Ганс Андерсен - Всего лишь скрипач
На следующее утро с рассветом трое подмастерьев вышли из западных ворот города; они держали путь в Ассенс, чтобы там сесть на паром и переправиться в Шлезвиг. Среди них был отец Кристиана.
VII
Юность — пора иллюзий.
ВольтерЧто прекрасна ты,
Это знаешь ты.
Но знанья нет опасней.
Когда б ты знала
Об этом мало,
Была б еще прекрасней.
Ф. РюккертВокруг дворцового парка вьется тропинка, ведущая из одного конца города в другой; по этой тропинке часто гуляли Кристиан и Люция, когда встречались. Был конец августа; девушка прожила в Оденсе уже несколько месяцев, обучаясь, по решению Петера Вика, кройке и шитью.
Солнце стояло низко над горизонтом и не слепило глаза.
— Оно словно идет к нам навстречу, — сказала Люция. — Будь это так на самом деле и будь оно не больше, чем кажется сейчас, я подошла бы взглянуть на него.
— А я бы ради этого пробежал тысячу миль, — ответил Кристиан. — Но я хотел бы обязательно быть первым, кто добежит, и чтобы немногие достигли того же. Тогда весь мир заговорил бы обо мне, мое имя появилось бы в газетах.
— Ну и что в этом проку! — поморщилась Люция. — Ты просто тщеславный.
— Нет, это не тщеславие. Как ты можешь говорить такое! Я хотел бы полететь на воздушном шаре, подняться высоко-высоко, где до меня никто не бывал. Ели был остался моряком и при этом сам мог решать, куда мне плыть, я путешествовал бы по великому океану и делал бы открытия или добрался до полюсов и прошел бы по вечным льдам.
— Но когда бы у тебя замерзли руки, ты бы поспешил вернуться.
— Ты меня совсем не знаешь. В мелочах я не герой, и не стыжусь этого. Но не сомневайся, если речь пойдет о чем-то важном, у меня достанет мужества. Да, я и в самом деле боюсь переплыть наш Оденсейский канал в утлой плоскодонке, но я не побоялся бы выйти в открытое море, плыть на всех парусах по великому океану, будь у меня цель; да, я боюсь коров, ведь они бодаются, но ежели я попаду в Африку, то отправлюсь в джунгли охотиться на тигров не хуже других, потому что это цель, ради которой стоит рисковать жизнью. Как это мелко: ах, он утонул в Оденсейском канале! Ах, его насмерть забодала корова! Я не побоюсь рискнуть жизнью, если с этим связано что-то необычное.
— Однако почему ты хочешь быть не как все! — в сердцах воскликнула Люция, но не договорила, потому что они уже дошли до пригорода, где тропинка поворачивала обратно. Они увидели старую женщину в мужской шляпе, украшенной пером от солдатского кивера и старым искусственным цветком. Стайка ребятишек вилась вокруг, они дразнили ее, смеясь.
— Это полоумная жена сапожника, — объяснил Кристиан. — Мальчишки всегда дразнят ее.
— Бедняжка, — вздохнула Люция и покраснела; она вспомнила о своем собственном былом недуге, но ей не пришло в голову, что и Кристиан подвергался подобным насмешкам.
— Несчастная женщина, — ответил Кристиан, — но наверняка сама она этого не сознает.
Люция покачала головой.
— Возблагодарим Господа за то, что он нам дал, — сказала она. — Будем молиться о том, чтобы не потерять этого никогда. Это важнее, чем долететь до Солнца или добраться до Северного полюса. Господь дал нам так много, что грех желать большего.
— А я хочу! — совсем по-детски упрямился Кристиан. — Я хочу прославиться, а иначе мне и жизнь не нужна.
— Какой же ты еще ребенок, — улыбнулась Люция, и они распрощались.
Кристиан пошел обратно, но тут кто-то потянул его за рукав. Это была сапожникова жена.
— Не сын ли ты блаженного Лазаря? — спросила она.
От ее слов нашего героя, который вовсе не был героем, хотя и собирался охотиться на тигров в джунглях Африки, и взлететь выше облаков, чтобы делать там открытия, и достичь обоих полюсов, бросило в жар. Мгновение он смотрел на женщину, потом… пустился наутек. Хорошо хоть, никто не видел!
Смелые мечты свойственны юности; дерзновенно бросается она в бурный поток, учится плавать и часто достигает цели; старшие, напротив, размышляют, взвешивают и приходят к цели слишком поздно; они подобны человеку из евангельской притчи, который для верности закопал деньги в землю, в то время как рискнувшие употребить их в дело удвоили данную им сумму. Счастливая пора юности, перед твоими глазами открываются сто путей к почестям и удаче!
Много диковинных идей рождалось в голове у Кристиана, и каждую новую смелую мысль он высказывал Люции, как показывают знающим толк в лошадях людям нового скакуна, но никогда дело не доходило до того, чтобы, образно выражаясь, выпустить его на ипподром. Обычно Люция, улыбаясь, качала головой и говорила, что он еще совсем ребенок. Она рассказала ему, как сама в детстве мечтала найти драгоценный клад, который сделал бы ее богаче всех на свете: она взяла лопату и стала копать то в саду, то в поле, надеясь, что случайно наткнется на сокровище. Таким же ребячеством она считала его фантастические планы.
После каждого такого разговора Кристиан сердился на Люцию, но через несколько часов злость его проходила. Он понимал ее правоту и начинал сердиться на самого себя. Всякий раз собственные дерзкие слова «я хочу быть знаменитым или вовсе не жить» ложились тяжким грехом на его сердце. Оставшись один, он молил Господа о прощении, и это его немного успокаивало, но потом дерзкие мечты возвращались; так иной католик, получив индульгенцию, тут же принимается снова грешить.
Впереди их ждал праздник. Разговоры о нем пошли еще много месяцев назад. Этой зимой предстоял «графский визит», как выражалась мадам Кнепус. Раз в пять лет высокопоставленные господа проводили зиму в своем имении на острове Фиш и праздновали там день рождения, на который в их великолепную усадьбу приглашались со всей округи люди искусства и самые почтенные горожане.
Господин Кнепус и его супруга были бережливы и прежде всего подумали о том, как бы меньше потратиться. Они взяли напрокат отслужившую свое старомодную карету; в нее загрузили сначала провизию, потом футляр со скрипкой, и наконец уселась чета Кнепус; Кристиан поместился между супругами; напротив них заняли места важный чиновник с женой, нянькой и ребенком, а на колени всем для тепла положили общую перину. Прямо над головой у Кристиана висел фонарик, еще немного — и у него загорелись бы волосы. На перине лежала коробочка с колодой карт, ибо путешественники собирались скоротать время за игрой. Они решили ехать ночью, чтобы добраться к утру: поскольку на следующий же вечер они уедут обратно, им не понадобится ночлег, не придется давать чаевые, и время аренды кареты сократится на двенадцать часов. Получится большая экономия.
И ведь в закрытой карете так хорошо спится, вдобавок ночная поездка напомнит господину Кнепусу его былые путешествия по Германии в почтовом дилижансе.
Что касается их визави, то о них и сказать нечего, разве только что жена однажды болела нервной лихорадкой и потому все ее воспоминания разделялись на «до» и «после моего тяжелого недуга». О ее муже вообще ничего нельзя сказать, потому что единственная характерная черта появилась у него много позже, когда он стал почитателем книги Николаи «Италия как она есть на самом деле»[25].
Снег был глубокий и согревал пашни земледельца в суровый мороз, а дороги были, по расхожему выражению, подобны паркету в гостиной. Карета быстро катила в сумерках надвигающейся ночи. Кристиан был на верху блаженства.
Они переждали несколько часов в деревенском трактире в двух-трех милях от господской усадьбы, чтобы не заявиться в гости слишком рано утром.
Розоватые на заре облака, снег и молодые елочки радовали глаз. Подле кузницы на верхушке перепиленного тополя чернело пустое гнездо аиста; его хозяин, очевидно, сейчас пил свой «утренний кофе» из Нила под знойным солнцем Африки. У Кристиана защемило сердце; так бывает, когда в своем Псалтыре находишь засушенный цветок, сорванный много лет назад там, где ты знал счастье.
И вот перед ними раскинулась усадьба со всеми надворными постройками и флигелями. Она разделялась на две части: старую усадьбу и новый дом. Дорога шла вокруг старого крепостного рва, вода в нем зимой замерзала, но тем не менее было видно, что ров поддерживается в надлежащем состоянии. Старое здание с толстыми стенами из красного кирпича, немногочисленными окнами, башней и бойницами не сулило особых удобств; тем больше обещал их новый дом, по современной моде двухэтажный. К главному входу вела широкая каменная лестница, на нижней ступеньке которой лежали два сфинкса. Коридор напоминал оранжерею: южные растения, деревья и цветы, стояли по обеим сторонам, а на холодном каменном полу лежали шерстяные ковры; теплый воздух благоухал.
Здесь было представлено все, что считается необходимым для зимних увеселений в датской дворянской усадьбе. Вокруг высокого шеста, на котором развевался датский флаг, по льду крепостного рва кружились сани. В узкой, обсаженной орешником аллее, спускавшейся с крутого пригорка, была прекрасная ледяная дорожка, по которой катались на салазках, а на лужайке возвышались два огромных снеговика с угольками вместо глаз и ледяными щитами. Длинные подпорки для хмеля, облитые водой, были их сверкающими копьями. Между двумя воинами стояла пушка — она должна была выстрелить в то мгновение, когда за праздничным столом поднимут заздравный кубок.
