Черный шелковый капюшонъ, спускаясь съ головы, прикрываетъ ихъ совершенно; широко раздвигая его руками, онѣ изъ отверзтій черной маски пронзительно устремляютъ на васъ большіе круглые глаза, которые составляютъ здѣсь общую принадлежность, исключая, разумѣется, людей, потерявшихъ зрѣніе отъ офтальміи.
Меня удивляла благородная фигура Аравитянокъ, которыхъ я видѣлъ здѣсь. Привычка носить на головъ кувшинъ придаетъ ихъ стану особенную граціозность, которой какъ нельзя болѣе соотвѣтствуетъ національный костюмъ ихъ. Одинъ экземпляръ этого костюма я привезъ въ Англію, въ подарокъ знакомой леди для маскерада. Онъ состоитъ изъ широкаго синяго коленкороваго платья, которое застегивается спереди костяными пуговицами, и трехъ аршинъ синей же матеріи для вуаля. Для глазъ дѣлается отверзтіе, а на головѣ долженъ непремѣнно находиться кувшинъ. Костюмъ этотъ, не допускающій юбокъ и другихъ вспомогательныхъ средствъ дамскаго туалета, можетъ идти только къ очень стройной фигурѣ, и я не сомнѣваюсь, что въ будущій сезонъ онъ войдетъ въ большое употребленіе.
Съ мужчинами, съ этой прекрасной и благородной расою людей, обходятся здѣсь, какъ съ собаками. Когда ѣхалъ я базаромъ, проводникъ, пролагая дорогу мнѣ сквозь густую толпу феллаховъ, стегалъ плетью тѣхъ изъ нихъ, которые не могли или не хотѣли посторониться. Никогда не забуду я этой унизительной сцены!
Почтенный старикъ, съ длинной и совершенно сѣдой бородою, получивши ударъ, не произнесъ ни малѣйшей жалобы. Онъ только отошелъ въ сторону, пожимая плечами, по которымъ хлестнула плеть. Эта жестокость возмутила меня. Я закричалъ на проводника и запретилъ ему драться въ моемъ присутствіи. Но здѣсь всѣ дерутся плетью: и пѣшій конвой наши, когда ѣдетъ онъ по базару, и прислуга доктора, когда пробирается онъ сквозь толпу, чинно возсѣдая на хребтѣ своей кобылицы, и особенно Негры. Эти дерзкіе негодяи, очищая для самихъ себя дорогу, машутъ бичемъ на обѣ стороны безо всякаго сожалѣнія; и никогда не услышите вы жалобы.
Какъ описать вамъ красоту здѣшнихъ улицъ, эту разнообразную архитектуру домовъ, арокъ, висячихъ кровель, портиковъ и балконовъ, эту удивительную игру свѣта и тѣни, которая пестритъ ихъ, этотъ варварскій блескъ обширныхъ базаровъ и шумную, суетливую толпу, которая наполняетъ ихъ! Цѣлая академія художниковъ нашла бы здѣсь богатѣйшіе матеріялы для картинъ своихъ. Нигдѣ не видалъ я такого разнообразія архитектуры, жизни и блестящаго колорита. Каждая улица, каждая лавка базара такъ вотъ и просятся на полотно картины. Нашъ знаменитый акварельный живописецъ, мистеръ Леувсъ, набросалъ на бумагу нѣсколько этихъ сценъ чрезвычайно удачно; но здѣсь достанетъ ихъ на сотню артистовъ, и если кто-нибудь изъ нихъ, читая эти строки, вздумаетъ воспользоваться случаемъ и пріѣхать въ Каиръ зимою, онъ найдетъ здѣсь превосходный климатъ и богатые предметы для своей кисти.
Изъ эскизовъ однихъ только Негровъ можно составить очень интересный альбомъ. Сегодня поѣхалъ я на лошади за городъ, къ гробницамъ Калифовь. Эти древнія, необитаемыя зданія съ куполами, дворами и минаретами представляютъ очень живописную картину. Въ одномъ изъ нихъ остановились только-что прибывшіе сюда Негры; они столпились подлѣ стѣны, освѣщенной солнцемъ; продавцы ихъ ходили по двору, или курили табакъ, лежа на цыновкахъ. Въ толпѣ замѣтилъ я чернаго, какъ ночь, Абиссинца съ такимъ гадкимъ выраженіемъ лица, что его можно было назвать олицетворенной подлостью. Когда я началъ рисовать портретъ этой ракаліи, онъ пристально поглядѣлъ на меня съ своей цыновки и вслѣдъ за этимъ попросилъ денегъ. «Я знаю, говорилъ онъ, изъ-за чего вы хлопочете. Вы нарисуете меня, а потомъ, когда вернетесь въ Европу, продадите эту картину за деньги: такъ подѣлитесь хоть немножко со мною». Чувствуя, что у меня не достанетъ искусства изобразить такой избытокъ плутовства, я положилъ кисть, бросилъ ему сигару и велѣлъ сказать переводчику, что рожа этого молодца слишкомъ гадка для того, чтобы сдѣлаться ей популярною въ Европѣ, и что по этой-то именно причинѣ я и выбралъ ее для своего рисунка.
Это были невольники, назначенные для продажи. На сцену выступилъ хозяинъ ихъ и показалъ намъ свое черное стадо. Оно состояло, по большей части, изъ мальчиковъ и молодыхъ женщинъ, которыя были хорошо сложены, но отвратительно безобразны. Скинувши съ одной изъ нихъ покрывало, продавецъ велѣлъ подняться ей на ноги. Она повиновалась, дрожа всѣмъ тѣломъ отъ стыдливости. Кожа на ней была черна, какъ уголь, губы походили на сосиски, большіе глаза отличались добрымъ выраженіемъ, и курчавые волосы вились на головѣ густыми, маленькими и жесткими колечками.
Нельзя сказать, чтобы эти люди были несчастны. Они смотрятъ на васъ такими же глазами, какъ бѣдная дѣвушка глядятъ въ Англіи на фабрику, куда бы хотѣлось наняться ей. Съ купленными Неграми обходятся здѣсь ласково и одѣваютъ ихъ хорошо; они скоро жирѣютъ и становятся очень веселы. Но мнѣ показалось, что эти невольницы очень дики въ сравненіи съ тѣми, которыхъ видѣлъ я на константинопольскихъ базарахъ. Когда я разсматривалъ тамъ одну Негритянку и слишкомъ патетически удивлялся полнотѣ ея формъ, она улыбалась очень весело и поручила драгоману попросять меня, чтобы я купилъ ее за двадцать фунтовъ стерлинговъ.
