Герхарт Гауптман - Атлантида
Кто-то преградил ему путь и спросил, куда он направляется.
— Дорогу! — крикнул в ответ Фридрих. — Не ваше дело!
Но этот страшного вида, похожий на мертвеца, человек, полуодетый, испачканный следами морской болезни, воскликнул, не посторонившись:
— Что со стюардами? Они все с ума посходили, что ли?
В этот момент у самого уха Фридриха задребезжал электрический звонок, а через короткое время дрожащий от страха, похожий на призрак человек, повстречавшийся Фридриху, получил подкрепление: к нему присоединились еще десять, двадцать, тридцать таких же призраков. Они вопили:
— Что происходит? Что случилось? Мы тонем! Тревога!
— Стюард, стюард! — ревел некий господин зычным голосом.
— Капитан, капитан! — вторил ему другой.
— Подлая, проклятущая лавочка! — ругался прерывающимся голосом кто-то. — Ни одного стюарда на месте! Сплошное издевательство!
И яростно зазвенели электрические звонки.
Фридрих отступил назад, побежал в противоположную сторону по бесконечному коридору и спустился вниз. Никем не остановленный, он прошел мимо окон машинного отделения. Машина была неподвижна. Из корабельных глубин, от котлов и топок исходил, несмотря на звуки, издаваемые поскрипывающими стенами, шум, напоминавший журчание воды. «Лопнул котел?» — подумал Фридрих, забыв, что в этом случае было бы слышно, с каким бешенством вырывается горячий пар. Но он не остановился, а побежал дальше, мимо почтамта, по направлению к ахтерштевню и каютам второго класса. Когда он бежал, ему вдруг вспомнилось, как счастлив он был в Париже, узнав о конторе «Томас Кук и сын» на Плас де л'Опера, что, если поспешить, то можно еще застать пароход «Роланд» в канале на рейде у Саутгемптона. Зачем же, дрожа от нетерпения и больше всего на свете боясь опоздать, он мчался навстречу гибели? У двери, ведущей к каютам второго класса, Фридрих столкнулся с парикмахером.
— Топка погасла! — воскликнул тот. — Столкновение! Вода хлынула в мой салон.
Звонки продолжали неистовствовать. Парикмахер тащил за собою два спасательных пояса.
— Зачем вам два? — спросил Фридрих и, взяв один из поясов, умчался прочь.
Он добрался до задней палубной двери, но не мог пройти через нее. По положению судна он сразу понял, что произошло нечто непоправимое. С наветренной стороны оно стояло высоко, а с подветренной — было лишь три-четыре метра над ватерлинией. Так как корма «Роланда» лежала гораздо ниже, чем носовая часть, то пробираться вперед по палубе, да к тому же при все усиливающемся волнении, было слишком рискованно и казалось невыполнимой задачей. Волей-неволей пришлось Фридриху проделать путь вперед и наверх через тот же проход, который он только что преодолел в противоположном направлении.
Он достиг наконец переднего выхода на палубу, над салоном, но уже через каких-нибудь пятнадцать секунд после этого вряд ли мог бы ответить на вопрос, как ему удалось пробраться сквозь набитый пассажирами коридор и как получилось, что его не придушили, не затоптали, не раздавили. Лоб и руки у него были исцарапаны; взволнованно разговаривая с доктором Вильгельмом, он впился пальцами в дверную раму. Вильгельм держал его, и оба врача взобрались с риском для жизни на капитанский мостик. Они шли этим сумеречным утром с подветренной стороны под защитой палубной надстройки, увидели, как на большой высоте что-то взметнулось над ними в бешеном полете, и вдруг оказались по пояс в воде. Их тут же бы смыло и швырнуло за борт, если бы они не схватились со всей силой за поручни.
На капитанском мостике все выглядело в общем как обычно. Внешне спокойный, капитан фон Кессель стоял, слегка наклонившись вперед; великан фон Хальм, поднеся к глазам бинокль, пытался пробить взором туман, становившийся все гуще и гуще. Выла сирена. С форштевня сигналили выстрелами и ракетами. Справа от капитана стоял второй офицер, а третий только что получил приказ: «Рубить найтовы, спускать шлюпки на воду!»
— Рубить найтовы, спускать шлюпки на воду! — повторил он и исчез, чтобы сделать все возможное для приведения приказа в исполнение.
Вначале Фридрих воспринимал все увиденное и услышанное как нечто нереальное. Хотя возможность подобных ситуаций до сих пор не раз витала перед его мысленным взором, он понял сейчас, что никогда не принимал ее по-настоящему в расчет. Фридрих точно знал, что столкнулся с неумолимой реальностью, и все же ему не удавалось постичь ее до конца. Он сказал себе, что и ему, собственно говоря, следовало бы позаботиться о месте в шлюпке. Тут голубые глаза капитана скользнули по Фридриху, но было ясно, что фон Кессель его не узнал и даже не осознает его присутствия. Прозвучала команда, произнесенная знакомым красивым спокойным голосом, заставлявшим вспомнить звук, издаваемый бильярдными шарами при столкновении:
— Все наверх! Помповые по местам!
— Все наверх! Помповые по местам! — повторил офицер, прежде чем спуститься на палубу.
— Женщин и детей на правый борт! — послышалась новая команда, и четким близким эхом прозвучало в ответ: — Женщин и детей на правый борт!
К фон Кесселю подошел юнга Пандер. Движимый добротой, он принес капитану спасательный пояс. Рука капитана легла на мгновение на голову юнги. Он сказал:
— Спасибо, сынок, мне не надо.
Капитан набросал карандашом несколько слов на листке бумаги и отдал его юнге со словами:
— Прыгай-ка, парень, в шлюпку и, если удастся, доставь это моим сестрам!
Крутая волна хлестнула только что с подветренной стороны. Разбушевавшаяся стихия вздымала и вертела огромный, пока еще освещенный пароход, а Фридрих никак не мог сбросить с себя свинцовую тяжесть равнодушия, охватившего его перед лицом непостижимого зрелища. И вдруг ужас поднялся в его душе. Фридрих старался подавить его: не хотелось выглядеть трусом в своих и чужих глазах. Но он следовал за своим коллегой Вильгельмом, а тот шел по пятам за юнгой Пандером.
— Нужно спускаться в шлюпки, — сказал Вильгельм. — Мы погружаемся, сомнений нет.
В ту же минуту Фридрих был уже в каюте Ингигерд.
— Вставайте! Выходите! Люди уже прыгают в шлюпки!
Входя, он оставил дверь каюты распахнутой, и было видно, как совсем близко от них юнга Пандер и два матроса рубили топорами примерзшие найтовы одной из спасательных шлюпок. Ингигерд спросила про своего отца. Она спросила и про Ахляйтнера. Ей следует, ответил Фридрих, сейчас думать только о себе самой; идти сейчас вниз невозможно, это значит идти на верную смерть.
— Одевайтесь! Одевайтесь!
Она молча, поторапливаясь, повиновалась. Только теперь один из стюардов, проходя мимо рубки Ингигерд, бросил быстро в открытую дверь слово «тревога».
— Тревога? — воскликнула девушка. — Почему? Мы тонем?
Но Фридрих уже схватил ее, поднял и отнес к шлюпке. Найтовы как раз подались, и шлюпка ушла в туманный водоворот.
— Женщины и дети на другую сторону! — прозвучал повелительный голос третьего офицера.
Это приказание относилось не только к Ингигерд, но и к служанке Розе, которая появилась на палубе, красная как рак от напряжения, словно она, нагруженная сделанными на рынке покупками, боялась пропустить трамвай. С невероятной силою она тащила своими толстыми руками фрау Либлинг и обоих детей.
— Женщины и дети на другую сторону! — повторил как-то чересчур резко третий офицер, но, к счастью, его отвлекла борьба, завязавшаяся за следующую спасательную шлюпку. Нельзя было терять ни минуты, и, преодолевая упорное сопротивление двух матросов, Фридрих, Пандер и доктор Вильгельм сумели спустить Ингигерд в шлюпку. Тут выяснилось, что и Фридрих может, когда нужно, проявить характер. Благодаря своей непреклонной энергии, сметавшей с пути любое сопротивление, он выполнил труднейшую задачу: в шлюпку посадили также детей, фрау Либлинг и, наконец, Розу. Фридрих кричал, приказывал, ругал матросов и боцмана и сам был не раз обруган; он боролся, он трудился, и все это без тени надежды и с явным, неумолимым пониманием невозможности спасти положение. Все было кончено. Все погибло. Неопровержимое доказательство этого жизнь предъявила тем, кто еще верил в благополучный исход. Удалось спустить на воду и следующую шлюпку. Трое матросов суетились в ней. Она качалась, она поднималась на волнах. Но в этот момент, когда среди восьми-девяти севших в нее пассажиров Фридрих, как ему показалось, разглядел знакомых, она до краев заполнилась водой и исчезла. Это было похоже на трюк фокусника: место, где еще только что бешено вертелось деревянное суденышко с людьми, теперь пустовало, предоставленное пене и туману.
Серая с черноватым и коричневым оттенками предрассветная дымка постепенно уходила, уступая место новому дню, приближавшемуся с поразительным равнодушием и отчужденностью. Иногда, когда несколько отступал туман, на какое-то мгновение Фридрих поддавался жуткому обману: он видел себя в укрытой от ветра, усеянной цветами, спрятавшейся среди гор долине, обдуваемой весенним вихрем лепестков, летящих с деревьев. Потом вдруг горы под рев чудищ, принесенных ураганом, переместились в эту долину. Тяжелые прозрачные вершины разбились, а затем они со всей силой, на какую были способны эти текучие скалы, ударили по двум мачтам «Роланда» и смели их, как тростинки, с палубы. Из-за своих остывших котлов несчастный корабль не мог издать крик о помощи. Истерзанное тело этого гиганта все еще высоко возвышалось над водой. Взлетели ракеты. С носовой мачты сигналы легко порхающих флагов бросали в безжалостную пасть океана слова своего ставшего никчемным языка. Там, где раньше теснились палубные пассажиры, все затихло. Но зато с подветренной стороны доносились странные звуки, напоминающие те, которые издает толпа, орущая возле ярмарочных балаганов, качелей и каруселей. Несмотря на гул урагана явственно слышалось нечто вроде жужжания, подобного пчелиному, и время от времени это жужжание заглушали истошные крики женщин, то радостные, то исполненные дикой злобы. Фридрих вспомнил свою смуглую Девору. Он вспомнил Вильке, и произошло это в тот момент, когда Фридрих увидел Артура Штосса, появившегося в сопровождении своего верного слуги Бульке: как раз Вильке и шел за ними следом. Он выпил и кричал так радостно, словно наслаждался неким веселым зрелищем. Но за собою он вел — не то тащил, не то нес — вверх на палубу старую женщину, по виду работницу, которую ему удалось, оттеснив Штосса и Бульке, спустить в шлюпку. Ингигерд кричала, звала отца и Ахляйтнера. Но не их ей пришлось увидеть рядом с собою, а безрукого Штосса, которого спустили на веревке его слуга и Вильке.
